Восход Черной луны

— Вы же знаете, что не я решаю такие вопросы, — опешил заведующий отделением. — И потом, вы недавно у нас работаете.

— Кто решает такие вопросы? — жестко спросила Ирина.

— Начальство повыше, — уклончиво ответил тот, думая: «Не пойдет же она по верхам выбивать эту поездку».

Но Ирина пошла. Она сама не понимала, что гнало ее из кабинета в кабинет, да и была так увлечена этим процессом, что не задумывалась о настоящих причинах. И произошло чудо. Через три дня она уже летела в Москву.

* * *

Когда Ирина вошла в реанимационную палату, ее словно прошибло током. На кровати лежал тот парень, с которым она познакомилась еще девчонкой в военном госпитале. Почему-то она сразу узнала его, а вот имени вспомнить никак не могла, сколько ни старалась.

— Как же его звали? — мучалась Ирина. — Нет. Не смогу вспомнить. Все же много лет прошло. Сколько? Семь? Восемь?

Она повернулась к сестричке.

— Кто это у вас?

— Арсеньев Андрей Андреевич.

— Точно! Андрей! — вскрикнула Ирина и тут же смутилась.

— Что, Ирина Ивановна, знакомого встретили? Ох, тяжелый он. Помрет.

— Да, это мой земляк.

Она внимательно присмотрелась к Арсеньеву. Даже сейчас его лицо, покрытое смертельной бледностью, казалось удивительно красивым. Была в нём не приторная красота женоподобных самцов, украшающих своей внешностью обложки соответствующих образчиков полиграфической промышленности.

Нет, даже отмеченное прикосновением смерти, лицо это дышало силой и мужественностью. Было нечто завораживающее в правильных, несколько резковатых его чертах.

Ирина вспомнила, как потянуло когда-то ее, неопытную, еще не знавшую мужской ласки девчонку к Андрею Арсеньеву, как придя на работу, первым делом бежала она к нему в палату, как застывала у его кровати, теряя счет минутам и гадая, что он за человек.

И теперь, стоя перед этим одновременно и знакомым и незнакомым человеком, Ирина пожалела, что он не может открыть глаза и посмотреть на нее.

«Интересно, какого цвета его глаза? Тоже забыла. А ведь они мне когда-то так нравились. А теперь вот забыла, — грустно думала Ирина. — Помню только, что они изумительно красивы. Любочка была от них без ума».

И вдруг Ирина с отчетливостью реальности вспомнила синий взгляд Андрея, в котором легко угадывались и доброта, и мужество, и жажда любви. Припомнила, как светел, как лучезарен был его взгляд тем майским вечером, когда он вел в госпитальном парке какие-то непонятные, таинственные речи.

— Да, да, — прошептала Ирина, — как же я могла забыть? Даже странно. Его ярко-синие глаза и иссиня черные волосы, словно блеск глаз отразился на них… Любочка же его так и звала «синеглазик».

И тут она точно очнулась от летаргического сна и посмотрела на мир по-новому. Она вспомнила то, что должна была бы вспомнить давно. Лишь по удивительной какой-то случайности она ни разу не догадалась, что в снах своих видела глаза Арсеньева.

Как молили эти глаза о помощи в тот миг, когда в них со всей неизбежностью заглянула смерть!

Ирина повернулась к стоящей рядом медсестре и спросила:

— А что случилось с этим Арсеньевым?

— Ранен.

— Ранен? — изумилась Ирина. — Не может быть! — вновь вскрикнула она и вновь смутилась.

— Неужели ранен?

— Ранен, — невозмутимо подтвердила медсестра. — Во время ограбления ювелирного магазина. Случайно проходил мимо, а преступники как раз от милиции спасались, женщину, продавщицу с собой прихватили…

— Зачем?

— Прикрывались ею что ли, не знаю… Так вот, Арсеньев попытался ее спасти…

— Значит, его преступники ранили? — сама не зная почему, с надеждой спросила Ирина.

— Да нет, милиционер ранил. Не разобрались сначала и пальнули в него, думали, он сообщник бандитов. Это потом уже продавщица им все рассказала, — окончательно разбила надежду Ирины медсестра.

— Ранен… Пальнули в него…

Слова медсестры назойливо крутились в голове Ирины, а перед глазами стоял сноп огня из последнего страшного сна.

