Клиника в роще

И вновь ему никто не ответил. Иван Федорович облегченно вздохнул, нагнулся и поднял с пола очки.

«Это просто галлюцинация, – сказал он себе. – В моем случае холотропин дал не вполне прогнозируемый и очень слабый эффект. Никаких прежних воплощений, никакой памяти предков, только идиотский голос в голове».

Шевердук водрузил очки на переносицу и распрямил спину. От болей не осталось и следа. И то хорошо.

Громыхнула железная дверь, Иван Федорович услышал чьи-то торопливые шаги. «Вероятно, Вера Сергеевна возвращается, – подумал он. – Вот неугомонная!»

Он повернулся и взглянул сквозь захватанные пальцами стекла очков на приближающегося человека. Изображение было расплывчатым. Шевердук испугался.

Что за черт? Неужели у него падает зрение? Доктор поспешно снял очки, и картинка тут же стала четкой – Иван Федорович увидел идущего по коридору Сташевского. Помяни черта, тот появится…

«А в связи с чем, собственно, я о нем вспоминал? – Шевердук нахмурился, ощущая досадный провал в памяти. И вдруг он сообразил: – Господи! Ведь я же убил Катю!»

К горлу подкатила тошнота. Иван Федорович покачнулся и оперся ладонью о стену. Сташевский между тем приближался. Вот он уже совсем рядом. Остановился возле Шевердука и встревоженно спросил:

– Иван Федорович, что это с вами? Вы себя плохо чувствуете?

Шевердук посмотрел на молодого человека. Глаза его потемнели от прилившей к ним крови. Лицо исказила болезненная судорога.

– Ты… – выдохнул он. – Ты…

– Что? – Сташевский наткнулся на злобный, полный ненависти взгляд Шевердука и невольно попятился. – Да что с вами такое, Иван Федорович? Вы ужасно выглядите!

– Ты… – прохрипел Шевердук. – Ты давал Кате наркотики…

Сташевский сдвинул брови и быстро стрельнул глазами по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить оружием. Он увидел черенок швабры, торчащий из кладовки.

– Иван Федорович, мы с вами, кажется, уже выяснили этот вопрос, – взволнованно и обиженно зачастил Сташевский. – С тех пор, как мы с вами повздорили, я ни разу… Что вы делаете? Уберите от меня свои руки!

Шевердук, вытянув руки и растопырив пальцы, надвигался на Сташевского. Лицо его стало бледным, на губах застыла злобная улыбка. Он был похож на зомби.

Сташевский отпрыгнул к кладовке, выхватил швабру и выставил ее перед собой, как копье.

– Не подходите! – взвизгнул молодой человек. – Я буду защищаться!

Шевердук продолжал приближаться. С каждой секундой вид его становился все ужаснее. Волосы на его большой, лысоватой голове встали дыбом, глаза глубоко запали.

– Это все ты… – мягко, почти ласково проговорил Шевердук. – Это все из-за тебя…

– Да что из-за меня-то? – возмутился, отступая к стене, Сташевский. – Я ей насильно «кокс» в ноздри не пихал! Нужно было лучше следить за своей женой!

Шевердук улыбнулся, и от его улыбки Сташевского пробрал мороз.

– Не бойся, – оскалился Шевердук, – я убью тебя быстро. Ты ничего не успеешь почувствовать.

Сташевский побледнел, но все еще старался казаться отважным.

– Что за глупости вы говорите? – сердито проворчал он, продолжая тем не менее отступать. – Предупреждаю – я ударю!

Иван Федорович скосил глаза влево. Антон проследил за его взглядом и увидел, что на полке подсобки лежит большой молоток. Шевердук двинулся в ту сторону, но Сташевский его опередил и резко ударил Шевердука шваброй по груди. Удар был несильный, но заставил Ивана Федоровича остановиться.

– Иван Федорович, – вскрикнул Антон дрожащим голосом, – не вынуждайте меня делать вам больно!

Шевердук мотнул головой и снова двинулся на Сташевского. И тогда Антон ткнул шваброй ему в лицо. Иван Федорович рыкнул, как зверь.

– Ты-ы… – прошипел он, глядя на Сташевского безумными глазами. – А-а-а!

И, вскинув руки, бросился на Антона.

На сей раз Сташевский ударил изо всех сил, но Шевердук ловко поднырнул под черенок и вцепился Антону в горло. Сташевский захрипел и выронил швабру. Держа его за горло левой рукой, правой Шевердук быстро обшарил его карманы.

