Лестница Пенроуза (СИ)

Еще в самолете, когда тот отсчитывал прямоугольники полей, неровные пятна городов, ленты рек, Имс кожей почувствовал, как замыкается в себе Артур. Выяснять, в чем дело, Имс не стал – сам был в некотором раздражении. Самолеты его утомляли, сорваться было слишком легко, поэтому он молчал. Уж слишком велико было желание надавить, заставить сделать по-своему.

В конце концов, Артур взрослый и самостоятельный мужчина, а Имс ему не нянька. Пусть решает сам.

В машине по дороге из Шереметьево Артур совсем замерз, не шевельнулся, когда Имс накрыл своей рукой его ладонь, еле выдавил из себя пару слов на прощание, и мерседес с Мишей за рулем увез Артура прочь от Тверского бульвара куда-то на другой край Москвы.

Квартира, конечно, сияла свеженаведенной чистотой, Ирина набила холодильник едой так, будто Имс должен был вернуться в Москву не из родного поместья в Англии, а по меньшей мере из голодающих регионов Африки, на столе ждали бутылка кьянти и пара бокалов.

Все, решительно все считали, что Имс вернется не один. Собственно, он и сам так считал, почти до последнего момента надеясь, что Артур перестанет дурить и останется с ним. Черт, как же было хорошо там, дома! Да, поначалу Артур явно испытывал некоторую неловкость – в глубине души Имс ужасно забавлялся потрясенным выражением его лица при виде и поместья, и матушки, и дворецкого с экономкой, а особенно тем, как ловко удавалось Артуру при всем этом держаться на публике идеально невозмутимо. Имсу только раз почудилось, что адская выдержка изменит Артуру – в тот день, когда они завалились в гости к Полу и Мерлину. Ладно, историю с визитом к Полу Имс провернул отчасти из врожденной проказливости и склонности к эпатажу, отчасти от желания посмотреть, как поведет себя Артур с его странными приятелями и удастся ли ему вписаться.

Не то чтобы это каким-то образом повлияло бы на Имса и его отношение к Артуру – наедине с самим собой Имс признавал, что намерения у него самые серьезные, – но было бы замечательно, если бы Артуру удалось влиться в компанию.

Артур проделал это с блеском. Пол так многозначительно хлопнул Имса по плечу на прощанье, а Мерлин из-за спины Артура, пока тот не видел, корчил настолько непотребные рожи, на все лады изображая одобрение, и делал такие неприличные жесты на случай, если вдруг Имс забыл, как ему следовало поступать с Артуром, что Имс почувствовал, будто заслужил официальное благословение Ее Величества.

На приеме, а точнее сказать – на смотринах, устроенных матушкой, Артур и вовсе произвел фурор. Чтобы уж окончательно не смущать своего внезапно трепетного любовника, Имс не пересказал ему и сотой доли комплиментов, которых наслушался за время этого эпохального мероприятия.

В общем-то, следовало признаться, что от некоторых похвал Имс и сам почувствовал себя слегка шокированным. Видно, отвык немного от английской глубинки.

И все было отлично, просто великолепно, Артур был настолько «его» все эти дни, что внезапное изменение его поведения и настроения Имс воспринял почти с обидой.

Испытав сильнейшее желание позвонить Мише и приказать вернуться с полдороги обратно, невзирая на желания Артура, Имс слегка устыдился, подумал, что совсем зациклился, и пошел к соседке Эльвире – пора было вспомнить о совести и забрать у нее кота.

***

Эльвира оказалась дома. Дверь открылась, едва стихло нежное чириканье звонка. Расцеловавшись и обменявшись с хозяйкой всеми положенными церемониями, вручив ей маленький сувенир, Имс прошел в гостиную и узрел впечатляющую картину.

В центре элегантной гостиной помещался огромный пуфик, бледно-золотой, обитый голубым атласом в стиле Людовика XIV. На пуфике лежала чудовищных размеров подушка, тоже голубая, с шелковыми кисточками по углам, а на подушке сидел Мерлин с видом начинающего кота-убийцы.

– Милый котик, так себя хорошо вел! – защебетала Эльвира.

Имс с трудом подавил желание заржать во все горло: уж на кого-кого, а на «милого котика» Мерлин никак не походил. Кот как две капли воды был похож на зверюгу, которую таскал с собой Пол, – казалось, Мерлин сейчас повернется, и Имс увидит у него на шее блестящую ленту ошейника.

