Радио Хоспис

– Угу, – сказал Гражданский, – понимаю. И он тоже ничего не говорил про Алису Картрайт?

– Так он же не был в курсе расследования… Мы, конечно, друзья, но посвящать в подробности расследования запрещено.

– Понимаю, – еще раз сказал Гражданский. Помолчав, смерил Стаса равнодушным взглядом и добавил: – Но визитку все же сохраните. Мало ли…

Сказав это, он покинул допросную, а вслед за ним мелькнул суетной тенью и растворился в коридорах Управления черно-белый особист.

Стас разжал пальцы на коленях и медленно выдохнул. Оглушительно стучало сердце.

В чашке с остывающим кофе испуганно отражались потолочные лампы.

«Рабочий день в самом разгаре, запыленные вы мои. И это закономерно, ведь нужно набивать государственный кошелек, страдающий в последние дни от дополнительных расходов. Знаете, сколько стоит штандарт «Испанской фаланги»? [9]Задайте этот вопрос Хосе Антонио Примо де Ривере [10]. Гвардейцы человечества, славные легионеры, они позиционируют себя надеждой цивилизации, и потому их униформа, штандарты и прочая фурнитура, разумеется, изготавливается за счет налогов, с цивилизации взимаемых. Это же касается других подразделений славного черно-белого воинства: русской РФП [11], итальянской НФП [12], немецкой НСНРП [13]. И идут красиво, однотипно, но с иголочки одетые юноши в черно-белых цветах будущего человечества выбивают снег из мостовой и пыль из бюргерской массы. В целом я не против, мне в целом глубоко плевать на это убогое военизированное бессилие, выраженное в блеющем стаде под штандартами. Но, друзья мои, обратите внимание, что спустя столько лет вынужденного совместного проживания просто человеков вновь появились русские, испанские, японские, итальянские подразделения. Вам это, родные мои, глупые, равнодушные, инертные массовики-затейники, ничего не напоминает? Ну, тогда мне вас жаль. А что касается дополнительной статьи расходов, так это как раз привычно. Давно известно, что благородный труд совершается для того, чтобы породить другой благородный труд, и цепочка эта неразрывна, более того, именно она соединяет рождение и смерть. Правда… хм… то же самое касается и неблагородного труда. Что характерно.

Ладно, что вам поставить, бедолаги? Будучи пастырем стада человеческого, состоящего, как давно известно, из агнцев, баранов и номенклатуры, я бы хотел как-то… подбодрить вас, что ли…

«Blue Days, Black Nights»!!! Да, пусть счастливый очкарик Бадди Холи подкрасит этот суетный день рок-н-роллом. Хуже уже все равно не будет».

– Таким образом, – констатировал Хворостов, довольно нелепо смотревшийся на колченогом табурете, – мы можем с известной долей уверенности предполагать, что в районе складов рухнул дирижабль полужесткого типа Gross-Basenach. Управлял им, по всей видимости, пилот Карл Хайнц, который, если принять во внимание сведения, представленные Джи, находился под воздействием неких наркотических или психотропных веществ.

– Да бросьте, – покачал головой Беби-Бум, – то, что парень не отвечал на приветствия и у него были, так сказать, глаза красные, еще не значит, что он был наркоманом. Возможно, он просто не выспался или был в плохом расположении духа.

– Не спорю, – кивнул Хворостов.

– Или морально готовился совершить самоубийство. – Стас с силой потер уши. Не было еще и пяти часов дня, а голова казалась уже такой тяжелой, как будто в нее залили свинец. – И на этом все. Больше мы ничего не можем предположить, исходя из имеющихся сведений, а новых нам найти не дадут. Джи, ты сходил в делораспределитель?

Душка Джи, высунувшись из-за массивной спины Беби-Бума, стоявшего в дверях, помахал тощей папкой:

– Двойное убийство в доках и два убийства в результате семейных ссор.

– Уныло, – покачал головой Беби-Бум, – потенциальные висяки.

– Это пока, – неожиданно пришел на помощь Стасу Хворостов. – Группа должна себя зарекомендовать. Судя по всему, много времени нам для этого не потребуется.

– Согласен, – кивнул Стас.

