Лебединая песнь. Последняя война

— Пока я здесь, находись у меня на виду.

Лаури остановился. Он улыбнулся, поднял руки в миролюбивом жесте и уселся на кучу коробок возле стены.

— Как я сказал, я люблю молодых мужчин с огнем.

Кемпка отхлебнул из своего стакана. Роланд тоже. Он давно не пробовал таких напитков и он проглотил сразу почти половину стакана. Напиток почти потерял все газы, но все же это было наилучшей штукой, какую он пробовал.

— Так о чем же? — спросил Роланд. — Что-нибудь по поводу наркотиков?

— Нет, совсем не об этом. — Он снова улыбнулся. — Я хочу побольше узнать о полковнике Маклине. — Он наклонился вперед, и стул снова заскрипел; он положил локти на стол и сцепил свои толстые пальцы вместе. — Я хочу знать…

Что такого дает тебе Маклин, чего я предложить не могу?

— Что?

— Посмотри вокруг, — сказал Кемпка. — Посмотри, что есть у меня: еда, напитки, конфеты, ружья, патроны — и власть, Роланд. Что есть у Маклина? Маленькая изношенная палатка. И знаешь еще что, Роланд? Это все, что у него есть. А я управляю этим сообществом. Я полагаю, можно сказать, что я — закон, мэр, судья и жюри, все в одном лице. Правильно?

Он быстро взглянул на Лаури, и тот покорно повторил:

— Правильно, — словно бы марионетка чревовещателя.

— Так что такого дает тебе Маклин, Роланд? — Кемпка поднял брови. — Или, могу я спросить тебя, что такого даешь ему ты?

Роланд чуть было не сказал Толстяку, что Маклин был Королем — сейчас без короны и королевства, но когда-нибудь собирающийся вернуться к власти, — и что он зарекомендовал себя как Рыцарь Короля, но он посчитал, что Кемпка был столь же примитивен, как клоп, и ему не понять великой цели этой игры. Поэтому Роланд сказал:

— Мы вместе путешествовали.

— И куда же вы направлялись? К такому же мусорному ящику, какой у Маклина в голове? Нет, я думаю, ты слишком умен для этого.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду…

Что у меня есть большой и удобный трейлер, Роланд. И у меня есть не ложе, а настоящая кровать. — Он махнул головой в сторону закрытой двери. — Прямо вон там. Хочешь посмотреть?

Он неожиданно понял, чего добивается от него Кемпка.

— Нет, — сказал он, крепче сжимая автомат. — Я не пойду.

— Твой друг не может предложить тебе того же, что могу я, Роланд, — сказал Кемпка сладким голосом. — У него нет власти. У меня она есть. Ты думаешь, я позволил остаться ему здесь из-за каких-то там наркотиков? Нет. Я хочу тебя, Роланд. Я хочу, чтобы ты был здесь, со мной.

Роланд покачал головой. Темные круги, казалось, вертелись у него перед глазами, и голова вдруг наполнилась тяжестью, шея уже с трудом удерживала ее.

— Ты убедишься, что сила правит этим миром. — Голос Кемпки звучал для него слишком быстро, словно пленка магнитофона. — Это единственная вещь, которая чего-нибудь стоит. Не красота, не любовь — ничего, только сила, власть. И человек, у которого она есть, может иметь все, что хочет.

— Но не меня, — сказал Роланд.

Слова скатывались с языка словно галька. Он подумал, что его сейчас стошнит, и почувствовал колющее ощущение в ногах. Свет лампы резал его глаза, и когда он закрыл их, ему стоило больших усилий приподнять веки снова. Он посмотрел в пластиковый стакан, который он держал в руках, и увидел крупинки, лежащие на дне. Он попытался встать, но ноги не слушались его и он упал на колени на пол. Кто-то наклонился над ним, и он почувствовал, как из его непослушных пальцев вытащили автомат. Было уже слишком поздно, когда он попытался снова схватить его. Лаури усмехнулся и отошел от него.

— Я все же нашел применение для тех наркотиков, которые ты мне принес. — Теперь голос Кемпки был медленным и туманным, как подводное течение. — Я сделал смесь из несколько таблеток, и получилась превосходная микстура.

Я надеюсь, тебе понравится это путешествие.

И Толстяк тяжело поднялся со стула и направился через комнату к Роланду Кронингеру, а Лаури вышел на улицу покурить.

