Нашествие

Сейчас она испытывала дикую ревность. Само по себе подобное чувство было для эльфийки весьма необычным. А если учесть, кого она ревновала и к кому, то оно превращалось в совершенный нонсенс: подумать только – ревновать человека к только что убитой им вампирше, раньше тоже принадлежавшей к человеческому роду! Как бы она хотела его обнять и утешить! Горячими поцелуями стереть печаль с его лица, своими ласками заставить забыть Алину – стерву, использовавшую его, а потом предавшую. Как глупы люди! Как иррациональны их чувства! И как глупа сейчас была она, Аллерия, влюбившаяся в человека!

Это ведь Селена, будь она неладна, своими разговорами о спасении любовью души Дмитрия заронила в ее голову эту безумную мысль! Но было бы неверно во всем обвинять только инферийку: не попади ее слова на подготовленную почву, ничего бы и не случилось. «Нельзя любить из сострадания, нельзя любить, чтобы спасти душу человека, чтобы сберечь его для великих дел, для спасения мира. Это – не любовь, это чувство долга». Так говорила себе Аллерия, чтобы примирить себя со своей мудрой и чуть высокомерной эльфийской сутью. «Я его не люблю, я его спасаю».

Но, несмотря на все увещевания, она никак не могла сделать последний и решительный шаг к сближению, что, как ни странно, и является признаком любви: это чувство делает трусов героями, и наоборот, героя способно сделать робким перед своей возлюбленной. По мере того, как они вместе пережили кучу передряг, чувство это росло и крепло в душе Аллерии, но дать ему выход она не решалась. И вот теперь, когда он своими руками убрал последнее препятствие, стоявшее между ними, она стояла и смотрела на него, томимая ревностью, страстью и нерешительностью одновременно. А ведь это поистине дьявольский коктейль!

Внезапно, сбросив оковы нерешительности, она подошла к Дмитрию и положила руки ему на плечи. Он удивленно оглянулся на нее и поднялся на ноги. Эльфийка раскрыла ему свои объятья и он в них пришел. Некоторое время они просто стояли, прижавшись друг к другу, а потом, не выдержав сладкой пытки, Аллерия подняла лицо, нашла его губы и впилась в них страстным поцелуем. Дмитрий после короткой паузы, наполненной изумлением, вдруг с не меньшей страстью ответил ей, и весь окружающий мир перестал для них существовать…

Проснувшись, Аллерия, какое-то время не могла понять, где она находится. Ведь все было так реально! Но нет, она не в Вечнолесье, на поле страшной битвы у стен Даль-Тименора, а в своем доме в долине Изгнанников. И та памятная сцена лишь приснилась ей. Приснилась с удивительной точностью, за одним исключением: концовка тогда была другой. Она так и не смогла преодолеть свою робость, переступить через свою гордую эльфийскую натуру и сказать о своих чувствах человеку… Ни тогда, ни позже.

Все оставалось на своих местах, и Аллерия просто старалась не замечать ни недовольных взглядов Селены, ни ее весьма прозрачных намеков, время от времени проскакивающих в их разговорах… А Дмитрий, между тем, погибал. Она видела это. Очевидно, Каладборг усилил натиск на его душу, и молодой человек сейчас уже не выглядел молодым. Он изнемогал в неравной борьбе с могущественным творением Дайнарда. Абсолютно седой, с безмерно усталыми глазами, в которых все чаще появлялся лед, и осунувшимся, постаревшим лицом – таким сейчас представал перед нею Дмитрий бульшую часть времени. Он боролся за свою душу и проигрывал. Если в боях с нежитью и эдемитами они с Селеной помогали ему как могли, то в сражении с Каладборгом союзников у него не было.

Ну почему так? Что же это за любовь, если она лишь молча смотрит, как погибает ее возлюбленный, когда для его спасения достаточно лишь сказать ему о своих чувствах и согреть его своим теплом? Грош цена ее любви, если даже этой малости она не может для него сделать! Нет, она это сделает и прямо сейчас! Исполненная решимости, Аллерия поднялась с постели, оделась и двинулась к той комнате, где спал Дмитрий. Куда-то ушли мысли о приличиях, эльфийской гордости и прочей чепухе. Ее душа была переполнена чувством, которое искало выхода.

Но комната Дмитрия была пуста. Где же он может быть? В растерянности эльфийка подошла к окну и сразу же увидела его. Дмитрий был не один. Он разговаривал с каким-то незнакомцем в золотистой маске. Сердце Аллерии внезапно сжалось от тревоги. Она ощутила жгучее желание распахнуть окно и окликнуть его, но опоздала. Руки Дмитрия и незнакомца соприкоснулись, и они оба мгновенно растворились в воздухе.

