Рози и тамариск

"Дорогая Хэтти! Я пишу тебе из Сен Фоллз… климат здесь более благоприятен… леди Ж. (помнишь, мы видели ее в прошлом месяце у Р.?)…"

Нетерпеливо перелистывая через описания нарядов и пересказ местных слухов, Эйзенхарт наконец добрался до того, из-за чего Хэтти в начале выбросила это письмо.

"… конечно, я ничуть не думаю, что ты выдумываешь (зачеркнуто) преувеличиваешь, но я должна предупредить тебя насчет А. Его внимание лестно, но небезопасно. Ты знаешь, как я тебя люблю, но…"

Эйзенхарт взглянул на подпись. Дата — месяц назад. Вместо подписи — буквы "С.Н." (мысленно детектив уже трижды проклял привычку неизвестной использовать вместо имен инициалы).

Открывая следующее послание, Виктор понял, что он на правильном пути. Снова и снова подруга умоляла леди Хэрриет быть осторожней, в ход шли увещевания морально этического свойства ("подумай о бедном Дж."), народная мудрость ("синица в руках лучше журавля в небе") и даже статистика ("не думай, что ты единственная, кому А. вскружил голову. В прошлом сезоне я знала трех молодых леди (думаю, ты поймешь, почему я не раскрываю их имена), и каждая из них была уверена, что станет избранницей А.").

Открывая последнее письмо, Эйзенхарт возликовал. "Я знаю, к сегодняшнему дню ты уже не считаешь нас подругами, но я все еще молю духов, что ты увидишь правду. А. Г. - не сказочный принц…" — писала С. в надежде на благоразумие леди Хэрриет. Наконец-то он продвинулся в поисках! Однако, инициалы, пусть даже теперь и с фамилией, — это еще не все имя, поэтому на обратном пути ему пришлось снова потревожить лорда Лайонелла.

— Вы что-то нашли?

— Возможно, — уклончиво ответил Эйзенхарт, спрятавший письма в нагрудный карман. — Скажите, вы знаете среди знакомых леди Хэрриет некоего мужчину с инициалами А. Г.? Вероятно, они встретились впервые в прошлом месяце.

Лорду Лайонеллу вопрос не понравился:

— На что вы намекаете, детектив? — нахмурился он.

— Ни на что! Просто спрашиваю. — Эйзенхарт поднял руки в защитном жесте. — Свидетельства знакомых леди Хэрриет могли бы доказать, что ее смерть не была самоубийством, — на этот раз ему даже не пришлось прибегать к лжи. — А что насчет подруг леди Хэрриет? Была ли среди них леди, чьи инициалы С. Н.?

— Должно быть, это Сэломи Незерфилд, они были весьма близки… — лицо барона прояснилось. — Да, конечно! Поговорите с ней, мистер Эйзенхарт, уверен, она подтвердит вам, что Хэтти не могла намерено покончить с собой!

— Возможно, — задумчиво повторил Эйзенхарт, выходя на крыльцо. — Возможно…

Когда Эйзенхарт вернулся в управление, телефон уже надрывался. Дав отмашку недовольному Штромму, выглянувшему на звук из соседнего кабинета, он схватил трубку и уселся на краешек стола.

— Алло?

— Наконец-то! — сердито воскликнули в трубке. — Сам дал задание, и сам же исчез, очень в твоем духе. У меня все готово, пришлешь Шона?

Эйзенхарт покосился на часы. Если его надеждам было суждено сбыться, сержанта не стоило ожидать еще часа полтора.

— Конечно, — с легкостью соврал он. — сейчас отправлю его к тебе.

Окинув рассеянным взглядом письменный стол, он подобрал букет нарциссов, пострадавший ранее от его руки. Если убрать растерзанные цветы, все еще оставалось приличное количество. Распустив бант на траурной ленте, Эйзенхарт заново перевязал букет — за неимением другой ленты тут сгодилась бечевка от почтового отправления, — и нервно поправил воротник рубашки.

