Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов

— Ну… себе и, наверное, другим — разве не так это должно работать? По-моему, все предельно ясно. Как тебе такой заголовок: «Мужчины с Земли, женщины с Земли — просто смиритесь с этим»?

Он взглянул на меня и улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Я любила его не только за красивое колено, высокий рост и умение меня рассмешить, но еще и потому, что мы были двумя половинками одного целого и ни один из нас не представлял себе жизни без другого. Жаль, не могу описать это лучше, но я не поэт. В частной жизни Лондэн был мужем и отцом троих расчудесных детей, но по профессии он был писателем. К сожалению, полоса неудач после полученной в 1988 году литературной премии «Армитидж Шанкс» [3]за «Скверный диван» сделала его отношения с издателем немного натянутыми. Настолько натянутыми, что предложения свелись к написанию заведомо коммерческой документальной классики типа «Книжечка о хорошеньких домашних зверьках, которых очень хочется обнять» и «Самые ужасные детские высказывания». Когда он не работал над этим, то присматривал за нашими детьми и пытался оживить свою карьеру по-настоящему сильным романом — магнум опус. Это было нелегко, но он это любил, а я любила его, так что жили мы на мое жалованье, которое размерами напоминало мозг Пиквик, только поменьше и без надежды на увеличение.

— Это тебе, — сказал Лондэн и запустил по столу сверточек из розовой бумаги.

— Любимый, — я по-настоящему разозлилась и в то же время по-настоящему обрадовалась, — я не праздную день рождения.

— Знаю, — отозвался он, не поднимая головы от газеты, — так что тебе просто придется выполнить мой каприз.

Я развернула бумагу и обнаружила маленький серебряный медальон на цепочке. Я не фанат драгоценностей, но фанат Лондэна, поэтому подержала волосы, пока он застегивал замочек, затем поблагодарила и поцеловала его. Он чмокнул меня в ответ и, зная о моем отвращении к дням рождения, полностью закрыл эту тему.

— Пятница встал?

— В это время?

Пятница, следует заметить, старший из трех наших детей и единственный мальчик. К тому моменту ему исполнилось шестнадцать, и вместо того, чтобы готовиться к успешной карьере в элитном подразделении Временн ой промышленности, известном как Хроностража, он представлял собой образец вялого подростка — бурчащего, шумно вздыхающего в ответ на малейшую просьбу, валяющегося в койке до полудня, а потом слоняющегося по дому в полубессознательном состоянии, каковое сделало бы честь профессиональному зомби. Мы могли бы и не знать, что он живет в доме, если бы не грязные миски из-под хлопьев, загадочным образом возникающие на отдаленных подступах к кухонной раковине, приглушенное уханье хеви-метал из его спальни, благодаря которому, по мнению Лондэна, слизняки обходили наш сад стороной, и последовательно возникавшие на пороге столь же апатичные горемыки, бормотавшие: «Пятница дома?» — на что я, не в силах удержаться, отвечала: «Можно только догадываться».

— Когда ему снова в школу? — спросил Лондэн, который управлялся с подавляющей частью повседневных родительских обязанностей, но, как многие мужчины, с трудом запоминал конкретные даты.

— В следующий понедельник, — ответила я и пошла забрать почту, только что выпавшую из щели в двери. — Исключение из школы — это меньшее, что он заслуживал. Хорошо, что полиция не вмешалась.

— Он всего-то швырнул кепку Барни Плотца в грязную лужу, — задумчиво произнес Лондэн, — а потом наступил на нее.

— Да, но кепка в тот момент находилась у Барни Плотца на голове, — напомнила я, подумав при этом, что неплохо бы вывалять в грязной луже всю семейку Плотц. — Пятнице не следовало так поступать. Насилие никогда ничего не решает.

Лондэн вскинул бровь и взглянул на меня.

— Ладно, — кивнула я, — иногда решает, но не для него. По крайней мере, пока.

— Интересно, — оживился Лондэн, — а нельзя ли израсходовать излишки глупости, подбив всех подростков страны на грандиозный кутеж, где они смогут выплеснуть всю свою дурь?

— У нас излишки глупости, а не стереотипной тупости, — ответила я, выбирая наобум конверт и разглядывая марку.

