Радио Хоспис

– При чем тут мой отец? – прохрипел Стас, опускаясь на табурет. Ветер внезапно накинулся на окно, ударил и тут же осыпался снежной крупой. Все повернули головы и посмотрели на бледный квадрат, в котором, как в дешевой раме, застыла картина безрадостного зимнего полудня.

Моралес и Хворостов снова уселись на диван, каждый со своей кипой записок, Бруно сидел на подоконнике, Шрам вышел в подъезд и сменил Арчи. Тот отправился на кухню отогреваться и готовить всем чай.

– Надо бы сменить Душку Джи и Беби-Бума. – сказал Стас, глядя перед собой.

– Кого? – вскинул голову Моралес, и Хворостов вполголоса начал объяснять директору, кого имел в виду Стас. Моралес что-то проворчал в ответ. Бруно подошел, сел на край стола, протянул Стасу пачку. Стас вытянул сигарету, закурил.

– Ты эту записку имел в виду? – спросил Стас.

– То есть?

– Этой ночью Йозек Данек прислал ко мне девушку. Она передала твои слова…

Бруно медленно встал со стола и странно посмотрел на Стаса. Потом оглянулся на Моралеса и Хворостова.

– Что-то не так, Бруно?

– Я не был там.

– Где там?

– Я не был у Йозека.

Стас какое-то время смотрел на Бруно, потом вскочил и выбежал в коридор. Шрам, плотно закутанный в полупальто с поднятым воротником, стоял, опираясь на перила.

– Шрам, твой «кузен» прозвонил, как мы договаривались?

– «Мой друг когда-то был певцом»? Нет, я так и не сумел его найти. Наверное, запил. А потом ты позвонил с утра, и было уже не до того и ни к чему вроде как. А что?

– Не знаю пока, – покачал головой Стас, – но, похоже, ничего хорошего.

Вернулся в комнату.

– Айк, у нас проблемы. Возможно, серьезные.

Пока он говорил, в комнате как будто все замерло. Умолк шелест перебираемой бумаги, перестал пыхтеть Моралес, все застыли там, где стояли, даже Арчи с подносом стоял в дверях и молчал. Лишь когда Стас закончил рассказывать о ночной гостье, толстяк сказал:

– Я так понимаю, это очень плохо.

Стас не успел ответить.

– Я же велел все мне рассказать! – пророкотал Моралес.

– Вылетело из головы, – соврал Стас.

– И много еще из твоей долбаной головы вылетело?

– Не знаю, – устало пожал плечами Стас, – откуда я могу знать, если оно вылетело, Айк?

Бруно, не говоря ни слова, подошел к стулу, начал одеваться.

– Он прав, – кивнул Моралес. – Собирай бумаги, отсюда надо убираться.

– Они все равно знали, где мы, – сказал Стас. – Не просто же так нас остановили по дороге.

– Они еще и про папку знают, – сказал Моралес, – а это все меняет к долбаной матери. Вам надо выбираться из города. Поедете к своему Скальпелю, там найдешь возможность со мной связаться. Не стой столбом, Бекчетов! Бумаги в папку. Возьмешь с собой и будешь ломать голову, пока не решишь эту долбаную задачу! И доложишься! Понял меня?

Стас подчинился, бросился к столу и стал беспорядочно собирать бумаги в папку. Арчи с сожалением посмотрел на парящие чашки с чаем и понес их обратно на кухню.

– Вообще-то, между нами, – ворчал Моралес, натягивая гигантских размеров пальто, которым легко можно было укрыть две трети «Студебеккера» Стаса, – вообще-то все, что я здесь услышал, – не что иное, как косвенные доказательства преступления. И не просто, мать его, преступления, а государственной измены. И, как порядочному директору Управления юстиции, мне стоило бы всех вас пересажать к чертовой матери по клеткам и держать на воде и хлебе. Но я, мать вашу, не просто директор Управления, я, к сожалению, еще и Айк Моралес, и своей печенке я доверяю больше, чем всем доказательствам. Ясно? Так вот что говорит мне моя печенка. – Он сунул руку во внутренний карман и с грохотом припечатал к столешнице перед Стасом два картонных пропуска категории А1. Машину с таким пропуском на лобовом стекле не имели права без специального ордера останавливать и досматривать. – Это тебе и твоему зоопарку. За блокпостами сами разберетесь.

– А вы?

