Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

— Папаша, ты меня узнаешь?

— Нет, доченька, иди домой, пожалуйста.

— А если повнимательнее взглянуть, папаша? Ты телевизор-то смотрел в последнее время?

«Папаша» подходит к черной «Волге» с соответствующим очень крутым номером, около него тусуется мальчик в сером плаще поперек себя шире, за рулем скучает водила в звании не ниже капитана, судя по возрасту. «Папаша» смотрит на меня еще раз и вдруг широко улыбается.

— Ты эта… Лозова, что ли?

— Так точно, товарищ полковник, извините, если ошиблась! Не желаете ли провести вечер со знаменитой фигуристкой?

— Садись, фигуристка, у меня сегодня настроение хорошее. Поехали.

— Господин, можно вас на минутку? — теперь я говорю по-немецки, с акцентом, но весьма сносно. — Вы были когда-нибудь в Дортмунде? Да? А три года назад? Ах, вы даже посещаете турниры по фигурному катанию. Тогда вы наверняка должны меня помнить.

Конечно, он не помнит меня, козел, но воспоминание о Дортмунде и мое спортивное прошлое добавляют романтики в наше знакомство. Романтики и полсотни марок.

— Мистер, эй, мистер, я могу предложить вам нечто необычное. — Английский у меня безупречен, и высокий шикарно одетый негр реагирует мгновенно.

— Вы русский девушка? — спрашивает он строго.

— Да, — соглашаюсь я уже по-русски. — Комсомолка, спортсменка, мастер по фигурному катанию.

— О! — восклицает он. — Спортсменка! О'кей, — и, перейдя на английский, довольно подробно излагает свои анатомические пристрастия. — Очен хотэлос бы, — завершает он зачем-то по-русски.

— В жопу, что ли? — отзываюсь я тоже по-русски и поясняю на его языке:

— Пожалуйста, за отдельную плату.

— О, йез! — радуется он. — В джопу! Джопу, оф корз! И мы едем в отель.

— Лозова! — окликает меня кто-то.

Я оборачиваюсь равнодушно.

— Ты что, не Лозова?

— Нет, я — Лозова.

— Так какого черта ты тут слоняешься?

— Деньги зарабатываю.

— Ты что, с ума сошла?!

На нем дорогой плащ, в руках шикарный импортный «дипломат», виски седые, вокруг глаз морщинки. Я его не узнаю. И хамлю:

— А ты кто такой?!

— А это важно? — парирует он с достоинством. — Я из спорткомитета.

— Ну и что? — говорю я. — Для вас особая такса, что ли?

— Дура! — говорит он. — Иди отсюда, до добра это дело не доведет.

— До добра? — Я начинаю хохотать. — Дядя, я с вашим спорткомитетом долго трахалась. Мне в этой системе даже денежку платили. Вот только здесь больше платят, понимаешь? Нет, не то чтобы очень много, но здесь платят, регулярно платят, понимаешь? В вашем гребаном спорткомитете пенсий почему-то не выдают, а выступать на льду я больше не хочу, ты понимаешь, обрыдло мне все на вашем льду, понимаешь, мне в койке интереснее, дядя. Хочешь со мной вечерок провести? Я, правда, дорого беру. Но я очень неординарна, дядя. Не хочешь? Жаль.

Он протянул мне бумажку в пятьдесят долларов вместе со своей визиткой и пояснил:

— Небольшая пенсия от спорткомитета. И бросай это дело, подруга. Вспомнишь потом, что я был прав.

Я вспомнила. Потом. Конечно, он был прав. Но говорил тогда совсем не то, что думал. Я это почувствовала, но не поняла. И просто взяла пятьдесят долларов. Это был некислые деньги по тем временам. А визитку выбросила кажется, в тот же день. Чего мне было ему звонить?

— Сестра! — окликает меня высокая крашеная блондинка.

С первого взгляда вижу: из наших.

Отзываюсь:

— Чего надо, дорогая?

— Не на своем месте стоишь.

— Ты в этом уверена, сестра? — спрашиваю нагло хотя подозреваю, что права она. Я еще новенькая и не все их законы изучила. Но один закон мне известен с детства: наглость города берет. Или по-другому, мягче: если сам себе не поможешь, никто тебе не поможет.

— Ты кому платишь-то, чува? — невозмутимо, но жестко спрашивает блондинка.

— То есть как это кому? Кэпу, естественно. Кэп — это капитан Синюков, представитель ГУВД в «Интуристе».

— И все? — интересуется она с ядовитой улыбочкой.

— Все. Больше я никому здесь не должна.

— А это тебе сейчас ребята объяснят, кому ты должна. Произносит она это лениво, небрежно, чуть ли не зевая. Так разговаривала обычно уличная шпана у нас в Свердловске перед очередной махаловкой стенка на стенку. И я, вспомнив детство и уловив нужный тон, отвечаю ей:

— Ну, пойдем выйдем, побалакаем с твоими корешами. Если чего должна — все заплачу.

Мы проходим в удивительно грязный и пустынный дворик одного из факультетов МГУ. Поразительно, как рядом с шикарными отелями уживаются все эти помойки, кособокие гаражи и обшарпанные трансформаторные будки. Вот в таком пейзаже и встретили меня два рослых парня, упакованные по люксу и явно спортивного вида.

— Ну, и кто вы такие? — спросила я.

— Налоговая инспекция, — хохотнул тот, что выгляди постарше. — За первый месяц плата вперед — сотня баксов.

Я повернулась к блондинке и с достоинством спросила

— Сестра, это вот этим двум пидорам я должна что-то платить?

Пидоры дружно шагнули в мою сторону. Обиделись.

— Стоять, козлы вонючие! — крикнула я резко, и они остановились. — Я рэкетирам платить не собираюсь.

Очевидно, мальчики, занимавшиеся натуральным рэкэтом термина этого еще не знали (все-таки, учитывай, перестройка едва-едва началась) и на рэкетиров оскорбились сильнее, чем на козлов. Ну и потом стояла я перед шми совершенно вызывающе: миниатюрная фигуристочка метр шестьдесят пять с прической, да еще после Афганистана я — кожа да кости, коротенькая кожаная курташка, очень узкая юбка и туфли на каблучках. А сумочка такая, что в ней и дамский пистолет с трудом поместится. В общем по-моему, они меня даже не бить собирались, а просто схватить, поднять и подержать на весу, пока я не приду в чувство. Так мне показалось по их движениям. Но мне не довелось узнать, что они собирались со мной делать. А им не довелось узнать, что сделала с ними я. Точнее, что — они потом разглядели, а вот как — этого даже — Лизка (так звали блондинку) понять не успела.

Я сломала себе каблук на левой туфле, которая не сразу слетела с ноги, и слегка порвала юбку, выполняя классический удар в прыжке с разворота. Больше потерь с моей стороны не было, а у этих придурков на поверку оказалось три перелома конечностей и одно сотрясение мозга на двоих. Второго сотрясения, очевидно, не случилось по причине отсутствия мозгов у сотрясаемого.