Рози и тамариск

— Ретт, я жду отчет по вскрытию не позднее завтрашнего вечера. Брэм, опроси соседей — нужно узнать, была ли она одна, когда это случилось; я займусь свидетелями. Также нужно будет зайти в храм, узнать, видели ли там ее. Возможно, Дрозды скажут, кем она была на самом деле. Я сегодня напишу в Арнуаль, однако существует вероятность, что Лакруа — выдумка, как и ее прошлое. В таком случае нужно выяснить ее настоящее имя. Пусть Лой и Траффорд, когда закончат с фото и с отпечатками, сообщат мне, надо осмотреть ее квартиру…

Он хотел еще что-то сказать, однако в этот момент мир неожиданно померк, и Эйзенхарт совершенно не героическим образом грохнулся в обморок.

Виктор не объявлялся у меня уже несколько дней, поэтому, когда в дверях кабинета возник Мортимер с сообщением от сержанта Брэмли, я ничуть не удивился, хотя и забеспокоился.

— Роберт, тут вас к телефону, полиция. У вас опять какие-то проблемы?

— Похоже на то, — я спешно положил шкатулку и футляр с инструментами на дно саквояжа, прежде чем взять трубку. — Где он?

Эйзенхарт был у себя в кабинете и, если послушать взволнованного Шона, не желал видеть никого кроме меня. Сообщив в полубессознательном состоянии, чтобы его отвезли обратно в управление, он теперь категорически отказывался от врача, вызова извозчика, чтобы тот довез его до дома, и отгула на пару дней. Единственным, на что он согласился под угрозой звонка леди Эйзенхарт, было то, что остаток дня он проведет за бумажной работой, предоставив заниматься расследованием Брэмли.

Я нашел его за письменным столом, с мрачным видом обрывавшего лепестки на огромном букете нарциссов. Цветы, перевязанные траурной черной лентой, выглядели слишком свежими, чтобы быть теми, о которых упоминал Эйзенхарт в прошлый раз. Я нахмурился.

— Это уже второй букет?

Рука замерла, и лепестки перестали падать на поцарапанную столешницу.

— А, это вы, док, — Эйзенхарт поднял на нас глаза. — Как видите. Когда найду этого шутника, душу из него вытрясу. Шон, ты сумел добиться чего-нибудь от посыльного?

— Нет, сэр, — виновато ответил сержант. — Он один из тех, что толкутся у Цветочного рынка. Говорит, к нему прибежал мальчишка-помощник из тамошней лавки, какой — он не знает, не спрашивал. Если хотите, я могу пройтись с ним по рынку, вдруг он узнает мальчика.

— Нет, конечно! — Эйзенхарт, только придвинувший к себе поближе кружку с чаем, чуть не поперхнулся от такого предложения. — Там этих лавок больше сотни, как будто у нас и без того мало дел. Лучше посмотри, вернулся ли Лой. Я хочу сегодня взглянуть на ее апартаменты.

— Нет, сэр, — мы с Виктором оба удивились этому акту неповиновения, но Брэмли это не смутило. Вперив полный укора взгляд в Эйзенхарта, он твердо стоял на своем. — У нас был уговор. Я ничего не говорю леди Маргарет, а вы взамен соглашаетесь пригласить доктора и работаете сегодня в управлении.

Виктор скорчил страдальческую гримасу.

— Видите, доктор, как со мной обращаются! Держат в ежовых рукавицах, можно сказать.

— И поделом вам, — если он ожидал от меня сочувствия, то обратился не по адресу. — Чем вы сегодня так напугали окружающих, что пришлось звать меня?

— Он упал в обморок, — подал голос Шон.

Эйзенхарт хмуро пробормотал "предатель" и отхлебнул из чашки.

— Что, такой страшный труп?

— Никак нет, сэр, — снова ответил за Эйзенхарта сержант.

Если уж Шон, зеленевший при виде практически каждого тела, так говорил, то это что-то значило. Я внимательно посмотрел на кузена: тот старательно изучал потолок.

— Вы…

— Шон, пойди поищи Лоя, — ледяным тоном приказал Эйзенхарт.

— Сэр…

— Даже если я никуда не пойду сегодня, я хочу получить фотографии. А теперь — брысь, пока здесь док, со мной все равно ничего не случится.

