Последнее слово техники

— Но ты сказала, что они уже безумны.

— То, что ты сделаешь, оставит тебе лишь очень мало шансов прожить полный срок твоей жизни. Пусть даже эти шансы реализуются, и ты проживёшь века. Как ты им это объяснишь?

— К тому времени они уже наверняка разработают препараты, предотвращающие старение. Впрочем, я всегда могу переселиться в другое место.

— У них не будет таких препаратов ещё как минимум полвека; или даже в течение столетий, если их прогресс замедлится. Даже без всякого Холокоста. Уфф… да посмотри ты вокруг. Ты сделаешься беглецом, дезертиром. Станешь вечным чужаком. Ты всегда будешь на своей собственной стороне. Ты точно так же будешь отрезан от них, как и от нас. Да блин же, ты всегда будешь только собой! — Я заговорила громче и опёрлась одной рукой на книжную полку. — Читай книги, сколько влезет, ходи на концерты, в театры, в оперу, смотри кино, забивай себе голову всем этим дерьмом. Ты не станешь одним из них. Ты всегда будешь смотреть на них глазами человека Культуры и думать мозгом человека Культуры; ты не можешь… не можешь просто взять и отбросить всё это в сторону, притвориться, что этого никогда не было с тобой. — Я топнула ногой. — Во имя всех богов, Линтер, ты просто неблагодарная скотина!

— Послушай, Сма, — сказал он, поднявшись из кресла. Он сгрёб в охапку бокал пива и прошёлся по комнате, то и дело выглядывая из окон. — Никто из нас ничего Культуре не должен. Ты это знаешь. Долги, обязанности, ответственность, всё такое… об этом должны заботиться такие люди, как они, а не такие, как я. — Он повернулся ко мне. — Не такие, как мы. Ты делаешь то, что хочешь. Корабль делает то, что хочет. Я делаю, что хочу. Всё в порядке. Просто дай всем делать то, что они сами хотят, ладно? — Он оглянулся в маленький дворик и допил пиво.

— Ты хочешь быть одним из них, но не хочешь подчиняться тем же обязательствам, что они.

— Я не сказал, что хочу стать одним из них. Чтобы… чтобы сделать то, на что я решился, я должен был пожелать каких-то обязанностей, но эти обязанности не имеют ничего общего с тем, о чём размышляет звездолёт Культуры. Во всяком случае, они обычно не склонны об этом думать.

— А что, если Контакт решит устроить нам сюрприз и заявится сюда?

— Я в этом сомневаюсь.

— Я тоже. Именно поэтому я думаю, что это может случиться.

— А я так не думаю. Хотя это не помешало бы нам, а вовсе не другой стороне. — Линтер обернулся и взглянул на меня. Но в то мгновение я совсем не готова была пререкаться.

— Однако, — продолжил он после паузы, — Культура обойдётся без меня. — Он внимательно изучал донышко своего бокала. — Должна обойтись.

Я помолчала минуту, пока телевизор сам собой переключался с канала на канал.

— Ты вообщё о чём? — спросила я решительно. — Ты можешь без всего этого?..

— Легко, — засмеялся Линтер. — Послушай, ты что, думаешь, что я не мог бы…

— Нет. Это ты послушай меня. Как долго, по твоему мнению, это место пробудет в своём теперешнем состоянии? Десятилетие? Два? Разве ты не можешь прикинуть, как разительно здесь всё переменится… ну, скажем, в следующем веке? Мы так привыкли, что вокруг всё неизменно, что общество и технологии — ну, по крайней мере, технологии, доступные по первому же требованию — за всю нашу жизнь меняются лишь незначительно… Я не знаю, кто из нас сумел бы тут долго выдержать. Я даже думаю, что на тебе это скажется в куда большей мере, чем на местных. Они привыкли меняться. Они привыкли, что перемены происходят быстро. Хорошо, пусть даже тебе нравится их нынешний образ жизни, но что случится в будущем? А что, если 2077-й будет отличаться от теперешнего года, как тот — от 1877-го? Это вполне может быть закатом Золотого Века, преддверием мировой войны… или нет? Как ты думаешь, велика ли вероятность, что status quo— нынешнее превосходство Запада над странами третьего мира — сохранится? Я тебе обещаю: подожди до конца века — и ты ощутишь страшное одиночество, ужас и изумление, почему онипокинули тебя. Ты будешь терзаться самой жестокой ностальгией по нынешней эпохе, ведь ты будешь помнить их куда лучше, чем любой из них, а вспомнить что-то предшествующее ей — не сможешь.

