Цепея неморалис

Вопреки ожиданиям, подвал оказался аккуратный и чистый, запираемый на тяжелую железную дверь с двумя замками. Я-то ожидал увидеть грязный, мрачный бомжатник, провонявший крысами и отходами человеческого метаболизма. Здесь же пахло цементом, свежей краской и битумом, — дом был еще совсем новый.

— Заходи. Вот мои временные владения. Ноги постарайся тщательней вытирать, тут у меня чисто, — пояснила Снежана, запирая за мной дверь и включая свет.

«Владения» представляли собой несколько помещений с шершавыми бетонными стенами и люминесцентными ртутными трубками под потолком. По стенам, в узких металлических рамах были развешаны фотографии. Крупные, каждая больше метра в поперечнике. Их было много, и просветов практически не оставалось — сантиметр-два, не больше.

Вот тогда-то мне и стало понятно, почему устроитель выставки выбрал какие-то невнятные работы. Снежана снимала, видимо, по частным БДСМ-клубам и приватным вечеринкам аналогичной направленности. Причем отдавала предпочтение наибольшей степени жесткости. С одной стороны были только черно-белые фотографии, с другой — исключительно цветные.

— Здесь все по темам, — пояснила девушка, неправильно истолковав мое молчание. — Но все это доставляет мне чисто эстетическое наслаждение. Вообще не люблю заниматься сексом. Не думаю, что неизбежные усилия, затраченные до и после, стоят двух-трех возможных, но совсем необязательных оргазмов.

— А там что? — спросил я, — показывая рукой на другую комнату.

— Там несчастные случаи на месте происшествия, а там — Снежана показала в направлении третьей комнаты — морги. Работа патологоанатомов, санитаров, вскрытия, подготовка трупов. А дальше… нет, дальше ты, пожалуй, ничего не будешь пока смотреть.

— И тебя пускают во все такие места? — удивился я.

— А почему не должны пускать? У меня есть корочка союза фотожурналистов, понимаешь? Некоторые даже считают за честь, и просят подарить фотку с автографом.

— Я бы так не смог, — почти честно сказал я. — Какие хорошие фотографии… Но страшные же до жути… а вот эта просто ужасная, но живая какая!

— В этом и состоит реализм некоторых аспектов нашего бытия, — туманно пояснила Снежана. — Если перестану делать всякое такое подобнее, то внутренние демоны меня изнутри сожрут заживо.

— Мои демоны меня тоже сильно достают, — сознался я. — Поэтому выработал ряд приемов, чтобы эти сволочи не так уж досаждали. Думаешь, иначе съедят?

— Обязательно съедят, — кивнула моя собеседница. — Но ты не бойся, а корми их, своих демонов. Вжимай педаль акселератора судьбы до самого упора, целуй любимых до хруста в щеках и боли в губах, набивай татушки там, где тебе нравится, бей бокалы о стены, а хамам морды о собственные кулаки. Никогда и никому не прощай личных обид, понимаешь? Пой песни по ночным улицам, кричи дурным голосом в полнолуние, прыгай на тарзанке и улыбайся посторонним девушкам сквозь стекла проезжающих машин. Корми своих демонов, ибо твои демоны это ты сам и есть. Ты истинный, не иссушенный, не фильтрованный, не заорганизованный моральными ценностями, лживыми семейными устоями, чужим мнением и общественным порицанием. Корми их, своих демонов, иначе они сами изглодают тебя заживо, помимо твоего ведома и желания, оставив лишь одну пустую скорлупу. Внешний вид того, чем когда-то был ты. От личности останется лишь оболочка, надутая комплексами и пустыми амбициями вместо чувств. Без души, без живых эмоций, без чудесных творческих фантазий и без уверенности в себе. Корми их, своих демонов, и не жди, пока они сожрут тебя сами, а потом в один миг разорвут в клочья остатки твоей души и вылетят наружу, понимаешь? Вырвутся на свободу, и навек бросят то, чем когда-то был ты, оставив пожизненным рабом собственных недостатков, слабостей и несбывшихся надежд, а не постановщиком личных проектов и удивительных авантюр. Пусть боятся те, другие, у кого души уже сожраны демонами, а прежние живые мысли, желания и эмоции давно выгорели дотла. Корми своих демонов, а не стесняйся и не бойся их.

