Клиника в роще

Евгений Андреевич Осадчий… Прибыл в клинику… Возглавлял секту мессалиан… договор с силами ада… человеческие жертвоприношения… ритуальные убийства: четырнадцать детей в возрасте от двух месяцев до трех лет… сердца убитых детей толкли в ступе с медом и перцем, после чего…

К горлу Веры подкатила тошнота. Она не могла поверить собственным глазам. Евгений Осадчий, милый, интеллигентный парень, убил четырнадцать детей? И не просто убил, а…

Веру снова замутило.

– Вы не можете здесь оставаться, – тихо сказал за ее спиной Венедиктов. – Рано или поздно они придут сюда и убьют вас.

– Да, надо уходить, – Вера захлопнула папку и швырнула в сейф.

Девушка повернулась и, не глядя на юношу, зашагала к двери. Почему-то ей было неприятно смотреть на него – в голове все еще шелестели тихие слова на латыни, услышанные в коридоре. А парнишка двинулся следом.

Вместе они миновали коридор, холл и направились к лестнице. В нос Вере снова ударил запах горелого мяса. И вскоре она увидела, откуда он шел.

Обугленная дверца подсобки валялась на полу. Рядом лежал обгоревший женский труп, от которого все еще шел легкий дымок. Лицо женщины было полностью обезображено.

Вера пошатнулась, но Ваня поддержал ее под руку.

– Не смотрите, – промолвил он. – Не надо.

Они прошли мимо тела. Вера старалась не глядеть в сторону подсобки, но периферийным зрением успела заметить там еще один обугленный труп.

Достигли лестницы. Венедиктов шел позади и что-то тихо шептал себе под нос. Вера не хотела прислушиваться и все же услышала пару фраз:

– Господь, направь мои помыслы и деяния на правильный путь… Не дай свершиться неправедному суду…

Вера не выдержала и спросила:

– Ты что, молишься?

– Я? – юноша медленно покачал головой: – Нет.

«Но я же слышала», – хотела сказать Вера, однако не стала. Какая, к черту, разница – молится он или нет. Каждый спасается от безумия по-своему.

Наконец спустились на нижний этаж. Вера замерла у двери и прислушалась. Из холла доносились приглушенные голоса, и голоса эти явно приближались.

Вера хотела отпрянуть от двери, но не успела – что-то сильно толкнуло ее в спину. Потеряв равновесие, она налетела на дверь, распахнула створку весом тела и вывалилась в холл.

– Господи, я привел ее к тебе! – раздался позади звонкий голос Вани. – Benedicite Dominum! [4]

Вера подняла глаза. Прямо перед ней в окружении толпы мужчин стоял Евгений Осадчий. Он взглянул на Веру и добродушно улыбнулся.

– Привет! Тебя долго не было. Я даже успел немного соскучиться. Как поживает профессор Черневицкий?

16

– Так как поживает Черневицкий? – насмешливо осведомился Евгений.

– Ты сам знаешь, – угрюмо буркнула Вера и поднялась на ноги.

– Кажется, кто-то перепутал его живот со шкафом для бумаг? – Осадчий засмеялся чистым, добродушным смехом. – Слушай, у тебя есть сигареты? – спросил он вдруг.

Вера достала из кармана пачку сигарет и протянула Осадчему.

– «Петр Первый»? Любишь русские сигареты? – удивился Евгений.

– Других в магазине не было, – ответила Вера тихо.

Евгений усмехнулся. Затем прикрыл веки и с наслаждением проговорил:

– Порошок «Тайд», мыло «Камэй», сигареты «Петр Первый», крем «Чистая линия», карточка «Виза-электрон»… Когда я произношу эти слова, я чувствую себя живым. Определенность – вот чего мне не хватало долгие годы!

Вера отметила, что от его заикания не осталось и следа. Голос звучал твердо, ясно и уверенно. Она обвела взглядом сгрудившихся вокруг Осадчего мужчин – пациентов клиники. Лица безжизненны и неподвижны, как у кукол, в подернутых поволокой глазах пустота.

Евгений закурил сигарету и предложил:

– Слушай, давай отойдем к окну.

Вера не двинулась с места. Тогда он взял ее под руку и силой отвел в сторону. Возле окна они остановились.

– Что здесь происходит? – спросила Вера, стараясь унять дрожь в голосе.

