Сказка за сказкой

— Мой клиент на это не согласится, — адвокат посмотрел на часы, — мне остается только выразить сожаление.

— Ваш клиент — неразумный человек, — всплеснул старичок руками, — нельзя быть таким несговорчивым. — И он выбежал из комнаты.

Вместо него тотчас появились двое громил, один из которых прижал плечи адвоката к спинке кресла, а второй вырвал у него из рук портфель. Его крышка при этом откинулась, и портфель оказался наглядно пуст.

— Ты смотри, он пришел сюда пошутить, — проворчал парень, бросая портфель на пол, и повернулся к адвокату.

Тот понял, что сейчас его начнут избивать, просто так, без конкретной дели, чтобы показать начальству свое усердие. Он чувствовал, как на лбу у него выступает предательский липкий пот. Нет, только не это, не надо этого, уговаривал он свой организм, ведь они как собаки: бросаются на того, кто боится. В солнечном сплетении возникла ноющая боль, — наверное, они отсюда и начнут, чтобы не пачкать ковер в кабинете шефа кровью. Одновременно с этими мыслями-паразитами дисциплинированная часть его разума работала четко и мгновенно нашла нужное решение.

Он снял шляпу и стал ею обмахиваться, тем самым обыгрывая пот на лбу и заняв их внимание отслеживанием движущегося предмета.

— Я не собираюсь шутить, — сказал он вялым тоном, чтобы притушить их агрессию, — и вам не советую. На твоем месте, — он ткнул наугад пальцем в одного из них, — я бы глянул вон в то окно, а на твоем, — кивнул он другому, — вызвал бы сюда босса.

Они выполнили его совет неточно: подошли к окну сразу вдвоем и увидели то, что должны были увидеть, — четыре милицейские машины, подъехавшие ко входу в здание.

Парни пулей вылетели из кабинета, и сразу же вернулся финансовый директор, он радостно сообщил, что в кассе нашлись три тысячи.

— Вам понадобится теперь три тысячи триста, вы ввели и меня лично в расходы, — обиженно сказал адвокат, — а ваши люди уронили мой портфель и были невежливы.

— Хорошо, хорошо, хорошо, — согласился старичок хлопотливо и, самолично подняв портфель с пола, подул на него и подал адвокату, — деньги есть, но где же бумаги?

— Они появятся через двадцать секунд после того, как вся сумма будет здесь. — Он похлопал по крышке «атташе».

Деньги принесли уже знакомые адвокату молодчики, и он, церемонно попросив разрешения позвонить, набрал номер автомобильного телефона Шошина.

Карина вошла в кабинет с видом человека, выбирающего на людном пляже свободное место. Подойдя к столу, она небрежно вывалила из полиэтиленовой сумки ворох столь драгоценных для фирмы бумаг.

Через десять минут они уже были в своей машине, и еще через пять к ним подъехал Шошин, один, сидя сам за рулем. Он притормозил у «Жигулей» адвоката, чтобы получить через окошко бумажный конверт.

— Триста? — деловито спросил страж закона.

— Триста, — подтвердил адвокат.

— Когда стану королевой земного шара, — мечтательно сказала Карина, провожая взглядом милицейский автомобиль, — прикажу изъять из арифметики числа тридцать и триста.

— Бодливой корове Бог рог не дает, — галантно улыбнулся Александр Петрович, включая зажигание, — без этих чисел государство наше окончательно придет в упадок, и настанет конец света.

— Я была там всего две минуты, — сменила тему Карина, — и испытываю потребность вымыться. Представляю, каково тебе.

— У меня тоже есть такая потребность, — согласился он, вытирая лоб платком.

Едва они успели вернуться домой, как позвонил Квасников-сын, завершивший очередной рейс. Александру Петровичу до того не хотелось сейчас с ним встречаться, что он рассказал о результатах расследования по телефону, а гонорар попросил выслать почтой.

Отдышавшись, отмывшись и пообедав, они лениво болтали, обсуждая события последней недели. Оба чувствовали некоторый нервный спад.

— Смотри, — удивилась Карина, считая на пальцах дни и события, — получается ровно семь дней. Представляешь? Вся эта история длилась всего семь дней, а кажется, что семь месяцев. И еще, знаешь, у меня такое странное ощущение — все, что связано с этим делом, сейчас уходит в прошлое, и очень стремительно. Ведь это хорошо, правда? Значит, все действительно кончено.

