Травма (СИ)

- Что он имел в виду... дверь?.. - сказал Люк.

Его взгляд встретился с взглядом Невады.

- Люк, дверь!!!..

Это неправда.

Как только я выбежал в галерею, волна воздуха ударила мне в спину и понесла вперёд. Может, получится за сорок пять, сорок. В глаза бьёт горячий слепящий свет, не видно почти ничего вокруг, но я запомнил дорогу в деталях - никаких поворотов или ответвлений, сначала нижний коридор, потом по рампе вверх и по верхнему - до переборки. Времени должно хватить. В теле после нескольких секунд под излучением - лишь небольшая слабость, бежать легко.

Главное - всё это станет неправдой. Отец всегда говорил: хочешь что-то доказать - докажи. Сделай так, чтобы всем всё стало понятно. Позже, в армии, каждый следующий комбриг толкал речи о долге и патриотизме, но те, кто говорил и не делал, ничему нас не научили. Сопливые пацаны дрожали, и подрывались на минах, и получали пули в лоб из-за угла - всё напрасно, и только потому, что командиры не соизволили поднять свои задницы и показать, что это за "патриотизм" и кому он, к чёртовой матери, нужен.

Кхейра сбежала, так и не договорив. Оставила меня умирать с этой недосказанностью, без малейшего понятия, что на самом деле было в моём прошлом. Я не поверил ей, не хотел верить, но всё равно - это могло быть правдой, я мог раньше быть наёмником-подрывником, торговцем оружием, серийным убийцей, кем угодно. Но сейчас я бегу по светящемуся от смертоносного излучения коридору, чувствую под ногами металл рампы, напрягаюсь ещё сильнее, чтобы не сбавить темп на подъёме. Я рискую, а может, жертвую своей жизнью, спасая невинных людей. К чёрту этих людей, к чёрту командиров, к чёрту алкоголика-отца. Главное - эта моя правда. Никакой наёмник и убийца не бросился бы на амбразуру, кишка тонка. А я решился ещё прежде, чем ещё о чём-то таком задумался, почти на автомате. И это моё доказательство: то, что сказала кхейра - ложь, а правда - то, кто я есть сейчас, то, что я помню. Никогда не думал, что доказать это так просто.

Мышцы ломит и сводит судорогой, в и без того мало что видящих за завесой искр глазах плавают круги, одежда раскалилась настолько, что обжигает кожу при каждом касании. Связи до сих пор нет. Я выбегаю в верхний коридор и тут же понимаю, в чём ошибся. Меня чуть не сбивает с ног встречным потоком воздуха. Нужно было догадаться, что потоки в двух контурах разнонаправленные. Меня сносит обратно на рампу. Я разбегаюсь и снова выскакиваю в коридор, на этот раз упираясь подошвами в пол. Делаю шаг вперёд, ещё один. Ветер теперь как будто жалит осколками стекла. На лбу лопается тонкий сосуд, капля крови стекает по переносице в рот. Я шаг за шагом иду вперёд, заслонив лицо руками, а время уходит. Сорок секунд давно прошли, может, уже и пятьдесят тоже. Боль мешает думать, но я всё равно не выпускаю из головы самое важное - нежные руки Беки, улыбку Вики, благодарные глаза мусульманской женщины в платке и новобранца на учениях. Пусть нет ни времени, ни сил, но пока есть эта моя правда - всё поправимо. В подкашивающиеся от напряжения ноги вдруг возвращается энергия, и я ускоряю шаг, почти бегу, рассекая ветер. Подношу к глазам передатчик - по-прежнему ничего - и вижу свою руку, обожжённую, кровоточащую, с крошащейся, как сухая бумага, кожей. Времени действительно нет. Не замедляя ход, смещаюсь к внешней стене и иду вдоль неё. От простого прикосновения к твёрдой поверхности ломаются два пальца на левой руке. Я чувствую это сквозь невыносимую боль во всём теле, особенно в глазах - их больше не защищает ладонь, их, кажется, больше нет. Это тоже моя правда - ослепшие после химатаки иорданские солдаты и убитый заложник с выколотыми ножом глазами. Рука больше не чувствует стены слева, шарит в воздухе. Я поворачиваюсь, бросаюсь туда и тут же падаю на пол. Коленей тоже нет. Простреленные колени у пленного сирийца, прямо у меня на глазах. Передатчик тонко пищит - ищет сеть. Упираюсь локтями в пол и ползу вперёд. Через несколько метров чувствую под ногами шершавую разделительную черту. Дверь, они открыли дверь. Ветер, кажется, прекратился, но тело всё ещё горит. Теперь подкашиваются и локти. Я уже ничего не вижу и не слышу, от меня ничего не осталось, но я знаю, что всегда всё делал правильно. И сделаю сейчас. Я протягиваю обе руки вперёд, кладу передатчик на землю и нажимаю на кнопку.

Я впервые в жизни потерял сознание. Это было увлекательно.

Моя жизнь не отличается от любой другой, даже слишком обычная по обычным меркам. Но я по ходу собираю новые, неповторимые впечатления и образы, словно бабочек на булавках. И ничего с ними не делаю. Я не могу написать песню или стих, даже толком рассказать о своих находках - как не могу заставить засушенных бабочек летать. Они просто лежат где-то в альбоме на верхней полке - сокровища, нужные только мне. Но как только мне кажется, что коллекция, в целом, полна, что остались только несущественные нюансы - сразу же встречаю что-то совершенно новое, и удивляюсь, и радуюсь.

Последнее большое пополнение было в мой первый год в полиции: новые интерьеры, главным образом безвкусные, новые вкусы и запахи, главным образом открыто неприятные, новые сердитые лица и тяжёлая работа, - но всё свежее, неповторимое, возбуждающее. Насколько хорошо можно чувствовать себя, оказавшись без сознания? Так было мне сейчас.

Я на короткое время пришёл в себя, но осознал это много позже. В том состоянии время ощущалось несколько иначе, чем обычно, и понимание не поспевало за восприятием. Я слышал, чувствовал запахи, даже видел туманные очертания из-под приоткрытых век, но никак не мог понять, где оказался и как. Над головой, вверху, назойливо дребезжал пластик, бились об затылок резиновые или пластмассовые трубки. Кровать подо мной при каждом толчке смещалась то влево, то вправо, но я явно был ближе к левой стене. Снаружи чувствовалось движение. Я куда-то ехал.

Белый свет с потолка то и дело заслоняли тёмные фигуры. Всё плыло и размывалось, ничего нельзя было различить, кроме этого контраста белых и чёрных пятен.

- Мы слишком быстро едем. Эй, помедленнее! Мы один раз уже приблизились к порогу контаминации, и вот - посмотрите в окно, - вот, что мы натворили!

- Здесь нет окон, Моро.

- Не издевайтесь. Вы знаете, что я имею в виду. Всё летит в тартарары. В который раз. Но сейчас - исключительно по вашей вине, Копф. Только из-за вас - я говорил, не нужно было...

- Хватит.

Машину тряхнуло; койка снова поползла вправо, но кто-то её придержал.

- Послушайте. Больше повторять не буду. Я сделал всё, что мог, исходя из ситуации, и шансы до сих пор велики. Эванс молчит, потому что знает, что это так. Чистая математика - сейчас шансы выше, чем в прошлый раз, и в позапрошлый. Я просто не мог позволить пропасть такой комбинации, пустить её на самотёк. План до сих пор в силе. И он работает. Даже после всех недавних изменений. И моя личность тут не играет никакой роли. Это наш план, его план.

Голоса умолкли. Очередной поворот больно отдался кровью в голове - значит, я уже мог чувствовать боль.

- А линейное искажение, так изменившее город - вообще не наша вина. Я уверен.

- Думаю, вы правы, шеф. Если, конечно, не говорить, что мы виноваты в интерференции от наших же чипов. Но благодаря ей мы, наоборот, избежали большей беды. Я проверял уровень контаминации перед выездом - всё в пределах нормы.

- Почему тогда мой датчик прямо сейчас зашкаливает?

- Не знаю, странно... На последнем графике крупных вспышек не было, совсем.

- Стоит проверить, чем сейчас занимается основная группа на "Объекте 2". Они уже должны были перейти.

- Для этого меня, по крайней мере, нужно сменить у руля. И я ничего не обещаю, шеф - наши приборы попали в искажение так же, как всё вокруг, они могут выдать полную бессмыслицу или не выдать ничего.

- Хотя бы попытайтесь. Я сяду за руль. А этому вколите два кубика Цитро-3. Иначе может очнуться. Моро, займитесь.