Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн

Ч: Да понял я, понял.

Б: И это восхваление мужества конфедератов…

Ч: Ладно, я же сказал — понял. Можете дальше не расшифровывать вашу глубокую мысль. Обосрались… Ну и что из того? Война, Тед, — это та же политика, а она всегда грешит избытком естественных отправлений на головы малых мира сего. А что касается мужества противника, кто–то когда–то сказал: «Чем доблестней противник, тем больше чести приносит победа». Положение на фронтах действительно сложное, уж вы–то, майор, это должны знать.

Б: Сэр, я не в этом смысле…

Ч: Ладно, Тед. Я вот что скажу про эту цензоршу — пришить ей государственную измену мы всегда успеем, материалов на это уже хватает. Но пусть пока поработает, может, она еще пригодится нам. Нашей службе, я имею в виду.

Б: Я просто думаю, господин генерал, сэр…

Ч: А вы не думайте, Тед! Думать вообще вредно, а вам — просто противопоказано, учтите это. Ваш психоаналитик вам не говорил этого?

Б: Никак нет!

Ч (задумчиво): Значит, скрывает, затаил… Надо бы к нему присмотреться… Как, вы сказали, его зовут?

Б: Сэр?!.. А, понял, это вы опять шутите, господин генерал… Извините, что сразу не догадался…

Ч (со вздохом): Шучу, конечно же, шучу… Впрочем, я всегда знал, что вы не из догадливых.

Б (осторожно): Смею заметить, господин генерал, сэр, наши коллеги из Службы президентской охраны…

Ч (перебивает): Черти в аду им коллеги! Служба президентской охраны, по–моему, занимается всем, кроме охраны самого президента. Нахапали себе полномочий — прожевать не могут. У них уже сейчас штат больше, чем в нашем разведуправлении, а опять добиваются от конгресса новых ассигнований… Даже не напоминайте мне о них, Бронски, не хочу слушать! Я только что пообедал, в конце концов…

Б: Слушаюсь, сэр!

Ч: Объясняю вам, Тед, в первый и последний раз: сейчас, когда надвигаются мирные времена, нашим доблестным штрафподразделениям уже не требуется такое количество пушечного мяса. Поэтому кончайте заниматься фигней и займитесь, наконец, делом! Где отчет по использованью вашим отделением писчебумажных и канцелярских принадлежностей за второе полугодие истекшего года? Займитесь им, наконец!

Б: Слушаюсь, сэр, господин генерал! Но, может…

Ч: Не может, майор!

Б: Слушаюсь, сэр!

Ч: Уверяю вас, Тед, строгая, сбалансированная отчетность важна для общественного согласия ничуть не меньше, чем пристальное наблюдение за умонастроениями.

Б: Не совсем понял, сэр…

Ч (несколько раздраженно): Разумеется!

Все, жду отчет! Вторник, утро, ко мне на стол. Здравия желаю!

(Абонент Ч отсоединился.)

Резолюция:

Ввиду того, что майор Тед Бронски является законспирированным агентом нашей службы, отдельные провокационные высказывания с его стороны нахожу допустимыми и правомерными. Наблюдение за зам. начальника ССР бригадным генералом Черноффым продолжать в рамках запланированных мероприятий. Непременно довести до сведения оперативного состава, задействованного в разработке, что генерал Чернофф пользуется особым доверием Президента, обладает особыми полномочиями конгресса и правом прямого доклада объекту № 1. Поэтому его разработка должна проводиться с особой тщательностью и с соблюдением строжайшей секретности.

Директор СПО, флот–адмирал Сара Тонги.

Планета Казачок. 8 ноября 2189 г.

Временный полевой лагерь войск СДШ.

07 часов 34 минуты.

Я открываю глаза, вижу над собой серый потолок походного купола и понимаю, что был без сознания.

Как долго? Вот этого пока не мог понять.

Где–то в отдалении слышна обычная фронтовая канонада, но — в безопасном отдалении.

— …Ну вот, подходит, значит, этот доктор ко мне и башкой значительно так кивает — взад–вперед. Ну думаю, плохи мои дела, раз башкой кивает… — неторопливо рассказывает женский голос.

Постепенно я соображаю, что это голос Иглы. Первое, что я услышал.

Вполне мелодичный голосок. Если отдельно от лица.

— Ну вот. Смотрит на меня этот лепила и значительно так говорит: вам, говорит, милочка, никакая косметическая хирургия не поможет, — продолжает Игла. — Увы, говорит, увы, и даже ручонками всплескивает, как будто сожалеет. А сам смотрит на меня, будто уосовец на идейного противника демократии. Вижу, что как женщина я его совершенно не привлекаю. Я бы даже сказала — до полного физиологического отвращения. Ну, не нравлюсь я ему, этому доктору…

— А тебя это удивляет? — ехидно спрашивает голос Кривого.