Я по-прежнему получала ежедневно как минимум полдюжины писем от фанатов, даже при том что, согласно рейтингу Отдела по содействию развлечениям, течение времени милосердно сократило мою популярность до уровня Z-4. Подобные мне персонажи появляются в заметках типа «А что случилось с N?» и заслуживают отдельной колонки только в том случае, если попадают в тюрьму, разводятся, ложатся в клинику или (если редактору по-настоящему повезет) все это разом — либо же в какой-нибудь отдаленной связи с мисс Корби Старлеткой или какой-то другой очередной знаменитостью дня.

Фанатская почта состояла в основном из писем закоренелых поклонников, которых, к их чести сказать, рейтинг не волновал. Обычно они задавали невразумительные вопросы о публикациях моих многочисленных приключений, или рассуждали о том, насколько дерьмовый вышел фильм, или спрашивали, почему я оставила профессиональный крокет. Но по большей части писали поклонники «Джен Эйр», жаждавшие узнать, как могла миссис Фэйрфакс оказаться убийцей-ниндзя, действительно ли мне пришлось стрелять в Берту Рочестер и правда ли, что я спала с Эдвардом Рочестером, — три самых упорных и далеких от действительности слуха, окружавших небезупречную в плане фактов первую книгу о моих приключениях «Дело Джен, или Эйра немилосердия».

— Что там? — ухмыльнулся Лондэн. — Кому-то не терпится выяснить, будет ли Лола Вавум играть тебя в следующем фильме про Четверг?

— Больше никакого кино. Особенно после провала первого фильма. Нет, это от Всемирной федерации крокета. Они хотят, чтобы я вела презентацию видеофильма, озаглавленного «Пятьдесят величайших спортивных моментов в истории крокета».

— Твой пятидесятиярдовый на Суперкольце входит в первую десятку?

Я пробежала глазами список.

— Я у них на двадцать шестом месте.

— Пошли их на фиг.

— Они заплатят пятьсот гиней.

— Отставить «на фиг»! Скажи им, что почтешь за честь и с радостью приступишь.

— Это рекламная акция. А я не участвую в рекламных акциях. Во всяком случае, не за такие деньги.

Открыв небольшую бандероль, я обнаружила в ней третью из книг про меня, «Кладезь погибших сюжетов». Я продемонстрировала ее Лондэну, и тот скорчил рожу:

— Они еще продаются?

— К сожалению.

— Я там есть?

— Нет, дорогой. Ты только в пятом томе. — Я взглянула на приложенное к посылке письмо. — Автограф хотят.

У меня в кабинете лежала пачка стандартных писем, где объяснялось, почему я не подписываю книги: первые четыре тома цикла про Четверг имели такое же отношение к реальным событиям, как осел к репе, а моя подпись известным образом придавала им достоверность, чего мне вовсе не хотелось. Единственная книга, которую бы я подписала, — это пятая, «Великое фиаско Сэмюэла Пеписа», имевшая, в отличие от первых четырех, печать моего одобрения. Четверг Нонетот из «Великого фиаско Сэмюэла Пеписа» получилась куда более мягкой и дипломатичной, чем Четверг из четырех предыдущих книг, — та кидалась на все, что видит, пила, сквернословила, спала с кем ни попадя и вообще наводила ужас на все Книгомирье. Я хотела, чтобы цикл стал пробуждающей мысль игрой вокруг литературы, книгой для людей, которые любят истории, или историей для людей, которые любят книги. Этому не суждено было сбыться. Первые четыре тома являлись в меньшей степени хрониками моих приключений и в большей — вариациями на тему «Грязный Гарри встречает Фанни Хилл», [4]только с преобладанием секса и насилия. Издатели ухитрились проявить не только фактологическую неточность, но и опасные клеветнические наклонности. К тому моменту, когда удалось взять цикл под контроль перед выходом «Великого фиаско Сэмюэла Пеписа», репутация моя уже серьезно пострадала.

— Ого! — воскликнул Лондэн, читая письмо. — Отказ от издателей. «Фатальные ошибки при прыжках с парашютом и как избежать их повторения» не совпадают с их представлением о книге практических советов.