– Я? А я сюда даже не доехал! – Моралес сердито запахнул пальто и нахлобучил котелок так, что, казалось, его поля оторвутся и лягут на плечи, если, конечно, не застрянут на мясистых ушах. – У меня, между прочим, дел выше крыши, понял? К тому же, – Моралес вдруг усмехнулся и стал похожим на вставшего на дыбы бегемота, – запомни, сынок, у Моралеса слишком большая задница. Одного укуса ей будет мало, а до второго я что-нибудь придумаю. Конечно, если мне прикажут непосредственно, я приложу все возможные усилия, чтобы отыскать вас и вставить по заслугам. Но ведь ты знаешь нашу долбаную бюрократию. Ордера, разрешительные документы, то-се, пятое-десятое и так далее… Все, шевели ногами, Бекчетов! Убирайся с глаз моих долой, пока я не передумал! И Бог нам всем в помощь.

«Время летит, время покоя не знает и знать не хочет. В отличие от вас, неудачники. Вы же, ну признайтесь мне, старому диджею Халли, вы же все только и думаете, как отсидеть еще часок на своей проклятой работе, убить время до вечернего пойла, да так, чтоб делать как можно меньше, а получить как можно больше. Я прав, а, лодыри? Уже небось мозоли на задницах насидели, но с пути не свернем и своего добьемся, да? Тьфу, смотреть на вас противно, слава богу, это радио, а не телевидение.

Господи, и этим людям я спасаю души? Поверить не могу, но, увы, надо принимать факты такими, какие они есть. Ты, Боже, сам посуди. Они же не просто жизнь свою просиживают, что мне до их жизни? Они просиживают вообще все! Новое налоговое право – просидели, набег упырей – просидели, только шею поглубже в плечи втянули, но от своего не отказались, первый снег, Господи, и тот просидели. А ведь я им в самые уши кричал: смотрите, мол, первый снег! Нет, какое там, надо работать, причем так, чтобы не работать, а это требует усидчивости. Да-да, Господи, уж Тебе-то я врать не стану, хоть про меня и ходят слухи, что, дескать, атеист. Это неправда, я знаю, что Ты есть, а вот верить ли в Тебя при этом, это уж мое святое право, гарантированное, между прочим, конституцией.

Так что же нам делать с этими несчастными бедолагами, Господи? Предпринять еще одну попытку, чтобы спасти их жалкие бессмертные души? Думаешь? Хм… даже не знаю. Ну ладно, ладно, уговорил. И что это будет на этот раз? Ага? Что Ты говоришь?.. Ну что ж, одобряю, а точнее, подчиняюсь, ибо я, как известно, сын послушный.

Слушайте, вы, там, у динамиков. Мы тут пообщались с Господом Богом и решили, что сейчас, на волнах рэйдио «Хоспис», последнего нормального радио летящей в адское пекло цивилизации, вы услышите Роя Гейнса с песней «Skippy»! Let’s rock! И чтоб вы знали, я поручился за вас, бездельники. А это дорогого стоит!»

Они проводили взглядом желтый с синим верхом «Ситроен» Моралеса и двинулись в путь. «Студебеккер» впереди, спортивный «Мазерати» Душки Джи позади. Таким порядком они проехали по выделенной полосе из города, без помех миновав блокпосты. На заднем сиденье хохотнул Арчи, глядя, как постовые отдают машине честь. Чем дальше продвигались от города, тем быстрее становилось движение. В одном из широких мест «Мазерати» обошел «Студебеккер» и, набирая скорость, легко оторвался. Еще у подъезда было решено, что они так поступят. Спортивный автомобиль с Душкой Джи за рулем и вооруженными Хворостовым и Беби-Бумом быстро скрылся из поля зрения, чтобы выяснить обстановку на трассе и при случае предупредить пассажиров более медленного и неповоротливого «Студебеккера».

– Не машина, а песня, – тоскливо пробормотал, глядя вслед улетающему «Мазерати», Шрам. – Знали бы вы, братцы, что это за машина, вы бы к другим даже близко не подошли. Ауч, друг ты мой, вспомни свою «Татру» и посмотри на эту машину. Стас, а почему у тебя не такая машина?

– Потому что у нас с Душкой Джи очень разное прошлое, – ответил Стас.

Чем дальше они отъезжали от города, тем хуже становилась дорога и тем безжизненнее становилось вокруг. За городом еще встречались тут и там производственные гиганты вроде асфальтового завода или фабрики «Мишлен», чье вредное производство не давало им возможности примоститься к городским укреплениям. Эти предприятия напоминали крепости, да и были ими. Окруженные высокими заборами, ощерившиеся пулеметными вышками и имеющие автономные источники энергии, они могли выдержать многодневную осаду.