По лезвию бритвы

Пробежав полквартала от площади Торжества, я прислонился к стене в переулке и нащупал в кармане пузырек амброзии. У меня обессилели руки, и я испугался, что не сумею вытащить пробку. Хотя и с трудом, но мне это все-таки удалось, и я быстро поднес горлышко к носу. Долгий, глубокий вдох, еще один.

Нетвердой походкой я возвращался в трактир «Пьяный граф» и мог бы стать легкой жертвой любого грабителя, который отважился бы напасть на меня, окажись он на моем пути. Но грабители мне не встретились. Я шел в одиночестве.

7

Мальчишка сидел за столом напротив Адольфуса. По широкой улыбке и размашистым жестам гиганта я уже издали смог догадаться, что он рассказывает одну из своих полуправдивых историй.

— А лейтенант говорит: «С чего это ты взял, что восток в том направлении?» А тот отвечает: «Потому что или это утреннее солнце слепит мне глаза, или меня ослепило ваше сияние. И если бы я ослеп, то вам пришлось бы научиться пользоваться компасом», — Адольфус залился громким смехом, и его огромная физиономия скривилась в гримасу. — Можешь себе представить? Сказать такое перед всем батальоном! Лейтенант прямо и не знал, как быть: то ли наделать в штаны, то ли отдать его под трибунал!

— Эй, парень, — вмешался я. Воробей неспешно поднялся со стула, словно давая понять, что рассказ Адольфуса о нашей военной службе не пробудил в нем рвения к армейской дисциплине. — Насколько хорошо ты знаешь Кирен-город?

— Я найду дорогу везде, куда бы вы меня ни послали, — ответил мальчик.

— Пойдешь по Широкой улице мимо Фонтана Путников. С правой стороны от тебя будет кабак с вывеской в виде синего дракона. За прилавком увидишь жердяя с рожей, как у битого дурака. Скажешь ему, чтобы передал Лин Чи, что тебя прислал я. Вели также передать Лин Чи, что завтра я появлюсь на его территории. Скажи, что это не связано с торговлей. Скажи, что я сочту это за услугу. Он тебе ничего не скажет — эти люди не любят давать скорый ответ, — но этого и не потребуется. Просто передай на словах и возвращайся.

Воробей кивнул и скрылся за дверью.

— И принеси мне чего-нибудь поесть на обратном пути! — крикнул я мальчику вслед, надеясь, что он услышит меня. — Я повернулся к гиганту. — Прекрати рассказывать мальчишке военные истории. Незачем забивать ему голову небылицами.

— Небылицами! В той истории каждое слово — правда! Я даже помню, как ты ухмылялся, когда он уходил.

— Что стало с тем лейтенантом?

Улыбка слетела с лица Адольфуса.

— Он вскрыл себе вены на следующую ночь после того, как провел атаку на Ривес.

— Мы нашли его в лужи крови, когда он не явился к побудке, так что больше ни слова о добрых старых временах. Добрыми они не были даже наполовину.

Адольфус выкатил на меня свой единственный глаз и поднялся.

— Клянусь Перворожденным, ты не в настроении.

Он был недалек от истины.

— Сегодня выдался трудный день.

— Хватит дуться, давай-ка налью тебе пива.

Мы подошли к стойке, и Адольфус протянул мне плоскую бутыль эля. Я потягивал горький напиток, дожидаясь начала вечернего наплыва завсегдатаев нашего заведения.

— А мальчонка мне нравится, — вдруг произнес Адольфус, будто понял это только сейчас. — Ничего не пропускает, все видит, хотя держит язык за зубами. Как думаешь, где он спит?

— Полагаю, на улице. Уличные мальчишки имеют обыкновение жить там.

— He будь таким сентиментальным — на прилавке останутся пятна от слез.

— Ты хотя бы представляешь, сколько в Низком городе бездомных детей? И этот ничем не отличается от других. Он мне не родня. До вчерашнего вечера я вообще не знал о его существовании.

— Ты действительно так думаешь?

События дня тяжелым грузом легли мне на плечи.

— Адольфус, я слишком устал, чтобы спорить с тобой. Хватит петлять, говори прямо, чего тебе надо.

— Я собирался предложить ему спать у нас в задней комнате. Аделине он тоже приглянулся.

