Восход Черной луны

— Нет, нет, не так поклянись, не так. Поклянись по-другому, серьезно, ответственно, — тормошила его она.

— Хорошо, хорошо, — с улыбкой согласился Андрей, — клянусь ответственно и серьезно, а также решительно и окончательно, а следовательно, бесповоротно. А в чем дело-то? Что я должен совершить?

Ляна облегченно вздохнула и, нежно целуя мужа, ответила:

— Пока ничего. Потом, после свадьбы скажу. Но смотри, не обмани, ты уже поклялся.

— Ладно, не обману, — озадаченно покачал головой Андрей.

— Ну, тогда пошли встречать гостей! — повеселев, воскликнула Ляна.

* * *

Свадьба до утра гремела музыкой, кружила вальсами и веселилась, как могла. Сменяя популярную Аллу Иопше, лукавым голосом сообщающую, что «хороши вечера на Оби», звучали танго и фокстроты, внезапно обрывая которые, гости вдруг запевали дружным хором «Подмосковные вечера» или «Мы с тобой два берега у одной реки», и тут же мечтательно-страстная Рио-Рита снова вихрем срывала всех с мест и звала кружиться в самозабвенном танце, который сменяли новые застольные, а затем шаловливо-темпераментная Кумпарсита… и так до самого рассвета.

Ляна наотрез отказалась петь цыганские песни и исполнять цыганские танцы, но зато с удовольствием подпевала друзьям Андрея.

Особенно ей понравились «Одинокая гармонь» и «Песня первой любви в душе до сих пор жива…», которые она пела необычно: грудным голосом и на цыганский манер, чем вызвала всеобщий восторг. Пожелав учиться вальсу, она порадовала мужа и удивила его друзей, так как оказалась очень способной ученицей и уже очень скоро непринужденно кружилась с Андреем по комнате под громкие аплодисменты компании.

Уже проводив гостей и засыпая на плече у мужа, Ляна еле слышно прошептала:

— Смотри же, Андрюша, помни, ты мне обещал, теперь исполни свою клятву.

— Да что же исполнить-то? — нежно целуя жену, спросил Арсеньев.

— Завтра, любимый, завтра, — уже сквозь сон ответила Ляна.

Глава 18

А на следующий день начались будни. Андрей уже знал, что будни тоже могут стать праздником, если рядом с тобой близкий, любимый человек, одно только присутствие которого окрашивает в теплые, радостные тона каждую мелочь, каждую деталь и делает значительным, наполненным глубоким смыслом любой пустяк. Он был счастлив, но несколько обеспокоен резкой переменой поведения жены.

После свадьбы прошло уже несколько дней, а Ляна ни одним словом не обмолвилась о той клятве, которую взяла с мужа в самый торжественный момент их жизни. Часами она просиживала за своими таинственными книгами, напряженно шепча себе под нос какие-то тарабарские фразы.

Но однажды, вернувшись со службы, Андрей застал ее в еще более необычном состоянии. На щеках Ляны пылал яркий горячечный румянец, глаза зажглись каким-то странным диким блеском, грудь высоко и часто вздымалась, а голос срывался от волнения.

— Пора, Андрюша, — обнимая мужа, зловеще прошептала она в самое его ухо.

— Что пора? — ошеломленно спросил он, ощущая, как холодный противный страх закрадывается в его душу.

— Клятву свою помнишь? Настала пора исполнить ее. Пойдем.

Она взяла его за руку и повела в ту огромную, с резной дореволюционной мебелью комнату, в которую прежде Андрей годами не заходил. Комната была темна, оттого что освещалась лишь одной свечой, горящей посередине круглого дубового стола в высоком старинном серебряном подсвечнике.

— Садись.

Ляна жестом указала на единственный стоящий у стола стул.

— Зачем? — нерешительно спросил Андрей и глупо ухмыльнулся.

— Садись, — повелительно повторила она и так взглянула на него, что он тут же плюхнулся на сиденье, удивляясь той чудной силе, которая исходила от ее взгляда.

Он хотел рассмеяться, шутливо спросить, уж не такая ли она колдунья, как ее своенравная бабка покойница-Мариула, но язык Андрея окаменел и перестал повиноваться. От этого ему, взрослому, видавшему виды мужчине сделалось жутко и почему-то стыдно.

