Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

— Сережка, ты такой дурак!

Я переняла любимое выражение его сестры Катюхи, и Сергею очень нравилось, когда я так говорила. У нас эта реплика служила сигналом к началу всяких взаимных нежностей. Его ответ последовал незамедлительно. К чему нам было ждать ночи? Но в какой-то момент я вырвалась из его объятий и шепнула:

— Только с сегодняшнего дня никаких «резиновых друзей»: ни древовидных, ни усатых, ни пупырчатых. Мы начинаем второй раунд.

Он отпрянул в дурашливом испуге, полюбовался на меня с расстояния, как на картину, и спросил уже без улыбки:

— Ты это точно решила?

— Точно, — сказала я.

Я не случайно запомнила эту дату. У некоторых народов днем рождения считается день зачатия, и это по-своему правильно. Я потом считала, и врачи мне считали — все сходилось. Может, Нанда, сам о том не догадываясь, научил меня регулировать месячный цикл и управлять движением яйцеклетки? А может, это была просто счастливая случайность счастливого дня? Но так или иначе, счет второго раунда был открыт. В мою пользу.

Девочка Маша родилась второго февраля, в девяностом. Зачем, зачем я назвала ее Машей? А с другой стороны, как еще я могла ее назвать?

Я лежала у Грауэрмана, в роддоме номер один на Калининском, и четвертого мимо наших окон с утра и до вечера текла необозримая толпа москвичей на одном из самых крупных митингов года. Трибуна была построена неподалеку, и, открывая форточки, мы могли слышать выступавших. Но открывали не только форточки — несмотря на холод, открывали окна, высовывались, кричали лозунги вместе с толпой, махали руками и кто чем мог, чтобы привлечь внимание. У одной девчонки нашелся красно-бело-синий платок, и мы все по очереди торжественно размахивали им над уличной толпой как знаменем.

Здорово было.

А вообще в тот год я не слишком интересовалась политикой. Больше занимали меня пеленки, распашонки, детское питание «Семилак» и книжка Спока. Я оказалась вполне нормальной бабой, умиляющейся крохотным пяткам, толстым щечкам, тому, как Машенька держит головку, как она улыбается, как переворачивается… В общем, как там у классика: все счастливые семьи счастливы одинаково, и рассказывать об этом скучно. К тому же теперь… Впрочем, не буду забегать вперед. Сергей был более сдержан в своих чувствах, он любил Машеньку как бы опосредованно, через меня, через мое к ней чувство, ему самому в то время ребенок был явно ни к чему. На девочку, причем не только на поступки, но даже на эмоции в отношениях с ней, Сергею не хватало ни времени, ни сил. Шли последние полтора года перестройки, приближался решающий момент в истории. Все дальнейшее зависело теперь от совсем небольшой горстки людей. Возможно, их было всего десять в целом мире, возможно, чуть больше, возможно, меньше. Но Ясень был одним из них — это я понимала. Порой, особенно в девяносто первом, он был на грани нервного срыва. Целыми днями, а иногда и ночами пропадал в Кремле.

Как-то он пришел утром, я только проснулась и, стоя на кухне у включенной кофеварки, решила вдруг посоветоваться с ним, а не купить ли импортные подгузники, или теперь уже поздно, все-таки Машеньке второй год пошел, но что поделать, ведь раньше-то у нас об этих памперсах-щвамперсах никто и не догадывался, не знали, что они вообще на свете существуют… Сергей слушал, слушал мою трескотню, а потом посмотрел диким взглядом и проворчал в сердцах:

— Мне бы твои проблемы! Вот уж действительно, нашла время и место рожать и младенцев выкармливать!

Он выпил кофе и ушел спать, поставив предварительно будильник. Он всегда так делал, уверяя, что кофе для него — снотворное. В тот день он мог себе позволить отключиться лишь на два часа. А я все эти два часа сидела на кухне в обнимку с Машенькой и плакала.

О девятнадцатом августа мы знали еще шестнадцатого. Поэтому паники не было. Было тревожное ожидание, было прослушивание бесед на знаменитом гэбэшном объекте АБЦ, были две бессонные ночи на телефоне, был молниеносный полет Сергея в Форос и обратно за четыре часа, и поездка к Ельцину в Архангельское, и переговоры с «Альфой». И он только твердил все время, серо-зеленый от недосыпа и нервотрепки:

— Все идет по плану, пока все идет по плану.

Уже потом Дедушка объяснил нам, что не все пошло по плану, но результат в целом устроил его. Нас он устраивал тем более.

Двадцать первого, когда все уже было ясно. Дедушка скинул по модему шифровку, из которой следовало, что перед нами стоит задача юридического оформления в новых структурах власти, после чего он ждет нас к себе. Как можно скорее. И обязательно вдвоем. А старшим по СССР велел оставить Тополя, которого очень уважал и в т год доверял ему уже как родному. Мы поняли, что готовится стратегически важное совещание на высшем уровне, и не только собаку, но и малышку Машу оставили на попечение Катюхи.

Тетя Катя, как мы теперь ее звали, все успешнее и увереннее исполняла роль второй мамы. Безумная перестроечная журналистика, в которой она крутилась как белка в лесе, не оставляла никакой возможности для личной жизни. Парней-то у нее было немерено, а вот мужа найти среди этой чехарды оказалось непросто. Катюха в свои двадцать шесть тоже мечтала о ребенке, особенно о девочке. В общем, племянницу она любила, как родную дочь, и оставляя ей Машуню, мы с Сергеем не волновались ни за ту, ни за другую.

На экстренном совещании у Дедушки присутствовали, естественно, Тимоти Спрингер, Судзуки Кумахира, ставший теперь третьим человеком в службе ИКС, и все региональные представители: Клаус Ван Клоден (Западная Европа), ухитрявшийся одновременно ухлестывать за Алиной Заборски (Восточная Европа) и Терезой Чикуито (Латинская Америка), депутат кнесета Узи Яар и член ООП Халим аль-Таан (оба — Ближний Восток), отлично ладившие друг с другом, Сынь Цзефэй (Дальний Восток), неожиданно бойко начавший говорить с Сергеем на одном из языков банту (у Ясеня до китайского как-то руки не дошли, а Сынь вырос в Гонконге и слабо понимал, зачем ему может понадобиться русский, зато они оба воевали в Анголе, где местное население говорит не только на португальском, но и на родном). Было еще несколько человек из Африки, Штатов, Канады, Австралии, Юго-Восточной Азии, но я их не запомнила, потому что со всеми пообщаться физически не успела. Совещание уложилось в три дня, а потом Дедушка предложил нам провести неделю отпуска на Майами-Бич.