Точка сингулярности [= Миссия причастных]

Теперь остается только три дела: подменить дискету в сумочке у Наташки, составить донесение и добежать до тайника. Последние инструкции, в крайнем случае, можно почитать и ближе к утру. Однако среди моих запасов идентичной дискеты найти не удается. Есть «TDK», и даже черная. Но уж слишком разительны отличия — заметит любой чайник, о профессионалах и говорить не стоит. Бежать до магазина — рискую не успеть, хуже того — рискую наткнуться на кого-нибудь из наших, включая саму шпионку Крутову. И тут я вспоминаю, что вроде бы похожие дискеты демонстрировал нынче Костя в качестве образцов товара. Номер ещё раз открывается легко, вот только образцы этот прохиндей зачем-то утащил с собой, быстрей всего (в Твери почему-то принято говорить не «скорей всего», а именно «быстрей всего»), чисто случайно. Но мне от этого не легче. Черт! Я же ведь здесь все облазил. Не мог я проглядеть дискеты. Так зачем же теперь время теряю? Бегом на склад!

Уже по дороге мне приходит в голову, что груз могли ещё и не доставить. Тогда все — труба. И я оказываюсь почти прав: пока ползаю по складу, выискивая среди штабелей ящиков знакомую маркировку, появляются толкающие перед собой большую тележку два иранца или таджика, во всяком случае они явно разговаривают на фарси. И я лицезрею вожделенную надпись: «Kostya 1108».

— Очень хорошо, ребята, — объявляю я торопливо и, разумеется, по-русски. — Это как раз то что надо, Костя просил меня проверить товар, погодите ставить его к стенке.

Они понимают. Если не все, то главное, позволяют мне разрезать ножиком скотч, отогнуть край коробки, вытащить упаковку, содрать целлофан, наконец, извлечь одну дискету, но сами терпеливо ждут. Я не фокусник — маскировать подобные действия не умею, и, таким образом, у меня появляются первые посторонние свидетели. Но я уже не подозреваю Костю, поэтому иду ва-банк. Мне ещё раз везет, дискеты абсолютно идентичны! Я подкладываю в сумочку новую взамен похищенной и затем торопливо сочиняю текст отчета для Вайсберга:

«Догогой товагищ, Вайсбегг! Товагищи Гольдштейн и Зданович оказались совегшенно ни в чем не замешаны. Евгеи, евгеи, кгугом одни евгеи…»

Потом передумываю, стираю эту глупую шутку и обо всем рассказываю серьезно.

А в тайнике меня ждет полиэтиленовый пакет со стомегабайтной зип-дискетой (они-то мне чего в таких объемах напихали?) и вокруг все тихо и спокойно. Я возвращаюсь. Падаю на постель. В любую минуту могут вернуться наши. Я тщательно вспоминаю, не забыл ли убрать чего-то, замести какие-нибудь важные следы, потом, спохватившись, раздеваюсь до трусов и залезаю под простыню.

Черт, а ведь я бы и впрямь поспал сейчас! Только не дадут уже. Ну, хоть на пятнадцать минут отключиться! Впрочем, для этого придется процесс стимулировать… И я позволяю себе, как самый жалкий алкоголик, налить полстаканчика джина из нашего общего запаса.

Паша с Белкой пришли усталые, но довольные. Не говоря уже о Рюшике, увешанном всякой ерундой в коробках и пакетах. Пакетов-то и у женушки моей было не мерено.

А Гольдштейн с порога объявил:

— Ну, хорошо. Почти все деньги потратил, — завтра делаю пару мелких закупок, в основном, для дома, и…

— Остается только отдых, — предположил я и не угадал.

— Как же! — улыбнулся Паша. — Отдых всегда идет параллельно, а дела не кончаются никогда. Во-первых, надо ещё все проплаченное получить, проверить, пересчитать, наверняка будут претензии, замены, беготня туда-сюда — обычное дело. Наконец, надо отправить каргу.

Челноки как-то очень симпатично превратили англо-испанское слово cargo, означающее «груз», в русское существительное женского рода, почти старая карга, только с ударением на первом слоге.

— То есть тебе необходимо оформить доставку груза, как это пишут в декларациях, следующего отдельно от тебя? И тогда все это барахло приедет в Тверь на пару дней позже самой вашей группы, правильно?

— А на пару недель не хочешь? Бывает и подольше, но по сути все так. Ты посмотри, Ольга, муж твой по лабазам не ходит, дрыхнет по полдня, но обучается таки, схватывает все на лету — страсть какой бедовый!

— Да ладно тебе издеваться! — отмахнулся я.

— Зря так говоришь, — чуть не обиделся Паша, — я вполне серьезно. Завтра ещё пройдешься со мной взад-назад, потом на складе поторчишь немного, ну и в аэропорту внимательно последишь за нами. Вот. И станешь законченным челноком быстрей всего уже к концу этой поездки.

— Хорошо, — сказал я, — но если честно, Паша, я вдруг подумал, что это не мое. Мне как-то не интересно торговаться. Выбирать товар скучно…

— Ну, знаешь, чтобы зарабатывать деньги, да ещё и интересно было — ты слишком многого хочешь. А вообще, все так поначалу говорят, тут главное — втянуться, потом и интерес придет. Ладно, — добавил он почти без перехода, — в любом случае пора немножечко дернуть с устатку.

Я всегда поражался, какое количество синонимов существует в русском языке для обозначения этого действия: дернуть, накатить, махнуть, вмазать, глотнуть, принять, тяпнуть, хлебнуть, поддать, хряпнуть, ухнуть, залудить, врезать… Не говоря уже о нецензурных вариантах и самом простом слове — выпить.

И пока Гольдштейн доставал, разливал и смешивал джин с каким-то местным ядовито-розовым лимонадом, резал кружочками апельсины и маленький очень сладкий ананас, Белка раскладывала по постели приобретенные шмотки, пытаясь похвастаться ими передо мной. Кое-что мне понравилось, кое-что вызвало недоумение, но вообще-то я всегда, и в Москве, и в Берлине был очень хреновым ценителем одежды, чем весьма расстраивал супругу. Я мог, например, забыть, что и где она покупала, перепутать старую вещь с новой и вообще принять вечернее платье за пеньюар, а модную кофту за домашний халатик. Паша — дело другое, он как знаток тряпичного товара дал много полезных советов Белке ещё в процессе хождения по городу. Да и теперь не поленился продемонстрировать мне лучшие вещи, безошибочно выделив среди прочего со вкусом сделанный кружевной костюм и легкую, очень изящную газовую кофточку. Остальное было попроще, побудничней, а джинсы, майки и бюстгальтеры вообще в комментариях не нуждались.