— Ну еще бы! — не менее язвительно отвечает Игла. — Да это бог с ним, перетопталась бы, не в первый раз вам, мужикам, подавай долговязых красоток с личиком, словно у актриски Доры Дорини, никак не меньше. Мухи, скажу тебе, всегда на то самое липнут, куда же еще… Ладно! Но эта сволочь мне авторитетно так заявляет: «Вам, милочка, не поможет даже геномодифицирование, потому как неизменная костная основа у вас изменена изначально». Во как!

— А ты что? — сочувствует тенорок Компи.

— А что я? Сижу как оплеванная. Поглядываю на него этак кокетливо–жалобно… Думаю — какого черта?!

— Правильно думаешь, — одобряет Компи.

— Ага… Вот, думаю, сволочь! Ты еще тут будешь брезговать, как интендант в столовой для рядовых! Доктор ты или нет? Не видел, что ли, никогда костную патологию, коновал хренов? И еще сильнее кокетничаю, чтоб уж до конца заколбасило, — губки ему бантиком складываю, глазками стреляю, трали–вали…

— Ну, это ты зря, мать…

— Да я понимаю, сама не дура, в зеркало смотрюсь иногда… Только зло взяло! Ах ты паршивец! — думаю. Ну ничего, ничего, будешь мне тут кривляться — я тебе еще и улыбнусь пару раз…

— Не гуманная ты, Игла, — снова раздается где–то рядом голос Кривого. — Сколько я тебя знаю, гуманизма в тебе — ни на грош.

— А мне понадобится, я у тебя займу, — легко парирует Игла. — Это ты у нас гуманист — канализацию вакуумными гранатами прочищать…

Компи сочувственно похохатывает.

Слушая их, я думаю, что неизвестного доктора с его физиологическим неприятием можно понять. Улыбается Игла особенно жутко. Словно Баба–яга, вспоминающая, как столетия назад флиртовала с молодым, бодрым Кощеем. Надо сказать, ротик у нее действительно редкой саблезубой формы. Как говорит сама Игла — пасть всех оттенков цветов, кроме белого. И так, мягко говоря, не красавица, но когда начинает улыбаться — становится еще страшней. Не просто мороз по коже — холодный пот по спине. Губы почти пропадают, оскал наводит на мысли об анатомичке, нос свешивается крючком, глаза неравномерно разъезжаются и прижмуриваются, и вообще ее голова окончательно начинает напоминать яйцо «чужих» в телеужастиках, из которого вот–вот вылупится кровожадный монстр и начнет питаться всеми подряд.

Не повезло девчонке — родиться уродиной. Самое что ни на есть девчоночье горе — родиться абсолютной уродиной. Наверняка нам, мужикам, даже не понять всей его глубины. Она еще молодец, еще хорохорится, ее маска жизнерадостного клоуна «всегда–на–арене» — самая правильная манера поведения. Чтоб окружающие совсем уж не шарахались. Я же говорил — она умная.

Почему хорошим людям так категорически не везет в жизни? Вопрос вопросов, такой же древний, как песнь песней…

— В общем, ласково так ему — может, все–таки можно что–то сделать, доктор? — рассказывает Игла все так же неторопливо. — Думает. Репу чешет. Кивает. Потом аккуратно так говорит — в принципе можно… Если заказать, милочка, специально для вас искусственный костно–керамический протез черепа, изготовить протезы основных костей и начать долгую многоступенчатую пересадку их на место ваших природных — что–то может получиться. Только стоит это, сами понимаете… И называет. А я сижу и не понимаю в упор, потому что такие цифры я слышала, только когда изучала в средней школе «Введение в общую астрономию», раздел третий, там, где про расстояние до удаленных звездных систем. Одно сразу сообразила: останусь в своей рудничной конторе — любоваться мне на опостылевшее отражение в зеркале до конца дней. Потому что, стань я хоть помощником генерального, таких денег мне на Хатанге не заработать до конца жизни… Вот и подписала армейский контракт. Подумала, хоть по выслуге лет накапает приличная медицинская страховка. Тогда можно и пересадку сделать, когда страховка набежит. А дальше — война. Стало не до искусственного черепа, свою бы башку в целости сохранить… Все это я выслушиваю с интересом и только потом пытаюсь сообразить, что же все–таки происходит. Для начала — кто я, где я и зачем родился на белый свет?