– Это что? – спросил он, сунув Антону под нос несколько пакетиков с порошком.

– Это не для Кати! – прохрипел Сташевский.

– Ах, не для Кати? Ты сам сожрешь это, понял? Сейчас же!

– Нет! – крикнул Сташевский, вытаращив полные ужаса глаза. – Нет!

Лицо его вдруг пошло волнами – Шевердук с изумлением увидел, что Сташевский меняется. Теперь на нем был не медицинский халат, а старинный камзол. Волосы его отросли и вились. На лице пробилась рыжеватая бородка.

– Граф, нет! – снова крикнул молодой человек. – Пощадите!

Шевердук тряхнул головой и на секунду зажмурил глаза. Затем открыл их и огляделся… Коридор исчез. Окружающая местность была похожа на каменистое плато с чахлыми, редкими деревцами. Руки Шевердука были на горле молодого человека. На поясе висела длинная шпага в дорогих ножнах.

Шевердук снова тряхнул головой, надеясь, что видение исчезнет.

– Это все галлюцинации… – прошептал он. – Ничего этого нет, я по-прежнему нахожусь в клинике…

– Граф! – снова завопил юркий человечек, которому он сжимал пальцами горло. – Умоляю вас, граф, отпустите меня!

Граф взглянул на негодяя из-под косматых бровей и прорычал:

– Ты убил мою жену!

– Я действовал по приказу Карла! Вы сами навлекли на себя его гнев! Я всего лишь выполнил волю короля! Лангстоун, умоляю вас, сжальтесь!

– Мэгги тоже умоляла тебя… Но ты заставил ее выпить яд. Она умирала долго и мучительно. Да, моя жена умерла в муках, Рейк, и ты будешь гореть за это в аду. Но сначала я заставлю тебя помучиться на земле.

– Граф…

– Открой рот, мерзавец! Быстро!

Лангстоун крепче стиснул пальцы на горле врага. Тот захрипел и непроизвольно открыл рот.

– Жри! – рявкнул граф и запихал Рейку в рот горсть ядовитого порошка. – Жри и подыхай!

Рейк Рочестер, исчадие ада, каких мало, выпучил глаза и закричал от боли. Лангстоун разжал пальцы, и враг упал на пожухлую траву.

– Умоляю… – хрипел Рочестер, схватив себя за горло и выпучив глаза. – Это… невыносимо…

Лангстоун стоял прямо и презрительно взирал на корчащегося на земле убийцу.

– Граф… – прошептал тот и протянул к Лангстоуну руку. – Граф…

– Ты хочешь, чтобы я прекратил твои муки? – холодно осведомился Лангстоун.

– Да… – захрипел снова Рейк, и кровь брызнула у него изо рта. – По… жалуйста…

– Что ж, я буду милосерднее, чем ты.

Лангстоун наклонился и поднял с земли большой камень.

– Хочешь помолиться перед смертью, Рейк? Хотя какой смысл, ты все равно не вымолишь у Господа прощенье. Да, я забыл тебе сказать: тебя не похоронят по христианскому обычаю. Я оставлю твой труп на съедение падальщикам. Прощай, Рейк, сын Рочестера, мерзавец и сын мерзавца!

Граф размахнулся и обрушил камень на голову поверженного противника. Раздался треск ломающейся кости. Лангстоун поднял окровавленный камень и с удовлетворением взглянул на дело рук своих.

– Отправляйся в ад, – презрительно проговорил Лангстоун и отшвырнул камень.

На горизонте показались всадники. Лангстоун усмехнулся. Волки Карла скачут, чтобы выручить члена стаи. Но тощий волк уже мертв. А охотник – жив.

Лангстоун выхватил шпагу и, повернувшись грудью к скачущим всадникам, стал дожидаться их приближения. Тех было трое – умелые и опытные воины, пролившие реки чужой крови. Но он тоже не мальчишка и дорого продаст свою жизнь. Лангстоун почувствовал приятное и волнующее возбуждение, которое всегда испытывал перед большой дракой. Волнение, знакомое каждому воину и не знакомое трусам и женщинам.

Всадники приближались. Первым ударом нужно выбить из седла самого сильного из них, того, который скачет впереди. Убей вожака, а шавки разбегутся сами…

До всадников оставалось не более десяти ярдов. Граф Лангстоун взглянул в холодные глаза противника и…

И тут что-то случилось. Глаза Лангстоуна заволокла желтоватая пелена. Граф покачнулся, зажмурился – и снова открыл глаза.