Роланд задрожал от отвращения, хотя от лица Кемпки исходил сладкий запах, и пополз на четвереньках прочь от этого человека. Его голова все время норовила повиснуть, все вокруг шаталось, переворачивалось, ускорялось и замедлялось. Весь трейлер перекосился, когда Толстяк подошел к двери и закрыл ее на замок. Роланд пролез в угол как загнанное животное, и когда он попытался позвать на помощь Короля, то словно онемел.

— Теперь, — сказал Кемпка. — Мы узнаем друг друга гораздо лучше, да?

Маклин стоял по колено в холодной воде, ветер хлестал его по лицу уносился дальше, за лагерь. В паху у него похолодело, а рука сжимала нож так сильно, что побелели костяшки пальцев. Он посмотрел на зараженную рану, увидел темное вздутие от заражения, которое ему нужно было открыть лезвием сверкающего ножа. О Господи, подумал он, Боже мой, помоги мне…

— Дисциплина и контроль. — Солдат-Тень стоял за ним. — Это то, что делает человека мужчиной, Джимми-мальчик.

Голос отца, подумал Маклин. Господь благословил старого папочку, и я надеюсь, что черви уже съели его кости.

— Делай же это! — приказал Солдат-Тень.

Маклин поднял нож, нацелил его, глубоко вздохнул и погрузил нож вниз, в гноящееся вздутие.

Боль была настолько свирепой, как в белой горячке, что это было почти удовольствие.

Маклин запрокинул голову назад и закричал, и кричал так, пока лезвие опускалось глубже в заражение, еще глубже, и слезы побежали по его лицу, и он словно бы испытывал одновременно огненную боль и удовольствием. Он почувствовал, как правая рука становилась легче, когда инфекция вытекала из нее. Когда его крик взлетел в ночи, как и другие такие же крики, раздававшиеся до него, Маклин бросился в соленую воду и прополоскал рану.

— Ах! — Толстяк замер в нескольких шагах от Роланда и наклонил голову в сторону двери. Лицо Кемпки раскраснелось, глаза горели. Только что снаружи раздался громкий крик. — Слушай эту музыку! — сказал он. — Это звук чьего-то перерождения. — Он начал снимать ремень, протаскивая его через множество петель.

Образы, роящиеся в голове Роланда были смесью увеселений и страшных видений. Он снова мысленно отрубал запястье правой руки Короля, и когда лезвие рассекало руку, фонтан кроваво-красных цветочков разлетелся во все стороны из раны; ряд бродячих трупов в смокингах и шлемах брел под землей по руинам Земляного Дома; он и Король шли по супершоссе под мрачным алым небом, и деревья были сделаны из костей, а озера были полны кровью, полусгнившие остатки человеческих тел валялись возле искореженных машин и тракторов, трейлеров, грузовиков. Он стоял на вершине горы посреди кипящих вокруг него облаков. Внизу сражались армии, вооруженные ножами, камнями и бутылочными горлышками. Холодная рука коснулась его плеча и голос прошептал.

— Все это может стать твоим, сэр Роланд.

Он боялся обернуться и посмотреть на нечто, стоящее за ним, но знал, что должен сделать это. Страшная сила этой галлюцинации повернула его голову, и он уставился в пару глаз, прикрытых армейскими очками. Кожа на лице была испещрена коричневыми пятнами проказы, губы приоткрывали уродливые погнутые зубы. Нос был плоским, ноздри — широкими и изъеденными. Лицо его было таким, как его собственное, но изуродованным, страшным, пылающее злом и жаждой крови. И от этого лица исходил его голос.

— Все это может стать твоим, сэр Роланд — и моим тоже.

Наклоняясь над мальчишкой, Фредди Кемпка отпустил свой пояс на пол, начиная стягивать брюки. Он дышал словно пылающий очаг.

Роланд заморгал, искоса посмотрел на Толстяка. Галлюцинационные видения ушли, но он все еще мог слышать шепот того урода. Он дрожал и никак не мог сдержать свою дрожь. Другое видение завладело его сознанием. Он лежал на земле, дрожа, а Майк Армбрустер надвигался на него, собираясь избить до полусмерти, и другие ребята из высшей школы и из футбольных команд кричали и глумились над ним. Он видел кривую усмешку Майка Армбрустера, и Роланд почувствовал прилив маниакальной ненависти, гораздо более сильной, чем когда-либо. Майк Армбрустер уже как-то побил его, бил его ногами и пинал, когда он рыдал в пыли — и теперь хотел сделать это еще раз.