– Пациенты вышли из палат, – ответил Евгений весело. – Можно считать это маленькой революцией.

– Они… всех убили.

Евгений кивнул:

– Да. Но, собственно, чего ты от них хотела? Они ведь убийцы. Плотник должен плотничать, учитель – учительствовать, лекарь – лечить, а убийца – убивать. Таков закон.

– Их выпустил ты, – хрипло проговорила Вера.

Осадчий затянулся сигаретой, выдохнул облако дыма.

– Верно. А ты выпустила меня.

– Я не знала… Я не думала…

– Ах, оставь! – небрежно оборвал ее Евгений. – Что случилось, то случилось. Теперь я свободен, и они тоже.

Вера посмотрела на толпу пациентов, стоявших посреди холла в неподвижных, смиренных позах, перевела взгляд на лицо Осадчего – ясное, чистое, не искаженное ни тревогой, ни чувством вины.

– Ты с самого начала все рассчитал.

– Конечно, – согласился Евгений. – Я сыграл роль славного, обаятельного парня, и ты купилась. Не могла не купиться. Кстати, это я приказал мальчишке убить Плучека.

– Его убил Венедиктов? – изумилась Вера.

– А кто еще? Он единственный имел право бродить по клинике и даже выходить за ее пределы. Всех остальных держали за семью замками. Кстати, Ванька теперь не просто мальчик из хорошей семьи, у которого поехала крыша на почве неразделенной любви, а падре Игнасиус, представитель Святой инквизиции в Толедо. Чудесная таблетка сделала его тем, кем он был шесть сотен лет назад. Взгляни на него!

Вера посмотрела на парня. На какое-то мгновение ей снова показалось, что тот одет в темную рясу с капюшоном. И ее поразило лицо Венедиктова, лицо мужчины: упрямый подбородок, хрящеватый нос, фанатично поджатые губы.

– Падре Игнасиус отправил на костер полдюжины ведьм, – с усмешкой сообщил Евгений. – Думаю, тебя он тоже считает ведьмой. И с удовольствием изжарил бы тебя, как каплуна на шампуре. Но, слава святому Януарию, у меня на тебя другие планы.

Вера молчала, не зная, что сказать. В клинике стояла мертвая тишина. Ни шороха, ни звука шагов. Она вдруг подумала, что более безнадежную ситуацию трудно и представить, – одна в огромном здании, со всех сторон окруженная психопатами и убийцами.

В животе у нее заныло от страха, в горле внезапно пересохло. Как бы то ни было, но взывать о помощи поздно, да и не к кому. Она один на один с этим кошмаром.

Можно было побежать, юркнуть мимо оцепеневших психопатов, проверить на прочность дверь и стекла. Трус, сидевший у нее внутри, подсказывал поступить именно так. Да и разум твердил, что попытка побега будет самым правильным поступком. Но ее почему-то вдруг обуяло мучительное, страстное любопытство, желание проникнуть в тайны, которые хранила клиника, и покончить со всеми сомнениями раз и навсегда.

– Значит, в самом деле на меня в роще напал он? – спросила Вера.

Осадчий дохнул ей в лицо дымом, посмотрел, как она трет пальцами заслезившиеся глаза, и улыбнулся.

– Конечно. Мальчишка отнял у тебя штопор, а потом вернулся в клинику и вцепился зубами Шевердуку в руку. Ты, разумеется, подумала, что на тебя напал Шевердук, а рана у него на запястье – след от удара штопором. Наш юный падре Игнасиус – чертовски ловкий парень.

– Ты специально возбуждал во мне подозрения?

– Возбуждал? – Осадчий отрицательно качнул головой. – Нет, это не то слово. Скорее я их культивировал. Ты должна была возненавидеть Черневицкого. И ты его возненавидела. Мне не пришлось сильно напрягаться. Но ты не должна меня ни в чем винить – сукин сын заведующий действительно хотел тебя убить. Тебя, твою сестру и твоего мужа. Он замыслил устроить небольшой пожар.

Вера обдумала слова Осадчего. Потом глянула на него исподлобья и тихо проговорила:

– Ты сказал, что у тебя на меня какие-то планы. Что ты собираешься со мной сделать?

– Видишь ли… – улыбка Евгения стала лукавой. – Я сказал им, что я – Сын Божий. И что Бог требует жертв.

– Ты хочешь принести меня в жертву?