Дорога до редакции крупнейшей на острове газеты занимала обычно минут десять. В своем нынешнем состоянии Эйзенхарт потратил на нее больше четверти часа, немудрено, что Лидия уже заждалась его. Привлекательная блондинка стояла у входа в офис и озиралась по сторонам, теребя ремешок часов на левой руке. Она все еще носила волосы распущенными и отказывалась отрезать длину, но знающий человек все равно мог заметить, как встревоженно подрагивали под золотистой шевелюрой кончики рысьих ушей. Увидев Эйзенхарта, она вздрогнула, однако сдержала первоначальный порыв броситься прочь с площади и подошла к нему.

— Виктор, — поздоровалась она, растерянно принимая букет.

— Шон был занят…

— Ну конечно, — журналистка окинула его встревоженным взглядом. — Ты плохо выглядишь.

— Я же тебе сказал: я умираю.

— Ты это не первый раз говоришь, — напомнила она.

— Но в этот, кажется, все серьезно.

Женщина оставила это без ответа.

— Здесь все, что я нашла на Лакруа, — она протянула пухлую папку, которую до того держала в руках. — Можешь оставить себе, это копии.

Эйзенхарт пролистнул страницы.

— Может, расскажешь вкратце? — предложил он. — Чую, я здесь на весь вечер могу закопаться.

Его собеседница замялась, пытаясь найти тактичный способ отказать.

— Последняя просьба умирающего? — вытянул Эйзенхарт главный козырь.

— Ладно, — тяжело согласилась Лидия, — только недолго.

Пивная Габриэля, находившаяся на другой стороне площади, ничуть не изменилась со времени их совместных обедов — с трудом оторванных от работы минут между интервью и осмотром мест преступления. Та же добротная дубовая мебель, клетчатые скатерти в тон к светлым шторам на окнах, запах щелочной выпечки [2]. Усатый хозяин добродушно улыбнулся постоянным клиентам, провожая их к столу.

— Итак, Коринн Лакруа появилась в Гетценбурге четыре года назад…

Эйзенхарт кивал, слушал неспешную речь, зорко следил за пальцами теребившими веревку на желтых нарциссах. Из того, что рассказывала Лилия, складывался портрет типичной demimondaine [3] жадной до жизни, до удовольствий, до денег. Приехав в город без капитала и связей, она быстро поднялась в обществе, эпатируя и привлекая внимание как на сцене, так и в частных салонах.

— Хотел бы я знать, кто оказывал ей свое расположение…

— Легче сказать, кто не оказывал, — криво улыбнулась Лидия. — Имена у тебя в папке.

Эйзенхарт послушно зашелестел страницами:

— Это все они? Я видел проституток… мертвых, — добавил он под насмешливым взглядом, — у которых список клиентов был короче.

Детектив медленно провел пальцем по списку имен. Мадемуазель Лакруа была замечена в отношениях с мелкими аристократами и графскими отпрысками, принимала подарки и подношения от фабрикантов и богатых торговцев, выходила в свет с коллегами по сцене и гостями из далеких стран… Напротив одного имени Эйзенхарт остановился. Его внимание привлекли инициалы — А. Г.

— Да нет, это было бы слишком большой натяжкой… — пробормотал он, машинально отхлебывая кофе.

Лидия перегнулась через стол, чтобы прочитать заинтересовавшее его имя:

— Александр Грей? Мне следует что-то знать о твоем деле?

Даже Эйзенхарт признавал, что вероятность того, что Александр Грей был тем самым А. Г. из писем леди Хэрриет, была такой же высокой как шанс, что человечество наконец долетит до луны (а, учитывая, что даже авиационная отрасль заглохла после закона о рационировании топлива, уже и самые большие оптимисты признавали тщетность подобных надежд). Да, чисто теоретически, они могли быть знакомы. Но все же, пропасть между ними — благовоспитанной дебютанткой из небогатого и не особо важного рода и скандально известном сыном правителя дикого заморского королевства — не могла быть шире.

— Да нет, — рассеянно откликнулся Эйзенхарт. — Пока ничего. Но если соберешь так же информацию на Грея, я тебе все расскажу. Честно, — заверил он журналистку, смерившую его холодным взглядом. — А сейчас мне пора.

— Подожди, — схватила его а рукав Лидия. — Я действительно любила тебя.

— В прошедшем времени? — пошутил Виктор.

Взглянув на ее расстроенное лицо, Эйзенхарт наклонился и поцеловал ее в макушку.

— Я знаю, — прошептал он. — И никогда в этом не сомневался.

Лидия нахмурилась.