— Трактир твой, Адольфус. Ты волен распоряжаться им, как тебе заблагорассудится. Но готов поставить золотой на то, что мальчишка сделает ноги вместе с твоей постелью.

— Решено. Скажи ему, когда вернется. Я буду занят работой.

Посетители понемногу прибывали, и Адольфус вернулся к своим обязанностям. Я сидел и попивал пиво, погрузившись в сентиментальные мысли. Некоторое время спустя мальчик вернулся, принеся маленькую чашку говядины в соусе чили. У мальчишки был острый слух. Мне стоило это запомнить. Я взял чашку и принялся за еду.

— Адольфус кормит тебя? — спросил я.

Мальчик кивнул.

— И все равно голоден? В твоем возрасте мне всегда хотелось есть.

— Я в порядке. Стянул кое-что с рыбного воза по дороге назад, — ответил он так, словно этим поступком можно было гордиться.

— Я же дал тебе денег утром?

— Дал.

— Уже потратил?

— Ни одного медяка.

— Тогда тебе незачем красть еду. Без нужды крадут только недоумки. Если желаешь идти этим путем, можешь убираться ко всем чертям. Я не собираюсь давать поручения какому-то идиоту, который тащит кошельки только потому, что это будоражит ему нервы.

Судя по его гримасе, мои сравнения не слишком понравились сорванцу, хотя он и ничего не сказал в ответ.

— Где ты ночуешь?

— По-разному. Когда было тепло, спал под набережной. Последнее время ночую на заброшенной фабрике возле Бреннока. Там есть сторож, но он делает обход только после заката и перед рассветом.

— Адольфус сказал, что ты можешь спать у него в задней комнате. Аделина, наверное, приготовит тебе постель.

Детские глаза тут же скривились в злобные щелки: домашний уют — крайнее оскорбление для уличного дикаря.

— Я просил только работу и не нуждаюсь в вашей благотворительности.

— Пора тебе уяснить, сопляк, на случай, если не хватает мозгов понять самому: благотворительность не по моей части. Мне наплевать, где ты спишь. Можешь ночевать хоть в Анделе, если тебе так нравится. Я только передаю тебе предложение Верзилы. Желаешь принять его, принимай. Не хочешь, к утру я забуду о нашем разговоре.

В подтверждение своих слов я приложился к бутылке, и через миг мальчишка исчез в толпе.

Закончив с ужином, я поспешил подняться к себе, пока пивная окончательно не заполнилась публикой. Где-то по пути от Гнезда к дому боль в подвернутой ноге снова дала о себе знать, и короткое восхождение по лестнице оказалось неприятнее обычного.

Я лег на кровать и скрутил длинный косяк сон-травы. Вечер просачивался в открытое окно, принося запах мускуса. Запалив скрутку, я погрузился в думы о планах на завтра. Запах, который шел от тела убитой девочки, был крепким, сильнее любого средства для кухни и ванной. И простого средства для чистки было бы недостаточно, чтобы сбить со следа скрайера. Возможно, какой-нибудь сильный растворитель с мыловарни или одной из клеевых фабрик, расположенных в Кирен-городе. Киренцы получили монополию на производство такого сорта, потому я и отправил сегодня мальчишку объявить их главарю о своем визите. Как бы только вся эта затея не навредила моему основному занятию.

Задув лампу, я пускал в воздух колечки разноцветного дыма. Смесь была отличного качества, сладковатая на вкус и крепкая, пробирающая до самых легких. Вся комната наполнилась прозрачными прядями меди и жженой охры. В полудреме я затушил сигарету о дно кровати и закрыл глаза, легкая эйфория растекалась по моему телу, заглушая шум завсегдатаев трактира.

В своих снах я был снова ребенком, без родни и без крова, моих мать и отца унесла чума, младшая сестренка погибла во время хлебных бунтов, уничтоживших остатки гражданской власти. Так я впервые попал на улицы Низкого города. Там я научился рыться в отходах в поисках пищи и ценить нечистоты за то тепло, которым они могут согреть тебя во время сна. Там я впервые увидел, как низко может пасть обычный человек, и там познал, чего можно достичь, падая еще ниже.

Я спал, свернувшись калачиком, в дальнем углу аллеи, когда их голоса разбудили меня.