— Ну, в общем, да… я думаю, ты права.

Уловив неуверенные нотки в его голосе, она насторожилась:

— Ты о чем? Затеял еще что-нибудь?

— Нет, не пугайся. Просто я на сегодня назначил встречу с врачом-психиатром, из тех, к кому обращался Холщевников. Могу отменить.

— Ни в коем случае. Ты его видел?

— Заезжал к нему на службу — он работает в платной консультации. У него смешная фамилия: Кропф. Вроде бы человек симпатичный. По крайней мере не монстр.

— Да, уж монстров мы насмотрелись… Отлично, пригласим его в какое-нибудь кафе и попробуем разговорить. И еще, пойдем пешком, чтобы почувствовать, что никуда не спешим.

Пригласить Кропфа удалось без труда, но разговорить оказалось весьма сложно. Он явился в назначенное время, минута в минуту, застегнутый на все пуговицы, и заявил, что готов в качестве консультанта содействовать любому расследованию, проводимому в интересах справедливости. На вид ему было лет сорок.

Да, он помнит Холщевникова, тот приходил месяца полтора назад. Зачем приходил? А вот это, извините, врачебная тайна. Нет, он не знал, что Холщевников покончил с собой. Но врачебная тайна, как и тайна исповеди, не погибает одновременно с пациентом.

Далее разговор зашел в тупик. Сдвинуть Кропфа с его позиции не удавалось, хотя адвокат пустил в ход весь арсенал испытанных приемов и уловок. Вот ведь черт, ругался про себя Александр Петрович, вылезет такой из пыльного томика Бехтерева, и поди-ка докажи ему, что существует реальная жизнь.

Карина, молчавшая до сих пор, тоже начала сердиться:

— У нас есть подозрение, и вполне обоснованное, что он выбросился не по своей воле, что его заставили. И знаем, кто это сделал. Было насилие, но не физическое, а психологическое, и, возможно, с помощью вашей многоуважаемой науки. Это — ненаказуемое убийство, и мы хотим выяснить его механизм, а вы не хотите нам помочь.

— У вас что, семейное сыскное бюро? — позволил себе пошутить Кропф.

— Пока нет, — улыбнулся адвокат, — а вообще, как знать… Но по этому делу мы работаем вместе.

— Мы же не спрашиваем вас о его личных делах, — продолжала атаку Карина, — нам нужно знать, что может заставить человека в собственной комфортабельной квартире открыть окно и выйти наружу? Он обошел нескольких психиатров. Он считал себя душевнобольным? Или кто-то внушал ему, что он сумасшедший?

— У него были опасения, что он закодирован, — сказал Кропф после долгой паузы.

— Закодирован? Что это значит?

— Это значит, что в мозгу человека, под гипнозом, устанавливается жесткая связь между некоторым информационным ключом и последующим поступком. Ключ может быть любым — цифры, буквы, слова. Услышав их, человек немедленно выполняет, независимо от своей воли, определенную несложную программу действий. Я не знаю подробностей, это не относится к нашей науке, — он коротко глянул в глаза Карине, — это лежит в области гипноза, чисто практической. Но теоретически такое возможно.

— Дикость какая-то, — нахмурилась Карина, — как это можно осмыслить? Человек что, когда слышит код, теряет разум?

— На какой-то момент — да. Код инициирует непосредственную моторную реакцию, минуя разум. Наподобие условного рефлекса.

— И человек не понимает, что сам себя уничтожает?

— Может даже и понимать, но его действия независимы от этого понимания.

— Но если он понимает, что делает, неужели не может остановиться?

— Только некоторые люди способны на это, большинство — нет. Вот вам простой пример. В механизмах управления лифтами в современных домах бывает очень неприятная поломка: двери шахты раздвигаются не только на том этаже, где остановилась кабина, а сразу на всех этажах. И при этом время от времени кто-нибудь гибнет, падая в шахту. За много лет пользования лифтом у человека вырабатывается условный рефлекс. Информационный ключ — раздвигание дверей. Моторная реакция — шаг вперед. Человек может начать кричать от ужаса, еще только поднимая ногу, но остановиться не в состоянии. В случае же кодирования условный рефлекс не вырабатывается обычным образом, а, образно выражаясь, имплантируется.