— А я и не боюсь, — выговорил я, слегка обалдевший от такого могучего монолога. — Вот и кормлю их по мере сил и физических возможностей. А ты своих демонов? Как? Тоже кормишь?

— Будто не видишь. Я должна постоянно побеждать этих своих внутренних демонов и продолжать борьбу с теми, кто хочет разрушить мою сущность и уничтожить всех, хоть что-то для меня значащих.

— Тогда можно посмотреть, что там, дальше, в той комнате? — совершенно нелогично, но с просительной ноткой сказал я. — Никому не скажу.

— Моя мастерская. Это я только друзьям показываю.

— Так за чем дело стало? — засмеялся я.

— Уговорил, буду считать тебя своим другом, — как-то странно сказала Снежана. — И договоримся, что мы уже давно знакомы. Только вот не пожалей потом, обещаешь?

А что мне еще оставалось делать? Пришлось пообещать.

10. Литературовед

В который уже раз поражался, насколько же тесен мой мир! Или это не мир тесен, а круг общения вместе с привычкой вертеться в этом кругу?

Литературовед, которого рекомендовала Стелла, оказался мне давно знаком. Да и никакой он не литературовед вовсе, а врач. Точнее — врач-психолог. Но его можно было считать и за литературоведа, и за искусствоведа в широком понимании — на жизнь он зарабатывал вправлением мозгов впавшим в невроз самым разным творческим людям, поэтому в искусстве понимал очень даже неплохо, а для души коллекционировал картины. Судя по всему, Алексей (так звали моего знакомого) разбирался не только в искусстве, поскольку жительствовал в большой многокомнатной квартире у центра Москвы.

В результате несчастного случая во времена учебы Алексей очень неудачно сломал себе спину ^[10], получил неизлечимый паралич ниже пояса, и с тех пор жил в самоходном инвалидном кресле, разъезжая по своей обширной жилплощади, где ловко управлялся с обитающей там бытовой техникой. Сейчас он выглядел как типичный инвалид-спинальник. Мощный плечевой пояс, очень сильные руки и худые неподвижные ноги с острыми коленками. Он даже обходился без помощницы по хозяйству. Вернее — помощница все же была, но выполняла она не совсем те функции, что обычно приходится делать домработницам.

Не виделся я с Алексеем уже давно, поэтому мы сразу ударились в воспоминания о деле, что когда-то нас познакомило. Он был замечательным собеседником, и меня всегда расстраивало, что катастрофическая нехватка времени у нас обоих не дает возможности поговорить неторопливо и как следует. Мешал бешенный ритм жизни, куча срочных дел, отсутствие достойного повода. Мешало еще одно обстоятельство просто так, по-дружески поговорить с Алексеем: я его просто боялся. Давно уже убедился, что, несмотря на свои ограниченные физические возможности, Алексей обладал такими мощными способностями, которых я не понимал. Он мог получать сведения, недоступные даже хакерам, умел как-то ненавязчиво подчинять себе людей, и самое главное — вылечивал от их внутренних тараканов. Вообще, я очень подозревал, что при желании, Алексей мог заставить человека сделать все, что угодно, помимо желания последнего. Так он исцелил меня от кластерных головных болей, что досаждали длительное время, причем сделал это голыми руками. Более того, с его подачи я получил способность убирать мигрень у других. Не навсегда, правда, а временно снимать приступ. Как это у меня получалось, непонятно. Для этого надо было положить на голову болящего обе свои ладони, помассировать ему виски, и очень захотеть, чтобы боль у пациента закончилась. Приступ проходил, но потом у меня оставалась сильная усталость и какая-то звенящая пустота внутри, поэтому прибегал я к этой своей способности весьма редко.

Затем, после воспоминаний, мы разговорились о всяких посторонних вещах. О погоде, о колебаниях валютного курса, о ценах на бензин и о положении в Европе. Потом, почти незаметно, разговор соскользнул на тему наших общих знакомых, а после постепенно перешел на обсуждение одного модного художника, которого Алексей, по его словам, недавно консультировал. Не успел он об этом рассказать, как в дверь позвонили каким-то условным звонком. Алексей, тем не менее, ничего не предпринял, а продолжал свой рассказ. Увидев мой недоуменный взгляд, он пояснил: