Спроси у Ясеня

– Честно? – спросила Верба. – Сама не знаю. Это вы все, даже Пальма, действуете на основании логики, а я доверяю только собственной интуиции.

– Красивый способ, – похвалил Тополь. – Два месяца отслеживать все перемещения какого-то инженера в отставке, чтобы потом, случайно заглянув в личное дело его тестя, обнаружить знакомую рожу!

– А сам-то! – обиделась Верба. – Снять наблюдение за Ольгой Разгоновой аккурат накануне поездки Зарайского в Старицу на ее машине, накануне убийства Шайтана. И потом те же два месяца робко наблюдать со стороны за службой безопасности господина Кузьмина, которого в итоге преспокойненько укокошивают, не спросив у нас разрешения. Спасибо еще Ольги с ним вместе не было.

– А кстати, – спросил Кедр. – Клен не звонил? Что там новенького, по делу Кузьмина?

– Звонил, – сказал Тополь, – пока немного. Убили его ребята из "девятки". Сама по себе забавная тенденция. Это уже не в первый раз идет отстрел бандитов под видом охраны важных лиц. Но самого Кузьмина! Это уже лихо. И неспроста. Платан внедрил нашего человека в фирму Кузьмина еще в ноябре, так что полная информация будет буквально на днях.

– Эх, Леня, Леня, – вздохнул Кедр, – ты как был совком, так совком и остался. "Полная информация", "буквально на днях"… Ты бы еще сказал, что вы "работаете над этим вопросом".

– Вот! – радостно подхватила Верба. – Женька на моей стороне. Ты старый совковый бюрократ, Горбовский, а еще других критикуешь.

– Ладно, дамы и мужики, – Кедр поднялся. – С вами хорошо, но мне пора. Держите в курсе. Надо еще до дома доехать, мальчику обещал сказку перед сном рассказать.

– Мне бы ваши проблемы, господин учитель, – прокомментировал Тополь. – Помнишь старый еврейский анекдот?

– Ага, – отозвался Кедр уже из прихожей, – если учесть, что именно мой наряд дежурит сегодня на Старой площади, проблемы у меня совсем смешные.

– Кедр, – крикнула Верба на прощание, – хочешь сюжет для сказки подброшу?

– Спасибо, не надо. Твои сказки, Танечка, мы оставим для контролера Семеныча.

В прихожей хлопнула дверь.

– Какого контролера Семеныча? – обалдела Верба.

– Веничка Ерофеев. "Москва – Петушки", – пояснил Тополь. – Классику помнить надо. Контролер Семеныч очень любил эротические истории, вроде сказок Шахерезады… Еще по чашечке кофе? Смотри, он даже не остыл.

Они посидели молча. Потом Верба спросила:

– Тебе не кажется, что мы слишком надолго ушли на дно?

– Кажется. Но ты знаешь, вдруг обнаружилось, что со дна все детали просматриваются ничуть не хуже, чем с высоты птичьего полета.

– Точно, – согласилась Верба. – только в ушах шумит, а потом от кессонной болезни глюки начинаются.

Тополь даже не улыбнулся.

– Скажи мне лучше, Татьяна, честно скажи, что ты сделала с Базотти? Старик третий месяц в себя прийти не может. Дела забросил, чужих не принимает. Даже нас! И на связь не выходит.

– Что я сделала с Базотти?! Да это он хотел меня трахнуть, только здоровьишка не хватило. По-моему об этом знает уже вся желтая пресса Америки. Его там называют столетним председателем фонда Би-би-эс, а меня юной фигуристкой из России. Жутко душещипательная история!

– Ты полагаешь, его "кондратий" хватил на сексуальной почве или от воспоминаний о Седом? Мы ни разу с тобой про это не говорили.

– Я думаю, – сказала Верба, – тут все сразу. Но к нему летал Анжей и потом мне по секрету сообщил, что Дедушка больше прикидывается больным. Тоже решил уйти на дно. Устал от нас ото всех и отдыхает.

– Нашел время, – буркнул Тополь. – Ну, ладно. Ты же собиралась про своего Редькина рассказать.

– Правильно, – вспомнила Татьяна. – Так слушай, что учинил этот Редькин. Я ведь распорядилась сначала в камеру его отвести, чтоб посидел там часочка полтора без всяких объяснений. А уж потом ко мне на допрос.

– Ах ты зараза, – укоризненно улыбнулся Тополь.

– Послушай, моралист, а кто Разгонова вызывал по поводу романа? Думаешь, у него поджилки не тряслись?

– С Разгоновым – это была работа.