Дождавшись, пока обиженный сержант не выйдет за дверь, Эйзенхарт вышел в коридор, осмотрел окрестности и вздохнул:

— Все равно ведь не дадут поговорить… Пойдемте, доктор.

— Куда?

Мы спустились на первый этаж. В воздухе висел запах свежей побелки; пробравшись по узкому проходу между строительными материалами, Эйзенхарт распахнул двери одного из кабинетов, сиявшего свежеокрашенными стенами.

— Садитесь, — подавая пример, Виктор уселся на краешек укрытого газетами стола и закурил. — У нас тут небольшой ремонт, — сообщил он, возвращаясь к своему обычному словоохотливому настроению, — отдел расширяют. Удалось выбить финансирование, не без помощи мистера Конрада, правда, — при упоминании имени начальника политического отдела Эйзенхарт поджал губы, — но это не важно. Наконец сможем сделать себе нормальную медицинскую экспертизу. Здесь будут кабинеты, а комнаты дальше по коридору переоборудывают сейчас под морг. Ну, не сейчас конечно, сейчас все рабочие ушли на обед. Вы, кстати, как, не заинтересованы?

— В обеде? — не понял я.

— В работе. Старый Генрих уже который год собирается на пенсию, а отделу пригодился бы хоть один толковый патолог вместо таких крыс как Ретт.

— Почему вы считаете, что мне это интересно? — на самом деле я хотел спросить, почему Виктор думал, что из меня получился бы хороший патолог, но решил, что меня упрекнут в ложной скромности.

— А что, я не прав? — удивился Эйзенхарт. — Я видел у вас на столе книги по медицинской экспертизе, и подумал, может, вы решили сменить стезю. Надо сказать, это не самый плохой выбор: зарплата больше, жилье лучше (только представьте, двухкомнатная квартира с собственной ванной комнатой!), работа определенно интересней… Так как?

— Нет, — твердо ответил я.

После — косвенного — участия в нескольких расследованиях, в определенной степени вновь пробудивших мой интерес к окружающей действительности, я действительно достал из интереса книги по судебной медицине с целью немного освежить знания. Возможно, я признаю это, где-то в задворках моего сознания и зародилась тогда мысль, что в будущем я мог бы — не вернуться к врачебной деятельности, нет, состояние моих рук не позволило бы мне заниматься хирургией как раньше, но по крайней мере получить лицензию судебного медицинского эксперта. Это было бы не так трудно, тем более, что военное министерство было бы только радо перестать выплачивать мне пенсию и посодействовало бы в поиске работы. Однако это были только мысли. Желания, не имеющие отношения к реальности. На самом деле я понятия не имел, смогу ли работать патологом. Пусть даже пациент мертв, его все равно надо было резать. А я… Я даже не знал, сумею ли пройти назначенную в том же министерстве на июнь комиссию, которая должна была решить мою дальнейшую судьбу.

— Что ж, не хотите — как хотите, — пожал плечами Эйзенхарт. — Хотя я надеюсь, что вы передумаете.

Я хотел было пошутить по поводу тщетности его надежд, но не смог, понимая, что даже если я передумаю, Эйзенхарт этого не узнает. Июнь он вряд ли переживет.

— Зачем меня позвали? Я так понял, что моя помощь вам больше не требуется.

Эйзенхарт поморщился.

— Не столько не требуется, сколько… мешает работе.

— Ну да, ваше нынешнее состояние, конечно, много продуктивнее, — согласился я. — И что же теперь? Ничего другого я все равно предложить не могу.

На Виктора было больно смотреть.

— А если…

— Смиритесь, — посоветовал ему я, — с тем, что сейчас вы и так, и так не сможете полноценно работать. Вы можете терпеть боль и делать вид, что ее нет, но ваше тело все равно будет ее чувствовать. Этот обморок был не единичным случаем, а первым.

— И что вы предлагаете? — Эйзенхарт отвернулся к окну. — Завернуться в саван и отправиться в крематорий? Может, еще и цветы с собой захватить, не зря же кто-то на них тратился.

— Я предлагаю вам принять реальность. По своему опыту…

— Ну да, — усмехнулся он. — Принять реальность. Это вы умеете. Даже слишком хорошо.

— Простите?

Эйзенхарт оставил меня без ответа.

— Да нет, это вы меня извините, — он смял в ладони окурок и повернулся ко мне. — Значит, по-вашему, с морфием я протяну дольше?