За фанерными перегородками снова стрекотали пишущие машинки. Под куполом кафедры блуждал неясный, но непрекращающийся гул. Управление юстиции, любая его часть, любой отдел, любая наугад взятая группа представлялись сейчас частью чего-то целого, большого и важного, сама причастность к которому выделяла человека в некий клуб Людей-Занятых-Важным-Делом. Но сидя в самом сердце этого гудящего механизма, составленного из людей, бумажных кип, телефонного треска и множества других элементов, Стас чувствовал себя как никогда обособленно. Капля масла в огромном пресном озере.

– Значит, доступа к другой информации у нас нет… – повторил Стас.

– Я бы сказал, что у нас нет прямого доступа к информации, – пожал плечами Хворостов, сделав недвусмысленное ударение на слове «прямого».

– К тому же, – добавил Беби-Бум, – речь идет о взрыве и жертвах, так сказать, снайпера. Но есть масса косвенной информации. К примеру, наверняка в гаражи делались заказы оборудования, препаратов и, так сказать, комплектующих для… что они там исследовали?

– Вот как раз этого нам и не дадут узнать, – усмехнулся Стас. – И все эти жертвы снайпера, и рухнувшие дирижабли – все это… досадные мелочи. Фактически центром всей этой детективной ерунды является некое научное открытие, которое то ли было, то ли не было сделано в гаражах. Так я это вижу.

– Тем не менее косвенная информация…

Стас вдруг встал, окинул каморку пустым взглядом. Беби-Бум замер на полуслове. В то же мгновение замолчала пишущая машинка за перегородкой, раздался скрипучий скрежет, с которым лист вырывают из каретки, и сразу вслед за этим сыпуче ударил в высокие стекла аудитории брошенный порывом ветра снег.

– По закону, – проговорил Стас, – мы имеем право потребовать продолжения дела, если у нас на руках будут неоспоримые доказательства. Верно?

– Верно, – кивнул Хворостов, с интересом глядя на своего непосредственного начальника. – Но как раз именно их у нас нет. Я имею в виду не трупы, оставленные снайпером. Я имею в виду доказательства, противоречащие принятой версии, согласно которой убийца погиб во время взрыва.

– Но у принятой, так сказать, версии также нет неоспоримых доказательств, – покачал головой Беби-Бум.

– А вот это демагогия, – усмехнулся Хворостов. – У принятой версии есть главное и неоспоримое превосходство – она результативна, задокументирована и положена на полку. К тому же нет смысла отрицать тот факт, что после взрыва убийства действительно прекратились. Для того чтобы просто расшатать это сооружение, понадобились бы ураганные доказательства. А учитывая, ктостоит против продолжения расследования…

– Все это верно, – кивнул Стас. – Вопрос в другом. Если у нас на руках все же окажутся доказательства, что убийца не погиб во взрыве, а сами убийства были спланированы…

– Нас уничтожат, – проговорил Хворостов, глядя в потолок.

– Согласен, – кивнул Беби-Бум, нахмурясь. – Ставлю на автокатастрофу.

Все замолчали. Неутомимый стенограф за перегородкой вновь проскрежетал кареткой, тинькнул колокольчик, и клавиши застучали с прежней энергией.

– В конце концов, – пожал плечами Хворостов, – если подумать, то мы ничего не добьемся, подняв вокруг этого дела шум. Нас закопают, и это ничего не изменит. Надеюсь, среди нас нет идеалистов, полагающих, что доказательство преступной деятельности государственной системы способно что-то изменить внутри системы?

– Глупо даже так думать, – пожал плечами Беби-Бум. – Формулировкой «государственные интересы» можно прикрыть что угодно.

– Вот именно. Система меняется только тогда, когда ее существование в прежнем виде становится невозможным. Но при этом она остается все той же системой, просто поданной под другим соусом. Идеология, особенно политическая, рассчитана на потребителя, как и любая внешняя сторона любого продукта. При всем том эта внешняя сторона, как правило, не имеет никакого отношения к самому продукту, точнее, имеет, но только в сознании потребителя. К химии или, скажем, вкусовым особенностям непосредственно продукта это все не имеет никакого отношения. Другими словами, продукт всегда остается практически одним и тем же.