Минск 2200. Принцип подобия

Глупо как-то…

— Вы с отцом живете здесь?

— Неа. — Мелочь тихонько звякала в потертом брезентовом кошельке. Кое-кто из прохожих голодно облизывался на него, но сунуться боялся: рыжий парень вызывал смутные опасения. — Заглянули вот… потом уедем…

— В Пределы?

— Угу. — Кажется, не интересовал более девочку Целест. И без помощи телепата-Рони можно прочитать «дяденька, отвяжитесь уже».

— Ты классно танцуешь, — повторил Целест.

— Спасибо. — Наградой оказалась полуулыбка — губы смуглые, а зубы ярко-белые, колючая и свежая, как весенний побег.

«До свидания», почти проговорил Целест. И почти позвал — «Рони, пойдем», готовый извиниться за сомнительное веселье и унести сувениром Пестрого Квартала неясную, недосказанную тоску, похожую на многоточие или поврежденный на самом интересном месте файл с антикварной флэш-памяти.

Его остановил Рони. Мистик вывалился из своего угла белесым клубком ниток, расталкивая прохожих; едва не растянулся, ухватился за локоть Целеста. Невыразительное лицо стало гипсовой маской ужаса.

— Там… Целест…

Остальное не расслышал. Бар «Кривоногого Джо» полыхнул столпом огня, грохот последовал секундой позже и оглушил обоих; инстинктивно Целест кинулся к Вербене, закрывая ребенка собственным телом, повалился на заплеванные булыжники. Каменно-огненный смерч разметал толпу — обитатели Пестрого Квартала очутились внутри исполинской печи, полной угля и пламени; по мере того как взрывная волна опадала, просеивались крики боли и ужаса.

Целест приподнялся на локтях. Каменные своды экс-подвала, призванные выдержать перестрелки и пьяных посетителей — а хоть бы бомбежку! — проседали карточным домиком. Притон складывался внутрь на манер мятой картонной коробки. Из-под обломков тянуло гарью и жареным мясом. Целест сглотнул.

— Вербена? Рони?

Девочка молчала. Ее била дрожь, но она оказалась цела и невредима. Мистик лежал рядом и тоже с трудом сдерживал тошноту — наверняка в тот момент радуясь, что ужинал много часов назад. Светлые волосы забрызгала чья-то кровь — рядом с Рони валялась оторванная нога, похожая на неловко выделанный протез; кость розово и сахаристо мерцала в огненных отблесках. Ее владелец щерился выломанной челюстью метрах в десяти.

— Одержимый, — проговорил Рони.

— Мой, — буркнул Целест.

— Не знаю. Могли взорваться бочки со спиртом. «Псих» свел всех с ума, и…

Целест скрипнул зубами. Рони — прилежный мальчик, черт подери, зазубрил параграфы Устава и Правила

Магнитов, но доводилось ли ему сражаться в полевых условиях… ну, кроме первого раза? Нет!

— Папа! Папа-а! — Вербена вырвалась из «объятий» Целеста, резко села на тротуаре и с той же ловкостью, какой недавно изображала Дафну, — кинулась к раздробленному зданию, перепрыгивая через фрагменты тел и еще живых — обоженных, залитых кровью людей. К босым пяткам липли жирные хлопья сажи, они же кружились в пространстве вперемешку с песком и мелким гравием. Ничего, кроме криков, мяса, огня и гравия…

— Стой!

«Проклятье!»

Целест рванулся следом, а Рони — за ним. Он закашлялся на полпути, захлебнулся пеплом и смрадом; выплюнул черную слюну. Полуразрушенное здание пульсировало, изгибалось в ладонях огня, дышало — хваталось за последний вздох, но внутри никого не осталось, не могло остаться…

— Па!..

Она едва не запнулась о распростертое тело — вернее, несколько тел, огонь сплавил их в единую безобразную химеру; химера еще жила и тянула к Вербене ободранные до остова щупальца, девушка наступила на фаланги, и те хрустнули, рассыпались пеплом.

— Па!