* * *

Вечером, придя в общежитие, Ирина не могла найти себе места. Она металась по комнате, то хватая в руки книгу и тут же отбрасывая ее, то пытаясь вникнуть в слова диктора, передающего по радио последние известия.

Так продолжалось весь вечер и почти всю ночь. Только под утро Ирина забылась тяжелым и тревожным сном.

Сон не принес облегчения.

Снилась женщина, стоящая у постели своего беспомощного сына и грустно гладящая на него. Ирина точно знала, что это мать Андрея, и лицо ее казалось знакомым, но рассмотреть это лицо Ирина, сколько ни старалась, не могла.

Женщина, бессильно уронив руки, что-то шептала, время от времени оглядываясь на Ирину. Постепенно шепот ее становился все отчетливей и отчетливей, а слова, долетавшие до Ирины, начали обретать смысл.

— Ну вот и все, сыночек мой, ничем я не могу тебе больше помочь. Ухожу я, ухожу навсегда, а самому тебе не справиться.

Взгляд женщины к чему-то призывал. О чем-то молил, этот материнский взгляд. В нем еще жила надежда, и она, надежда эта, была как-то связана с ней, с Ириной. Горе матери было таким необъятным, что у Ирины перехватило дыхание.

На этом месте она проснулась и почувствовала, что действительно задыхается, а лицо стало мокрым от слез. Уснуть вновь не удалось. Мешали тревожные думы. Пытаясь избавиться от своих необычных и смятенных мыслей, она принималась считать фиолетовых слонов, пыталась представить себя большим спелым яблоком с розовым боком. Бесполезно. Сна как не бывало.

Ирина вяло бродила по комнате, стараясь собраться и заставить себя сделать зарядку. Ее соседка уже ушла на работу.

— Черт! Надо же, как неудачно, — досадовала Ирина. — Выходной, собиралась побегать по магазинам, накупить подарков Витаське и маме, а чувствую себя такой разбитой. После ночной смены и то гораздо свежее бываю.

Она прилегла на кровать, уставилась в потолок, и не заметила, как заснула.

И опять приснился сон.

На этот раз Арсеньев был в нем единственным действующим лицом. Он стремительно и бодро шагал по необъятному, поросшему сочной зеленой травой лугу, простиравшемуся до самого горизонта. Время от времени Андрей оглядывался и весело улыбался Ирине.

Яркое, слепящее солнце заливало луг ровным, не дающим теней светом и только где-то вдали, у самого горизонта, там, куда направлялся Арсеньев, сгущалась жуткая, опасная, вязкая мгла, грозящая поглотить человека, выбросив из непроницаемо-черных недр клубящиеся плети протуберанцев, готовых опутать руки и ноги, обвить горло удушающей петлей и утащить свою жертву в жуткую черную пучину, породившую их.

Веселый синеглазый мужчина не видел этого кошмара. Он даже не подозревал о том, что его ждет, продолжая пружинящим, легким шагом приближаться к роковой темноте.

И вот, когда черные плети уже почти сомкнулись на его горле, а ненасытная мгла приняла образ разверстой звериной пасти, когда стало ясно, что спасения нет, Ирина сделала титаническое усилие, и преодолевая роковой холод смерти закричала:

— Не-ет! Нет! Нет!

Ее отчаянное «нет», прокатившееся по солнечному лугу, ударило в страшную темноту, как тяжелый валун в болото, разбрызгивая черную жижу. И клубящийся мрак стал съеживаться, конвульсивно дергаться, словно диковинное живое существо, пытаясь в очевидно беспомощных попытках изобразить из себя нечто грозное, но, смертельно раненный еще одним Ирининым «нет», бесславно пал, уползая в потрескавшуюся под ним землю вонючими тоненькими ручейками.

Синеглазый, черноволосый мужчина так и не увидел опасности. С удивленным лицом он обернулся на Иринино «нет» и улыбнулся.

* * *

На следующий день, придя в клинику, Ирина первым делом заглянула в палату Андрея Арсньева и спросила у хлопотавшей у его кровати медсестры:

— Ну, как он?

— Вчера едва не умер. Думали — все уж. Но сегодня доктор сказал, похоже, выживет парень. Да и внешне посвежел вроде, — кивнула медсестра на лицо Арсеньева.