«Что это со мной? — с ужасом подумал Андрей, чувствуя, что погружается в какой-то неестественный, пугающий его сон. — Чертовщина какая-то. Этого не может быть. Я же коммунист, я же атеист», — пытался он подбодрить себя.

Ему казалось: надо во что бы то ни стало надо хоть как-нибудь вернуться к обычному, заурядному, земному. Но какое-то незнакомое второе его «Я» понимало, что это уже невозможно. Он закрыл глаза и покорился этому альтэр эго, и отдался в полную его власть.

— Я привела его, как ты приказала мне во сне. Теперь помоги, — услышат он громкий голос Ляны, раздавшийся у самых его ушей.

И тут ее легкие шаги зазвучали из разных уголков комнаты, затем донеслось бархатное шуршание и какое-то уханье, похожее на крики филина, потом еще какие-то таинственные звуки и в воздухе распространился едкий тошнотворный дух, постепенно переходящий в приятный тонкий аромат, напоминающий знакомый запах свежескошенной травы.

Андрей хотел раскрыть глаза и посмотреть, что происходит в комнате, но неизвестные силы удерживали его от этого.

— Дай ему выпить горький отвар, приготовленный по моему рецепту, — вдруг необъяснимым раскатистым эхом покатился по комнате зловещий голос Мариулы. — И опусти его руки в заговоренную воду.

Последовавшие за этим легкий хрустальный звон колокольчиков, и неприятное сатанинское шипение, и новый запах горящих человеческих волос, сопровождающиеся душераздирающим криком, подозрительно схожим с воплями взбесившихся мартовских котов, заставили Андрея содрогнуться, открыть глаза и еще сильнее содрогнуться.

Комната исчезла. Он сидел посередине бескрайнего свежевспаханного поля. Перед ним с широкой клубящейся чашей в руках стояла обнаженная Ляна.

«Господи! Что же это за безобразие?! Зачем же она разделась? Ведь уже холодно», — мелькнула и тут же погасла в голове Андрея тревожная мысль, после чего он неожиданно обнаружил, что тоже наг.

А Ляна уже прижимала свои твердые упругие соски к его губам и нежно шептала:

— Выпей, выпей…

Он мгновенно припал к этим острым розовым соскам и ощутил на губах горячую горьковатую жидкость, от которой голова его закружилась, а руки сами опустились в широкую клубящуюся чашу, протянутую Ляной.

— Пей, пей, любимый, пей, — доносился до его ушей ее таинственный дрожащий шепот. — Пей, любовь моя, пей…

И он пил, пил, пил…

Вдруг девушка резко отстранилась от него и быстро-быстро зашептала какие-то непонятные заклинания.

— Что? Что с ним? — запрокинув голову, громко крикнула она в небо. — Мариула, скажи! Скажи, Мариула!

Ее слова растаяли во мраке ночи, и наступила тяжелая гнетущая тишина. Но уже через несколько секунд небосвод феерически озарился короткой вспышкой, и словно скрежетание старого железа раздалось с него.

— Он пуст, — вновь покатился гулким эхом голос покойной Мариулы. — Жизненные силы почти покинули его.

— Нет! Нет! Я не позволю уйти им! Я отдам ему свои силы! Моя любовь наполнит его! — в отчаянии закричала Ляна.

Она злобно отшвырнула клубящуюся чашу в сторону и пылко прижала голову Андрея к своему животу. Сознание его мгновенно помутилось, и он ощутил какой-то особенный прилив сил. Из груди Ляны на ее тело и на лицо Андрея продолжала капать все та же горячая горьковатая жидкость, от которой Андрей уже не мог оторваться. Он жадно слизывал ее и ощущал невыразимое блаженство.

Вдруг жгучее, исступленное желание охватило все его существо. Он прижался к Ляне еще сильнее и почувствовал, как сладострастный трепет прошел по всему ее телу. Они слились в едином неистовом порыве любви и едва не задохнулись от нахлынувших до боли острых ощущений.

Тело возлюбленной постепенно начало светиться нежным голубоватым светом, рассеянным туманом, медленно переходившим к Андрею, и от этого желание его усиливалось, и он с еще большей страстью обладал Ляной.