Удар гильотины

– Помню, – сказал Мейден. – Три года назад Ритвелд носился с этой безумной идеей… Мы тогда с вами ее обсудили, верно? И решили, что куда проще все объяснить совпадениями, которых так много в жизни, что они просто не могут не проявлять себя каждую минуту и влиять на расследования самых элементарных преступлений. Вы согласились со мной, не так ли?

– Согласился… Чтобы не спорить. Впрочем, я забыл об этом разговоре, и о Ритвелде не вспоминал, пока он не явился к Кристине. Тогда пазл сложился, и я понял, кто – единственный – мог совершить это преступление.

– Кто, черт возьми?

– Веерке, конечно! Старший инспектор, вспомните, наконец, слова из показаний Кристины, вам наверняка она говорила то же, что мне. Я пропустил мимо ушей, потому что возможных кандидатов в преступники оказалось более чем достаточно, и мотивы лежали передо мной, как на тарелочке… Помните, Веерке сказал: «Я никому не нужен. Сдохну – никто не заплачет»?

– Да, – кивнул Мейден, – похожие слова действительно есть в протоколе. Я обратил на них внимание. Проблема в том, что совершить самоубийство Веерке не мог, вы это прекрасно знаете. Невозможно так вывернуть руки, чтобы…

– Да-да, – нетерпеливо сказал Манн. – Невозможно, если располагать элементы пазла так, чтобы все время находиться в пределах одной вселенной, одного мира, одной реальности.

– Элементы? Какие элементы?

– Есть такая теория… Будто времени на самом деле не существует, в природе нет движения от прошлого к будущему, от причин к следствиям. Вам кажется, что реально только настоящее а произнесенного слова уже нет, как нет совершенного действия, они остались в прошлом, о них можно только помнить, да и то, если не страдаешь склерозом… И будущего нет тоже, оно еще не наступило, о нем можно мечтать, строить планы, к нему можно стремиться, и оно наступает каждое мгновение, становится реальным настоящим, и сразу – существующим только в нашей памяти прошлым. Так ведь, старший инспектор?

– Я вот о чем думаю, Манн, – сказал Мейден. – Вы входили в палату, не спорьте, вы там были. И отпечатки пальцев Веерке появились после вашего ухода. Вы могли…

– Не противоречье себе! – воскликнул Манн. – Только что вы утверждали, что Веерке не мог встать, будучи в коме, а я не мог взять его руку и дотянуться ею… О чем вы говорите, Мейден, там больше трех метров расстояния! Почему вы меня не слушаете? Почему все время думаете не о том?

– Я слушаю, – пожал плечами Мейден. – Будущее, настоящее, прошлое. Тривиально. При чем здесь Веерке?

– Есть такая теория, старший инспектор… О том, что все события прошлого, настоящего и будущего существуют во Вселенной, времени нет вообще. Каждое мгновение нашего бытия, и не только нашего, а бытия любой материальной частицы записано в структуре мироздания и представляет собой нечто вроде неподвижной картинки, кадра, элемента бесконечного пазла. Существует все: наши совершенные и несовершенные действия, случившиеся и не случившиеся с нами события, каждый наш выбор существует на отдельном кадре – и тот выбор, что мы действительно сделали, и тот, что мы могли сделать, но отказались, и даже тот, о котором мы только подумали. Все варианты каждого мгновения нашей жизни – на отдельных неподвижных кадрах, каждый из которых по количеству информации представляет целую вселенную, точно так же, как два кадра анимационного фильма почти ничем не отличаются друг от друга, кроме почти незаметного непрофессиональному взгляду движения мизинца или волоса на голове персонажа…