– Спасибо. А я, значит, развлекаюсь? – начала закипать Верба.

– Ну, не совсем развлекаешься. Как бы это поточнее? При советской власти говорили "использовать служебное положение в личных целях".

– Ах, так!? Получается, я одна такая нехорошая: транжирю деньги налогоплательщиков на личные удовольствия, в угоду собственному любопытству. А все остальные у нас самоотверженные борцы за дело коммунизма, то есть демократизма и альтруизма.

– Ясень был альтруистом, – откликнулся Тополь, нарочито сохраняя спокойствие и серьезность.

– Ясень был, – согласилась Верба, – но даже он при этом думал о себе. Вы же ничего, ничего не понимаете. Вы нащупали следы страшного заговора, вы копаете под бандитов, а их отстреливают одного за другим. Наших, между прочим, тоже отстреливают. Вы копаете под Григорьева, копаете под правительство, скоро начнете копать под Президента, но ясности по-прежнему нет – кто же главный злодей? А я уже восемь лет – нет, тринадцать! – копаю только под Седого, знай долблю в одну точку с упорством идиотки – и поверь мне, этот заговор раскрою именно я.

– А-а-а, – протянул Тополь, – тогда надо быстрее раскрывать. Переворот-то, по оценкам Самшита и Клена, дня через три случится.

Конечно, он ей не верил. Ведь даже Ясень относился странно к проблеме Седого, чего уж ждать от такого старого и рассудочного Тополя?

– Успею, – злобно сказала Верба. – За три дня успею. Однако вернемся к нашим баранам.

– Да, извини, – Тополь встряхнулся, и как ни в чем не бывало приготовился слушать.

– Вот что учудил Редькин. Он разболтал своему тестю всю историю с матрасом. По пьянке. И обрати внимание, разболтал вчера. В общем он был в таком шоке от молниеносного вызова на Лубянку, что говорил правду, только правду и ничего, кроме правды. И у меня теперь нет сомнений: полковник ГРУ Петр Васильевич Чуханов и майор танковых войск Игнат Андреевич Никулин – это один и тот же человек.

– А как же шрам через все лицо?

– Ну, знаешь, "при современном развитии печатного дела на Западе"…

– А почему не полное изменение внешности?

– Так тебе все сразу и расскажи! Дай срок. А пока ясно одно: Чуханова этого готовили настоящие профессионалы.

– Еще бы, – усмехнулся Тополь. – На ГРУ в последнее время много дерьма вылили, но в одном их пока никто не упрекал – в непрофессионализме.

– Да тут, похоже, не только ГРУ, – сказала Верба. – Я уже получила справку с Ходынки. Настоящий Чуханов расстрелян, как предатель в девяностом году в марте. Семьи у него не было. А Игнат Никулин (по документам) убит в Афганистане в январе восемьдесят девятого. Две половинки разрезанной купюры не сходятся. Уже интересно, правда? Но самое интересное дальше: Чуханов работал нелегалом в Италии и был внедрен в Красные бригады. А Красные бригады, ты должен помнить, Леня, – это наш любимый на глазах расстрелянный Огурцов-Четриоло, это Джулио Пассотти, и убийство Гусева в Занзибаре, и наконец, Джинго, он же Бернардо, он же Паоло. То есть Паоло Ферито и Игнат Никулин – одного поля ягоды.

– Ну, положим, это еще не доказано, ты слишком торопишься, Верба.

– Извини, ты мне сам велел поторапливаться. Новый год настает, вместе с ним переворот! Хорошие стихи?

– Замечательные. Только я все равно не понимаю, причем здесь Седой, то есть тот человек, который убил Машу Чистякову и ее родителей. Ведь больше мы ничего достоверного о Седом не знаем. Причем здесь он?

– О, мон женераль! Этого вам, я боюсь, не понять никогда! Правда, Тополь, я вполне серьезно. Мне ведь уже не нужны никакие доказательства. Я их для вас теперь буду собирать. А сама я поняла еще весной в каком-то смысле с подачи Анжея, что Никулин был подослан ко мне Седым, точно так же, как через год был подослан Паоло под видом Бернардо. Понимаешь, за всю мою жизнь у меня было только два настоящих мужчины, которые любили меня, которых я любила – Юрка и Малин. Оба они появлялись в самый последний момент, чтобы спасти меня… нет, не от смерти – от Седого. А Седой не желает мне смерти. Он желает чего-то другого. Если бы я была верующим человеком, я бы сказала, что он охотится за моей душой, потому что он – дьявол. Но так уж вышло, не верю я ни в Бога, ни в Князя Тьмы.