— Да стой ты, дура! — не выдержал Целест. Пожар по-прежнему полыхает, и не мог никто выжить там, ни единый человек, и не…

— Одержимый. Вот он, — проговорил Рони. Словно в ответ на бесстрастный комментарий заляпанного чужой кровью и пеплом мистика, бар дрогнул и, прежде чем окончательно просесть, выплюнул небольшую группу людей. Людей? Существ… безобразных и безумных существ; Целест невольно закусил губу, когда узнал «свою» банду — здоровяка-Пирата ослепило полностью, сорвало пол-скальпа, лицо его теперь напоминало изжеванную резинку багряно-алого цвета; бахрома текла и капала на грудь. Рядом шатался Пес — шапка его на поверку оказалась синтетической и теперь вплавилась в голову и шею, обе руки сгорели до костей. Лысого и Клыка жар сшил вместе, спиной к спине и вместо ниток — какая-то кружка и обломок стола, матово поблескивал вплавленный металл. Вместе с контрабандистами появились еще несколько выживших — пока-живых, Целест судорожно соображал — шок у них или остатки жизни поддерживаются безумием одержимого-«психа»…

«Черт. Черт. Черт».

Нейтрасети, конечно, не захватил.

Чуть поодаль держался Пеней. Его одеяние обтрепалось, а правильные черты лица размазало случайным осколком — выбив половину зубов и скосив набок нос, но он казался самым «цельным».

— Он?..

— Не знаю!

Оба Магнита стояли в нескольких метрах от одержимого… неподвижно. Целест в пятый раз судорожно пошарил в карманах — ну хоть маленький баллончик; так обворованный на рынке надеется на чудо и возвращенный из небытия кошелек. А к одержимому, размазывая черные слезы, бежала Вербена…

«Он убьет ее. Просто убьет».

Одержимый поднял руку, тупо ухмыляясь, — Целеста передернуло; прежде одержимые были «просто зараженными», безликими, никем. Не верилось, что интеллигент в чуждом ему клоунском костюме переродился бешеной тварью.

Над обгорелым асфальтом закружилась и осела золоченая фольговая звезда.

— Па!..

С кончиков пальцев одержимого сорвался сгусток плазмы — похожий на звезду-фальшивку, эта была смертью, и смерть озарила Вербену — темно-лиловым цветом, Целесту почудилось, будто сморщился и завял пушистый опал-заколка.

«Слишком поздно».

— Вербена! — Воин-Магнит зажмурился. А когда открыл глаза — может быть, всего мгновение спустя, длинное, как век настоящей звезды, мгновение, — то увидел, как закрыли тела контрабандистов девочку, завалили ее, она пронзительно визжала от ужаса, но… была жива. Искалеченные жертвы одержимого образовали «панцирь» из плоти и крови, тем спасли ее.

— Быстрее, — сказал Рони. Целест отшатнулся: выражение лица мистика ничем не отличалось от одержимого. — Я держу их. Пусть послужат… последний раз.

«Никогда не доводилось… так…»

Мелькнуло — многое. И что попались, и что Рони нарушил правила, подчинив людей своей воле, заставив умирать; сто и одно нарушение, это Пестрый Квартал — сейчас он напоминает поле боя или эшафот после массовых казней, так пускай!

Не успел додумать. Новый сгусток едва не испепелил Целеста, он ловко выставил защитное поле — рекурсивный удар смял Пенея, переломал ключицы и обе ноги, из пробитого черепа густо сочилась околомозговая жидкость. Стоя на коленях, одержимый вновь поднял — единственную теперь, вторая болталась измочаленной культей, — руку.

Метил он в Рони. Это Целест понял безошибочно. Понял и мистик, потерял контроль над почти мертвой бандой, попятился от стены огня — сплошной иссиня-алой, как на газовой горелке, стены — выше, чем в Цитадели, стена не тронет Вербену и Целеста, только маленькую белобрысую «крысу»…

— Твою мать! — Целест перемахнул через распростертые туши — Пират, кажется, попытался ухватить его за джинсу — наперерез огненному барьеру.

Рони почувствовал влагу. Обычный дождь, теплый — много теплее, чем в родных Северных Пределах; он съежился под потоками ливня, но потом подставил лицо умиротворяющим каплям. Рони был жив.

«Целест?»

Тишина вокруг не прерывалась даже стонами. Рони озирался, схватил себя за уши — оглох, что ли? И где Целест? И одержимый, и Вербена? Вокруг только трупы, сотни трупов, кроме них — перевернутые мусорные баки, сплющенные, будто по ним табун коней проскакал, руины… обломки игровых автоматов, какие-то балки и скрученные листы железа, тряпки и битое стекло…

— Целест! — позвал он, собственный голос почудился неправдоподобно-громким.