– Манн, послушайте…

– Нет, это вы меня послушайте, причем очень внимательно! В мире существует все, поскольку число кадров бесконечно велико. А время появляется только в нашем восприятии, когда наше подсознание выбирает, к какому кадру перейти. Какой кадр выбрать, какой кадр станет нашим настоящим, а потом, когда мы перейдем к следующему кадру, – нашим прошлым. Так в сознании возникает ощущение движения во времени, строятся причинно-следственные связи, потому что обычно мы перемещаемся от кадра к кадру вполне определенным образом – есть, видимо, какие-то природные законы, вроде законов термодинамики, которые направляют наш выбор. К примеру, выбрать тот или иной кадр мы можем лишь в том случае, если существуем в нем сами. Если нас в кадре нет, то и попасть туда мы не можем, я так думаю. И мы не можем выбрать кадр, в котором уже находились, наверно, существует закон исключения… Мы не можем вновь попасть в кадр, который стал нашим прошлым, потому мы там уже были, в нашей памяти есть эта информация, и, возможно, именно она мешает нам путешествовать в прошлое… В мозгу формируются определенные логические связи, определенные понятия о причинах и следствиях, о том, какие кадры можно выбирать, какие – нельзя, это помогает нам жить, помнить о прошлом, видеть настоящее, перемещаться в будущее. Наше личное будущее, поскольку на самом деле…

– Не надо повторяться, Манн, – поморщился Мейден. – Я понимаю, куда вы клоните.

– Куда же, старший инспектор?

– Никогда не встречал столь изощренного способа защиты. Вы хотите сказать, что выбор того или иного кадра мы совершаем в здравом уме и потому жизнь наша выстроена логично, следствия возникают после причин, а не раньше их, и все наши глупости – результат неточного выбора, не в тот кадр попали, да? А если человека ударить по голове, он может лишиться сознания, впасть в кому. Тогда он не в состоянии выбирать, для него нет ни прошлого, ни будущего. Но он живет, пока не умрет мозг, верно? И значит, каким-то образом все-таки перемещается от одного кадра к другому, создавая весьма причудливые сочетания происходящих вокруг него событий.

– Замечательно, старший инспектор! Когда мозг находится в коме, он полностью лишен критериев выбора. Более того, именно в этом состоянии мозг способен выбрать любой кадр, любой элемент пазла, любое состояние Вселенной. Ему все равно, все кадры представляются равно удаленными. Или равно близкими. Я не могу из моего сегодня сразу перескочить в кадр, где я старик. И не могу перепрыгнуть в кадр, где я на десять лет моложе, да еще и в тот, где учусь не на юридическом, а на филологии – я думал о такой возможности в свое время, но сделал иной выбор… Я не могу, а человек в коме – может. Он мечется от кадра к кадру; если для него и существует время, то могу себе представить, как оно уплотняется. Вот почему у Веерке повышалась температура, а врачи не могли объяснить… Инфекции у него не было, верно?

– Нет, – мрачно согласился Мейден.

– Это выделялась энергия перемещений… Мы перемещаемся от кадра к кадру, создавая для себя последовательность событий, и энергия выделяется, но очень незначительная, а в коме мозг мечется… все направления для него равноправны, все скачки – в прошлое, в будущее – равновероятны… Представьте теперь, старший инспектор, что у человека существует идея-фикс, мысль, к которой он пришел, будучи еще в здравом уме. Мысль, которая его гложет, но он не принял решения, не способен принять, мысль эта заполняет большую часть его подсознания…

– Я вас понял, Манн, – сказал Мейден. – Вы утверждаете, что Веерке хотел умереть? Покончить с собой?

– Он сказал: «Я никому не нужен. Сдохну…»

– Допустим. Предположим. Вы это серьезно? Повторяю: Веерке не мог сам опустить себе на голову эту проклятую раму. Это сделал кто-то из…

– Это сделал он сам! Будучи в коме, Веерке лихорадочно (это действительно была лихорадка, температура достигала сорока одного градуса, представляете, сколько элементов пазла мозг перебирал?), так вот, он лихорадочно просматривал кадры и нашел – это был кадр из его прошлого, в обычном состоянии он бы не смог там оказаться, но, будучи в коме, когда ни причин, ни следствий… Он перешел в этот мир, и, оказавшись здесь, создал короткую цепь ситуаций, сложил определенные кадры в определенной последовательности… Короче говоря, вошел в свою комнату вечером во вторник, когда Кристина только что ушла, подошел к себе, наблюдавшему в окно за тем, как уходила Кристина, и быстрым движением опустил…