Спецназ Лысой Горы

В рапорте, который через месяц попадет на стол полковника Яковлева, будет указано, что в последнее время полностью прекратила свою активность банда Шляпника. Скорее всего, уничтожена конкурентами. В ста метрах от взорвавшегося «Монстра» приходил в себя его экипаж. Питеру не пришлось повторять подвиг Эрика. Он перенес меньший вес на большее расстояние. Теперь он прикидывал, а не мог бы он при должной подготовке перенести хотя бы только себя прямо домой – в Париж? Позже, когда хотя бы немного придет в себя. Самое большее, на что способен был сейчас Питер, – это мечтать. Шевелиться он сможет через несколько часов – и тогда экипаж сможет отправиться дальше. Киев был уже недалеко, но остаток пути им предстояло преодолеть пешком и без брони.

Глава седьмая

У стен Великого города

Сосновый лес постепенно вымер, теперь дорогу окружали камень и бетон. Город уже был здесь, протянулся своим мертвым прошлым навстречу каждому пришельцу. В этих развалинах могла прятаться целая страна, которую никто никогда не откроет. Просто потому, что есть вещи, которые должны оставаться на запоре.

Дорога плавно вошла в то, что когда-то было огромной площадью, – на краю стоял чудом уцелевший троллейбус. Краска не облупилась, не выгорела, а, кажется, даже стала ярче. Купи билетик – и езжай себе от кольца до кольца.

Костер у Ильи получился правильный – ни большой, ни маленький, ужин ожидался почти праздничным. Почти – потому как праздновать было особенно нечего, просто это был последний ужин перед Киевом, и можно было больше не беречь еду.

Ночь сделала выпуклыми языки огня – точкой притяжения и точкой настороженности: развалины не спали. Разнонаправленное движение растекалось волнами, пока обходя костер. Первым заступил Питер. Первым легче: отстоишь смену, а впереди почти целая ночь – спи себе. Опять-таки, часть смены товарищи еще толком и не спали – тоже неплохо.

Площадь не давала шансов подобраться незамеченным, пламя костра отражалось от битого стекла, рассыпанного повсюду. Питер решил не подсвечивать площадь фонариком, электрический свет, сталкиваясь со светом огня, рождал такие тени, что Питер просто не мог себя заставить снова его включить – слишком страшно.

Страшнее теней был только храп Ильи. Скорее всего, живущим в развалинах тоже было страшно – храп был богатый, раскатистый, он то заполнял всё вокруг мощными басами, то взрывался неожиданным посвистом.

Мишель спал, свернувшись калачиком, в свете костра черты лица его обострились, и Питеру казалось, что тот подглядывает и злорадно улыбается. Мари, укрывшаяся плащом Мишеля, лежала рядом с мужем, чуть дальше от огня… Не удержавшись, Питер включил фонарик – Мари Алези была одной из самых красивых женщин, которых он встречал в своей жизни, и во сне она не становилась менее привлекательней… Тогда, в Париже, Эрик был против. И против самого путешествия, и, главное, своего в нем участия. До того, как познакомился с Мари. Если бы Эрик не поехал, то, скорее всего, жертвой Маришки стал бы Питер… Если бы еще раньше их не разнес на части выстрел из гранатомета или… Питер никогда не отличался особой трезвостью мысли, но то, что он увидел, заставило его на какое-то время перестать думать вообще. Точнее – то, чего он не увидел. Питер не увидел Мари. Плащ и маленькие кроссовки лежали там, где только что обязана была находиться мадам Алези. Только ее не было.

Питер достал из кобуры пистолет и выстрелил вверх.

Пятнадцать минут – больше времени пройти между тем, как Мари была, и тем, как Питер заметил её пропажу, не могло. Мари просто не могла уйти далеко – босиком по камням и стеклу.

Пока Илья и Питер обшаривали дома по периметру площади, Мишель не искал и не гадал. Не спрашивал себя, с какой такой нечаянной радости Мари решила отправиться на ночную прогулку. По тому наитию, которое бывает только у любящих, он шел к жизнерадостному троллейбусу. Автомат как-то вдруг правильно лег в руки, предохранитель нутром узнаваемым звуком перешел в положение одиночного огня. Удар прикладом в дверь получился четким сильным щелчком, именно таким, каким требовалось, – дверь открылась, Мишель увидел.

