Дело о золотом песке

Двадцать килограммов золота — с пропавшего шестнадцать лет назад вертолёта.

Вертолёт нашли в начале этого лета.

Кто?

Кто-то, кто знал о месте аварии все эти годы и у кого хватало сил «отводить глаза» поисковикам.

Аля в Хабаровске не чувствует его присутствия, хотя вовсю испытывает на себе следы его «творчества»…

— Нам помогли близнецы Михеенко, я попробую привезти их в Москву, им бы тоже помочь, да не знаю, как… а мы пока тут будем искать бандитов, которые ранили Игоря. Они тоже как-то связаны с золотом — скорей всего, у них остальные сорок пять килограммов из того груза… но их словно прикрывает кто-то. Прячет, как тот вертолёт…

А вот в Москву, судя по тому, что случилось со Скрипкой и Сабанеевым, около месяца назад явился именно этот «кто-то».

Кто-то, кто стёр память Сабанееву.

Марина говорит, он связан с её жизнью…

Но вряд ли он стирал память ей!

То есть, Марина помнит его. Просто память шутит с ней странные шутки.

А что может помочь памяти?..

Ярослав пружинисто поднялся с пола и сел на кровать.

— Спасибо, Аля. Я верю, что вы справитесь там, а мне пора справляться тут.

Краснов отключил мобилу. Казалось бы, чего проще… ввести Марину в глубокий транс и посмотреть, что это за человек такой из её прошлого…

Коготь ревности царапнул по сердцу.

Стоп!

Разве с таким подходом можно браться за серьёзное дело? Кто бы ни был этот человек, что бы он ни значил для Марины… если б значил, она бы вспомнила его в два счёта, а раз не может вспомнить, то, выходит, не так велика была его роль в её жизни!

Коготь рассыпался в прах.

Остался только вопрос — согласится ли Марина на глубокий гипноз.

Небо на востоке начинало светлеть.

Четыре утра… а что. Самое подходящее время для визитов!

Кабинет Семёнова оказался неожиданно уютным. Казённый салатовый цвет стен компенсировался южной стороной, простой, но симпатичной шторкой на окне и обилием комнатных цветов с пёстрыми листьями.

— Можно курить? — спросила Сочина, и Вадим кивнул:

— Угу.

Они устроились вокруг стола (Аля — ближе к окну), Семёнов повернул монитор так, чтобы не отсвечивал, и вошёл в базу данных.

Валуйский сдержался и не скривился, хотя программка была старенькая, не то, что в Москве. Впрочем, фотографии уголовников она исправно показывала, а большего пока и не требовалось.

— У него кличка начинается на «у», — напомнила Аля и набрала полный рот дыма. — И он сидел… ну… лет десять. Как минимум. Вероятно, рецидивист. И сейчас ему лет пятьдесят.

Семёнов старательно задавал варианты поиска.

Электронная картотека выдавала одного за другим Усатого, Угрюмого, Усть-Каменского, Ужа, Устарка, Уссурийца…

— У него наколка, — Аля медленно выпустила дым. — Наколка… скарабей.

Цыганка показала Вадиму-Семёну средний палец.

Следователь покраснел.

— Что, гаджё, смущаешься? На среднем пальце у него наколка. Перстневая. Со скарабеем.

Валуйский хмыкнул:

— Помог ему жучок, привлёк удачу!

Вадим промолчал. Он тоже знал, что татуировки-скарабеи считались среди уголовников своеобразными оберегами, приносящими удачу, в том числе, и в делах бандитских.

— Вот по наколке мы его скорей найдём!

— Да? — недоверчиво прищурилась Аля и прикурила вторую сигарету от первой. Она переняла эту манеру от Горячева, потому что считала удобной.

— Ого! — присвистнул Семёнов. — Посмотрите! Кличка — Угол, возраст подходящий, сорок девять, и скарабей на среднем пальце есть!

Цыганка глянула на экран.

С фотографии на неё угрюмо смотрел достаточно молодой мужчина, лет тридцати пяти, но уже с залысинами в реденьких коротких волосах. Зато брови у него были густые, сросшиеся. И подбородок такой характерный, раздвоённый.

— Он, — кивнула Сочина. — Точно, он. Распечатать можешь?

— Уже.

Загудел принтер, медленно пропечатывая лицо Угла.