Мерлин оскалил пасть и зашипел.

– Кажется, он соскучился! – чирикнула Эльвира.

– Я вижу, – сказал Имс, заталкивая мрачного кота под мышку. – Хочу еще раз поблагодарить вас за такую неоценимую помощь, Эльвира! Мы, пожалуй, пойдем. Надеюсь, он не доставил вам много хлопот.

– Ну что вы, – сказала Эльвира, провожая Имса и кота к двери. – Он все время был занят своими делами. Очень, очень самостоятельный котик!

Самостоятельный котик, прибыв в квартиру, тотчас же вывернулся у Имса из рук, хозяйски обежал все комнаты, будто проверил, не устроили ли тут без него бардак и разгром, брезгливо обозрел миску со свеженасыпанным кормом и запрыгнул на стол, живо заинтересовавшись, как Имс открывает бутылку вина.

– Тебе не положено, – сказал Имс, отодвинув наглую кошачью морду.

Ушел в кабинет и сел за стол, уложив ноги на столешницу. Мерлин прискакал следом, забрался на спинку кресла и начал ходить по ней туда и сюда, как канатоходец. Спустя десять минут ему это надоело, он разлегся у Имса на загривке, свесив лапы по имсовым плечам, и начал мурчать в ухо. Мурчанье действовало на уставшего Имса как снотворное, прямоугольник окна, не закрытый шторами, сменил цвет с серого на синий, Имс потерся щекой о бархатную шкурку кота и заснул.

И тут ему снова приснился сон – один из тех, бледно-коричневых, пропитанных неприятным ощущением надвигающегося несчастья.

***

Имс ловко загнал кабриолет в гараж, бережно запер дверцы, с нежностью провел рукой по теплому капоту. Всего только час тому назад он точно так же провел пальцами в последний раз по шершавому твиду пальто Артура, прежде чем спуститься с палубы на причал.

В десятке футов от Имса духовой оркестр наяривал заунывную полузнакомую мелодию, и крики чаек, метавшихся над головой, скорее украшали ее, чем портили.

Имс поднял голову, прищурился – с моря дул настырный ветер, слепил глаза. Артур стоял на палубе не шевелясь, вцепившись руками в поручень, неподвижностью похожий на изображение на фотокарточке.

Имс махнул рукой, Артур не ответил. Раздался оглушительный гудок корабельной сирены, и мощный бок «Королевы Виктории» отвалился от дебаркадера прочь. На серый бетон выплеснуло ошметки пены, люди, теснившиеся и на бетоне вокруг Имса, и на корабле вокруг Артура, как заполошные, замахали руками, прощаясь.

Имс вернулся к себе. По его расчетам, плавание должно было продлиться две недели, ну добавим еще пару-тройку дней на всякие неожиданности, – скажем, дней двадцать. Потом еще от Бристоля до Гамбурга: допустим, еще неделю. Как ни крути, выходил месяц.

Имс не считал часы, дни, недели. Он просто жил так же, как и до отъезда Артура. Он вставал, ел, шел в лабораторию и работал, по вечерам отправлялся ужинать, по пятницам обычно заходил в бар выпить виски, потом отправлялся домой, ложился спать, и так по кругу все тридцать дней. Скрупулезное соблюдение составленного для самого себя расписания помогало, монотонность ежедневных движений – одно за другим, одно за другим – отвлекало от приступов яростной обиды и злобы: «Как он только посмел уехать! Как он посмел меня оставить?! Меня?!!»

Однако, несмотря на все усилия, справиться с эмоциями Имсу не удавалось – слишком уж глубоко проник Артур под его кожу, с каждым вздохом впитываясь внутрь, с каждым поцелуем вливаясь в кровь. С того самого момента, как серо-стальной, с крупными блямбами заклепок, борт корабля унес Артура в Атлантику, каждую минуту времени какая-то часть мозга Имса думала о том, с поправкой на часовые пояса, чем сейчас занимается Артур. Вот, наверное, он спит в темной каюте, а вот сейчас занимается утренним или вечерним туалетом, причесывается, тщательно распрямляя кудри гелем, повязывает галстук, расправляет манжеты.

Две недели спустя Имс представлял, как Артур с палубы смотрит на пестрое мельтешение в бристольском порту, а потом – на серые волны Ла-Манша.