Мари не всегда была мадам Алези. В её жизни был довольно продолжительный период до того. Сейчас он увидел именно ту Мари – прекрасную и недоступную, соблазнительную и помолодевшую лет на десять. Обнаженную – и не одну.

Вид обнаженной супруги настолько шокировал, что Мишель не сразу оценил, что именно он видит. Перегородка, когда-то отделявшая водительское место от салона, исчезла, а кресло водителя теперь было обращено к пассажирам. На этом почетном месте и восседала Мари. Места пассажиров тоже не пустовали. Самые печальные глаза в мире размещались под бровями, которые без малейшего промежутка переходили в шевелюры. Надо сказать, и бороды были тоже в подозрительной близости от бровей. Мари была в обществе существ, которые сильно смахивали бы на бурых плюшевых медвежат, если бы не две детали: глаза и орган, который в спокойном состоянии у особей мужского пола находится между ног. Состояние было не спокойное, и печаль в глазах «медвежат» воспринималась какой-то не вполне искренней.

– Мари!

Мадам Алези очень долго была вне лона семьи – уже минут двадцать. Судя по ее реакции, она не только забыла Мишеля, она даже не пыталась провести черту между ним и остальными – то есть остальными плюшевыми мишками. Ее взгляд лишь на мгновение остановился на лице Мишеля – с тем, чтобы опуститься ниже и не найти там того, что было щедро выставлено напоказ у пассажиров.

Мари была разочарована. Мари, кроме того, еще и оглохла. Потому что не слышать крика Мишеля смог бы только глухой человек…

Первый выстрел ушел в потолок. Второй раз выстрелить Мишель не успел. Печальные глаза оказались рядом, а автомат далеко. У глаз были не только огромные половые органы, но и сильные, ловкие руки. Через секунду Мишель был опрокинут на спину, и встать он смог бы, лишь сбросив с себя килограммов двести живого веса, который копошился на нем. Впрочем, похоже, целью пассажиров троллейбуса было просто кувыркаться на Мишеле, не нанося ему особого вреда.

Выстрел из автомата может помочь даже тогда, когда он мимо. Илья и Питер, обыскивавшие дома вокруг площади, услышали выстрел Мишеля и кинулись к автобусу. В тот момент, когда спина Алези уже успела изучить пол троллейбуса действительно хорошо, Илья нанес первый удар топором, а Питер во второй раз за эту ночь выстрелил.

Мишель смог выползти из-под «кучи-малы» и не попасть под лезвие Ильи. Питер смог прекратить стрелять, несмотря на то что патроны еще не кончились.

Плюшевым мишкам не положено истекать кровью и так смотреть…

Илья накинул на Мари свою рубаху и отвел к костру. Ночь скоропостижно кончилась, и на выглянувшем солнце троллейбус смотрелся обычной ржавой развалиной, которых здесь было довольно много. Мишель был занят.

Чтобы завалить ветками троллейбус, их должно быть довольно много. Алези упорно их собирал, так и не дойдя до лагеря. Две вещи, которые он сейчас был не в состоянии видеть, – глаза «пассажиров» и Мари. Почему-то ему казалось, что пламя всё как-то образует. Вспыхнет, превратит всё в дым и золу, перекрасит красное в черное.

Троллейбус выгорел – крыша провалилась. Но штанги уцелели – два рога теперь торчали в небо, будто кто-то закопал в этом месте то ли черта, то ли особо длиннорогого козла. Мари пришлось вести насильно – ей было просто не объяснить, почему нужно куда-то идти, Мари хотела совсем другого, выражая эти свои желания вовсе без помощи слов, зато более чем понятными движениями. Промучившись несколько сот метров, Илья соорудил носилки. Питер шел впереди, Илья и Мишель с носилками – следом; так они и вышли к Золотым воротам.