Последний рубеж

Только ветер гнал вдоль по улице шары сухих трав и где-то неподалеку поскрипывал плохо закрепленный ставень.

Убедившись, что явной угрозы нет, Влад перекрестился и вновь побежал.

Бег давался тяжело – жара хотя и пошла на убыль, но еще давала о себе знать. Ощущение было таким, будто бежишь по тренажерной дорожке, установленной в сауне. Пот, перемешанный с алкоголем, стекал липкими ручьями. К тому же в голове после пьянки гудел колокол.

Но для настоящего солдата чем хуже, тем лучше. Суть работы солдата – преодоление. В этом весь смак. А организм? Ну что организм? Выдюжит.

И тут Влад вспомнил к месту ту историю, которая произошла по возвращении их курса в Центр Брамса после первых каникул.

Вышло тогда так.

Полагалось прибыть к восемнадцати ноль-ноль, народ же начал собираться у контрольно-пропускного пункта часа за полтора. Но никто, естественно, и не думал появляться в казарме раньше времени. Еще чего не хватало! Последние минуты свободы – самые сладкие. Поэтому тянули до упора. Захватили все лавки в ближайшем скверике и, обмениваясь новостями из дома и завиральными рассказами о подвигах на амурном фронте, дожидались означенного срока.

Само собой разумеется, все были в подпитии. И у всех с собой «было». По паре «бомб», не менее. Каждого вновь прибывшего встречали радостными возгласами и очередным поднятием одноразовых стаканов. К семнадцати тридцати твердо стоящих на ногах осталось мало. К семнадцати пятидесяти пяти – вообще не осталось. В таком состоянии и выстроились на плацу в полном составе на положенную поверку.

Главный сержант Моррис слова плохого не сказал. Прошелся вдоль строя с каменным лицом, а потом как рявкнет: «За мной! Бегом! Марш!» И погнал в охотку на червонец. А девяносто четыре пьяных обормота, матерясь и охая, потянулись за ним. Как были – в парадных мундирах с золотыми аксельбантами и еще совсем новых, хрустящих, натирающих мозоли, лакированных туфлях.

Влад смутно помнил этот смертельный марш-бросок. Помнил только, как блевал на кусты сирени теткиными пирожками. И помнил еще, что когда они на пару с Джеком Хэули тащили отключившегося Фила Тоя, хотелось сдохнуть. Упасть на траву и сдохнуть. Но не упал. И не сдох. Выжил.

И стал сильнее.

Потому что, как сказал однажды древний поэт Фридрих Ницше, что нас дрючит, но не убивает, то делает нас круче и потом спасает.

Или что-то вроде этого сказал поэт.

Или кто он там был…

Свернув с главной улицы, Влад пошел кружить по переулкам-закоулкам. Заблудиться не боялся, ориентирование на местности ему всегда давалось легко. Хоть в городе, хоть в лесу, хоть в чистом поле.

К кузнице подходил не со стороны ближайших домов, а, сделав большой крюк, со стороны пустыря. Когда вышел на позицию, упал за огромный валун. Высунул голову и обнаружил, что пришел зря. Оказалось, что и в самой кузнице кипит работа, и возле нее как-то слишком людно.

У входа гарцевали вооруженные всадники. Под их охраной какие-то люди выносили из кузницы деревянные ящики и грузили в фургоны. И погрузкой, между прочим, руководил старший сын кузнеца. Держал в руках фонарь и покрикивал.

«Вот зараза глазастая! – выругался Влад. – Догадался, что раймондий ищу, сообщил кому нужно. Надумали перепрятать».

Понаблюдав за происходящим еще какое-то время, решил сменить позицию. Вскочил и, придерживая шляпу, стремительно перебежал к зарослям, что кустились метрах в двадцати от кузницы. Сам маневр никто не заметил, но на месте вышла измена – кусты оказались такими плотными, что пришлось продираться, придерживая руками тугие ветки с острыми, будто вырезанными из жести, листьями. Шума избежать не удалось. Было б дело днем, никто бы, пожалуй, и не расслышал треска-хруста. Но стояла ночь, а ночью со звуками все по-другому. Ночью звуки ярче. Вот оттого так и вышло, что едва солдат залег, в ту же секунду раздался характерный свист и, оцарапав щеку, в песок воткнулась стрела.

«Твою дивизию!» – выдохнул солдат, резко повернулся на бок и затаился.

Взгляд его упал на кромку золотого наконечника, и тут же в голове мелькнула мысль, что, видимо, в городе на самом деле установлен комендантский час. А как иначе, раз стреляют вот так – на шорох и без предупреждения. «И это правильно, – похвалил защитников города Влад. – На войне как на войне».

Вопреки ожиданиям, ни одного болта больше не прилетело Мало того, между всадниками началась перепалка. Фраз, обрывки которых доносил ветер, землянин понять, конечно, не мог (говорили на муллватском), но догадался – кто-то кому-то за что-то вставляет. Когда шуметь перестали, один из всадников сорвался с места и поскакал к кустам. Подъехав, торопливо спешился, просунул руку между веток и стал, недовольно ворча, шарить перед носом Влада. Тот даже дышать перестал.

Впрочем, обошлось. Муллват быстро нащупал родное, выдернул стрелу из песка и поторопился к лошади.

Влад догадался, что отрядом командует Охотник. Это он объяснил несдержанному стрелку, что если даже и прячется в кустах зверь, то никакой это не Зверь из Бездны. Объяснил, выругал за пальбу без команды и послал за стрелой. Это ведь не те стрелы, которыми можно разбрасываться налево-направо. Это совсем другие стрелы.

Рассудил Влад так и вернул тесак в ножны. При этом не забыл поблагодарить судьбу за то, что не допустила ненужного кровопролития.

Лежать в кустах после этого волнительного происшествия пришлось недолго. Минут через пять погрузка закончилась, и фургоны под надежной охраной стрелков тронулись в путь: застучали по булыжникам деревянные колеса, заскрипели нагруженные оси.

При таких раскладах Владу ничего не оставалось, как на ходу поменять первоначальный план. Соваться в кузницу не имело больше никого смысла. Надеяться на то, что архаровцы оставили там хоть один слиток из ворованного раймондия, было глупо – пяти фургонов вполне достаточно, чтобы вывезти весь металл за раз. Это, во-первых. А во-вторых, кузница не пустовала: из трубы вовсю валил дым, гремел молот, а в щели неплотно прикрытой двери мелькали темные силуэты. Все говорило о том, что дядюшка Шагон организовал работу в ночную смену. Видать, заказов невпроворот. И все срочные.