— Это наш местный авторитет, — с каким-то непонятным удовольствием, словно хвастаясь, проговорил Семёнов. — Углов Николай Борисович, шестьдесят третьего года рождения, впервые попался ещё по малолетке, сажать не стали… а в восемнадцать получил первый срок, на три года. Потом ещё три, и ещё, в общей сложности, девять лет. В девяностые годы собрал группировку… вот, написано, что в наши дни под ним северо-запад Хабаровской области…

— Где он сейчас? — спросил Валуйский, механически поправляя кобуру, словно сию минуту в кабинет мог ворваться Угол или его подручные.

— Не знаю, — обескуражено ответил Вадим.

Аля выхватила из принтера распечатку фотографии, зажала лист между ладонями.

— Я знаю. Он прямо сейчас в доме с зелёной крышей. Как раз где-то на северо-западе, в черте города. Дом — частный.

— Спасибо, многоуважаемая госпожа Сочина, — как-то безрадостно поблагодарил следователь. — У нас на северо-западе как раз… ма-аленький такой частный сектор.

— Возвращайся в гостиницу, Аля, — с мягким нажимом попросил Игорь, — а мы пойдём искать дом с зелёной крышей. Не думаю, что у них тут модно красить крыши зелёной краской!

— Так то не краска, — покачала головой Цыганка. — Не краска… медь! Медная крыша. Но зелёная… старая, видать.

— А вот это дело другое! — глаз у Вадима загорелся. — Таких крыш у нас, и правда, немного, и, думаю, найти такой дом несложно будет!

Аля усмехнулась:

— Ну, с богом, мальчики! Если поспешите, то сегодня ещё успеете задержать свои сорок пять килограммов золота!

И кто придумал, что «Moscow never sleep»? Он, этот выдумщик, не бегал в четыре утра по спальным районам! Тишина, покой, только редкие стайки молодёжи, которая «never sleep» и в других городах, а не только в Москве. Ей, молодёжи, положено быть такой, неспящей, громкой… внезапно вырастающей из-под земли на пути у раннего бегуна:

— Ну чё, бразерс, устроим безмазовое утряшко дяденьке?

Ярослав сунул руки в карманы и улыбнулся как можно доброжелательнее:

— Ребят, бить меня не хотите вы.

«Ребят» было четверо, они загодя «растянулись» поперёк дороги, и на их лицах, плохо различимых в свете далёкого фонаря, читалось обдолбанно-тупое непонимание. «Дяденьке» полагалось трястись от страха при виде такой бравой компании, самому, ещё до просьб, предлагать откуп за право уйти слабопобитым, но живым и относительно здоровым…

— Меня глючит, или он с себя джедая корчит?! — изумился, наконец, самый низенький.

— Я не корчу, — улыбнулся Ярослав ещё милее. — Я просто предлагаю вам, пока есть такая возможность, уйти с моей дороги.

— Он борзеет! — восхитился самый высокий. — В реале, борзеет! А ну, быстро, по тыкве настучали, фарш, трубу забрали, в коллектор сплавили!

Краснов тяжело вздохнул и вынул руки из карманов.

Пока молодёжь развлекала его высокоинтеллектуальной беседой, он собирался и концентрировался, а заодно придумывал, что сделать с нахальной четвёркой.

Кажется, придумал.

— Э-э… — недоверчиво вытянул руки вперёд самый низенький. — Э-эй! Эй, мужик! Ты где?

Все четверо рванули вперёд, принялись ощупывать воздух и друг друга, у них так вытянулись лица…

— …, — констатировал высокий. — Я говорил, меньше жрать надо.

Ярослава они резко перестали видеть, а он обошёл их по газону и… не удержался. Внёс свои коррективы в утреннюю жизнь мелкой шпаны.

Краснов позволил себя увидеть только тогда, когда каждый юноша получил уже по паре крепких пинков от человека-невидимки. Растерявшиеся, изумлённые, парни пытались разобраться, глючит их или уже отпустило, поэтому успели даже передраться между собой, пока Ярослав укладывал их рядком на газоне.

Он нажимал пару точек — заглядывал в глаза — и помогал лечь на спинку ровно.

— В общем, так, ребята, — восемь пар вытаращенных глаз впились в Краснова. — Бить меня не хотите вы. Собственно говоря, и не можете. И это более чем серьёзно. А в случае, если попытались бы… я мог продемонстрировать всё, на что способен, и у вас осталось бы крайне мало шансов на выживание. Ещё раз выражаю пламенную надежду, что вы больше никогда не будете пить и курить всякую гадость, а также перестанете охотиться на прохожих.