Он стоял и смотрел на меня. По телевизору показали (чёрно-белый) балет, потом какое-то интервью с участием двоих белых мужчин, отчего-то показавшихся мне американцами (и странную, типично американскую картину), потом викторину, потом шоу кукол (изображение вновь стало монохромным). На куклах были стринги. Линтер опустил бокал на каменную подставку и, подойдя к аудиосистеме, стал возиться с проигрывателем. Я задумалась, какие ещё достижения жителей этой планеты всё-таки прошли мимо меня незамеченными.

Какое-то время картинка на экране оставалась неизменной. Передача показалась мне знакомой. Даже больше того, я была вполне уверена, что уже видела её. Это была пьеса, написанная уже в этом веке… американским писателем, но я… (Линтер сел на своё место, и зазвучала музыка —  Четыре времени года).

Да. ПослыГенри Джеймса [25]. Телепостановка, которую я видела на канале ВВС в Лондоне… или, может быть, в записи на борту корабля. Я не могла сказать точно. Я помнила только сюжет — в общих чертах — и сеттинг; но оба они казались столь подходящими к нашей с Линтером маленькой беседе, что я вдруг усомнилась — не следит ли за нами эта тварь наверху? Вполне могла бы, если хорошенько подумать. Ему было бы это нетрудно — корабль мог изготовить шпионские устройства столь миниатюрные, что серьёзным препятствием для устойчивости камеры стало бы броуновское движение. Была ли пьеса своего рода подсказкой сверху?

Пока я думала об этом, пьеса сменилась рекламой дезодорантов.

— Я уже говорил тебе, — тихо сказал Линтер, прерывая мои размышления, — что я реалистично оцениваю свои шансы. Ты что, считаешь, что я не думал об этом раньше — много раз? Это не внезапное решение, Сма. Я ощутил его в себе в самый первый день по прибытии, но я подождал несколько месяцев, никому ничего не говоря, чтобы обрести уверенность. Это место я искал всю свою жизнь. Я получил здесь всё, о чём всегда мечтал. Я всегда знал, что узнаю это место, когда найду его. И я нашёл. — Он покачал головой. Мне показалось, что ему стало грустно. — Я остаюсь, Сма.

Я заткнулась.

Мне казалось, что вопреки всему тому, что он только что сказал, он на самом деле не задумывался, как может перемениться лик планеты за время его жизни — а дни его, вероятно, всё же будут долги. Но я не хотела слишком быстро и жёстко давить на него.

Я приказала себе расслабиться и пожала плечами.

— Как бы там ни было, мы не можем предсказать, что собирается делать корабль и каковы будут ихрешения.

Он кивнул, взял салфетку с подставки и скомкал её в ладони. По комнате, точно пронизанная солнечными бликами вода, струилась музыка. Точки превращаются в линии, те сплетаются в прихотливом танце.

— Я знаю, — сказал он, всё ещё глядя сквозь толстое стекло, — что это покажется безумным… но я… но мне просто нужно быть в этом месте.

Он вроде бы впервые посмотрел на меня без сердитого вызова или деланного хладнокровия.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала я, — но я не могу принять это в точности так, как ты… может, я просто более недоверчива по природе, чем ты… И хотя тебе, кажется, куда больше интересны все вокруг, чем ты сам… ты воображаешь, будто они не способны достичь принципиально иного уровня понимания проблемы, нежели ты. — Я вздохнула, подавив смешок. — Я имею в виду, что ты надеешься… изменить своё собственное сознание.

Линтер помолчал какое-то время, продолжая всматриваться в глубины цветного стекла.

— Может, мне это удастся, — он пожал плечами. — Может быть.

Он задумчиво посмотрел на меня и вдруг закашлялся.

— Корабль говорил тебе, что я побывал в Индии?

— В Индии? Нет. Не сказал.

— Я там провёл несколько недель. Я не докладывал Капризномуо своих перемещениях, но он, конечно, всё знает.