Телепортация! Искать ее след – гиблое дело. Кто такой этот незнакомец, и куда он увел Дмитрия? Но тот, похоже, ушел добровольно… Что же делать?

– Ну что, проморгала парня? – неожиданно раздался у нее за спиной голос инферийки. – А ведь я тебя предупреждала…

Но Аллерия не вздрогнула и даже оборачиваться не стала: в этот миг ее душа вмерзла в лед.

– Ты знаешь, кто это? – безжизненным голосом спросила она у Селены.

– Понятия не имею. Но думаю, Дмитрий нам сам расскажет… если вернется.

Нижний мир

В свете последних событий срочный созыв Совета никого из его членов не удивил. Все были уже в курсе печальной участи Люциана. Гибель главы Совета, весьма смахивающая на заказное убийство, была достаточно серьезным поводом для тревоги. Едва узнав об этом, все Высшие инферы поняли, что на носу новый передел власти, и начали поспешно готовить свои боевые формирования к грядущим неприятностям. Но они сознавали, что тот, кто позаботился о Люциане, наверняка готов лучше, чем все они вместе взятые, и вряд ли даст им много времени на реакцию. Так оно и оказалось. Конечно, члены Совета притащили с собой «дружины» верных телохранителей, которые дежурили внизу, в холле, но отчего-то никто из Высших не был уверен, что в критический момент этого будет достаточно для обеспечения их безопасности.

Последним в зале Совета появился Маурезен. Естественно, все уже успели обсудить и его опоздание, и его возможную причастность к смерти Люциана, и он это прекрасно понимал. Но лицо Высшего инфера излучало безмятежное спокойствие и полное безразличие к сплетням и интригам в Совете. Как раз этот факт и вызвал у остальных наибольшую тревогу: спокойствие Маурезена могло означать только одно – именно он оказался лучше всех готов к сложившейся ситуации. Настолько лучше, что мог себе позволить не обращать внимания на других.

Маурезен начал с ходу, даже не подумав извиниться за опоздание, что, впрочем, не считалось очень уж серьезным нарушением этикета в Нижнем мире.

– Я думаю, все собравшиеся в курсе причин столь спешного созыва Совета. Гибель Люциана, являвшегося нашим главой, заставляет нас пересмотреть нашу внутреннюю и внешнюю политику. Этот теракт доказывает, что Нижний мир нуждается в серьезных реформах. Разумеется, будет проведено самое тщательное расследование причин гибели Люциана, но этого мало! Нужно ужесточить контроль над деятельностью различных кланов в Нижнем мире, усилить меры безопасности и форсировать подготовку к вторжению в Пандемониум, ибо, как я понимаю, этот теракт является попыткой наших врагов сорвать эту подготовку…

– Не так быстро, Маурезен! – перебила его Неста.

Все с некоторым удивлением воззрились на нее, так как даже при свободных нравах в Нижнем мире прерывать говорящего в Совете мог только его глава, да и то в исключительных случаях. А Неста, между тем, продолжала, глядя на Маурезена в упор:

– Ты тут говорил о расследовании причин гибели Люциана, но я считаю его совершенно излишним. Ведь мы все прекрасно знаем, чьих рук это дело, не так ли?

– Может быть ты пояснишь свою точку зрения? – с легкой угрозой в голосе спросил Маурезен. – А то у собравшихся может сложиться впечатление, что ты меня в чем-то обвиняешь.

– Впечатление?! – фыркнула Неста. – Какое уж там впечатление! Я тебе открытым текстом заявляю, что это твои наемники убили его! Ты – преступник!

«У-у-у, как все запущено! – удивился про себя Маурезен. – Где были мои глаза? Как я раньше не догадался, что они с Люцианом так близки?» Но в следующий момент ему стало уже не до размышлений, так как мир вокруг него буквально закипел. Воздух превратился в огненный ад, словно его сверху окатили целой цистерной раскаленной лавы. Огонь выжег все, чем даже Высший инфер мог бы дышать. Но зачем дышать обугленному трупу? Атака была столь внезапной и сильной, что вряд ли Маурезен успел бы поставить щит, способный ее выдержать, и скорее всего был бы уже мертв… если бы не амулет на его груди. Ярящееся пламя и жидкая лава, в которую превратился воздух, были бессильны добраться до обладателя амулета, создав вокруг него достаточный для безопасности слой.