Ад уже здесь

— Значит, глупые, алчные и погрязшие в страстях? А ты? Предатель! Террорист! Кого ты обвиняешь?

— Я… я не знал, что это за бомбы, пойми. Меня обманули. Вот такие вот сволочи обманули.

— Да какая разница? Ты знал, что это бомбы. Пусть ты думал, что это простые бомбы. Но бомбы. Ты минировал метро, в котором постоянно проносились составы, полные людей. Твоих соотечественников. Ты предал свою страну.

— Послушай… послушай, как тебя зовут…

Мутант вызывающе ухмыльнулся.

— Блаженный Николай Николаевич Васнецов.

— Блин… — Титос поморщился от боли в ранах. — А как-нибудь попроще и покороче?

Васнецов помрачнел и задумался. Затем сказал:

— Людоед.

— Слушай… Людоед… Страну, говоришь, предал? А что мне эта страна? А? Ты молодой, не помнишь ни черта. Вот отец мой. Служить начинал еще в Западной группе… в Германии… была такая страна… а потом его со всей этой армией собственные правители заставили бежать оттуда… вывод войск это называлось… ни квартиры, ни денег, ничего… в казарме жил. С солдатней. И семья его. В грязной, вонючей казарме. Эта страна сказала солдатне, что их в армии унижают. Что у них, оказывается, есть права какие-то. И они стали посылать офицеров на хрен. Бардак… А страна требовала от офицеров, чтоб они солдатню в узде держали. Чтоб какая-то дисциплина была… ну не издевательство это? А потом этих бездомных и бесправных нищих вояк с их тупым долгом перед паршивой родиной кинула на войну. Вот ночью он вагоны с водкой разгружал, чтоб хоть как-то семью прокормить… Чтоб сыну в школу новые учебники купить, потому что в старых все, оказывается, неправильно… С ночи, значит, разгружал вагоны, а утром на войну. На технике, у которой поразворовывали рации и оптику… С ни хрена не умеющими, не желающими делать солдатами… Без медикаментов. С черствым хлебом и замасленными банками тушенки. С устаревшими автоматами. Эта родина отправила их умирать, воюя с теми, кому она исправно втихаря продавала оружие, боеприпасы и позиции собственных войск. И все так в этой стране. Потому что народ такой. Стадо баранов. Кого я предал? Если до того предали всех нас?

— Ты попутал, Титос. Ты попутал режим и родину. Попутал злобу и совесть. Честь и мерзость. Попутал шлюху с подворотни с родной матерью. И вот такие предавали и продавали позиции. Такие продавали рации и оптику. Такие кидали народ и делали из него быдло и стадо баранов. Такие, как ты, у которых нет ничего, кроме собственной шкуры. Но хочется больше. Хочется все. Так вот, такие скоты вроде тебя и виноваты во всем. Потому что ты титорас.

— Глупец… какой же ты глупец… ты еще просто очень молод. Максимализм юношеский… ты не прав кругом… Послушай…

— Наслушался уже, — отрезал Николай. — И вообще, веришь, нет, мне насрать на все твои доводы. Из-за тебя погиб мой друг. Вот и все…

И Васнецов занес топор.

— Короче, получится порядка четырехсот пленных. Что с такой оравой делать, ума не приложу. — Комиссар перелистнул страницу блокнота.

— Не вздумай. — Старшина нахмурился. — Я тебя предупреждаю.

Рука у него была перебинтованная. Во время боя Старшина получил легкое ранение.

— Да я и не думал ничего такого… Слушай, вот на кой черт ты полез на передовую?

— Потому что я Старшина, а не профессор социологии, — резко ответил лидер Новой Республики. — С пленными надо работать тщательно и обстоятельно. Заблудших много. Да и правила обращения с пленными никто не отменял.

— Но если бы это были солдаты иностранной армии. А это ведь предатели.

— Я тебе еще раз повторяю! — Старшина повысил голос. — Что там с вертолетом? Кто-то бежать пытался?

— Да. Пассажирский Ми-восемь. Его сбили, и он в реку упал.

— Титос был там?

— Не знаю. Вертолет затонул, а сейчас река опять льдом покрывается. Мороз сильный. Течение чуть ослабло, и сразу прихватило.

В кабинет ввалились Яхонтов и Сквернослов. Они устало опустились на стулья.

— Ну что? — Старшина взглянул на них. — Догнали его?

— Догонишь тут, — вздохнул Варяг. — Сейчас сам все расскажет.

И в кабинет вошел Васнецов. Он был перепачкан чужой кровью и тащил окровавленный вещмешок.

— Когда мы шли к вам… — проговорил он, обращаясь к Старшине, и сделал паузу. Было больно думать о том, что когда они шли сюда, то их было четверо. Илья был с ними. — Так вот… На пограничном столбе табличка была. «Не приходи с пустыми руками. Принеси голову Гау». — Он швырнул мешок к столу. — Вот. Получите и распишитесь.

Комиссар недобро посмотрел на Николая и, осторожно приблизившись к мешку, раскрыл его.

— Твою мать! — отпрянул он. — Что это?!

— Его голова, — спокойно ответил Васнецов.

— Старый мерзавец совсем голову потерял, значит, — вздохнул Старшина, презрительно глядя на мешок.

— Почему прекратили поиски Ильи? — резко спросил Николай, подойдя к столу.

— Потому что они потеряли смысл. Стемнело уже. Река снова замерзла. И вода ушла километров на сто. В некоторых местах большие разливы получились, где пойма. Как его искать? — развел руками комиссар.

— А вдруг…

— Да поймите, молодой человек, — вздохнул Старшина. — Вода ледяная.

— Но Варяг сказал, что это был плавающий танк, — подал голос Сквернослов. — Правильно я говорю?

— Совершенно верно, — кивнул Варяг.

— Так вы сами видели, как его льдиной огромной ударило, — ответил комиссар.

— Ну и что? — сказал Яхонтов. — Вы хоть танк нашли?

— Нет. — Комиссар мотнул головой. — Говорят же вам, район поиска огромный. Это безнадежное дело. Ну, смиритесь… Мы потеряли в бою почти триста человек. А тут из-за одного такие поиски.

Николай нервно расстегнул ворот бушлата и сорвал с себя шарф. Ему словно вдруг стало не хватать воздуха.

— Он один, — прохрипел Васнецов. — Он один стоит десять, сто, тысячу… Он один стоит все те жизни, что остались на этой земле. Все те жизни, что он хотел спасти… Он один… Ищите его…

Старшина протянул комиссару свою трубку.

— Андреич, набей табачку, мне неудобно одной рукой. — Затем он поднялся и подошел к Николаю. Положил здоровую руку ему на плечо. — Мы скорбим вместе с вами. Но люди устали очень. И замерзли. Нет смысла дальше продолжать. Река замерзла. Он может быть подо льдом. Район поиска очень большой. Он погиб как герой. И он станет героем Новой Республики.

— Мы даже похоронить его не можем…

— Его могилой стала река.

— Река… Лена… проклятый чернушный слепой старик… И правильно говорил Ветер. Лучший герой — мертвый герой… — Васнецов прикрыл лицо ладонью и тихо заплакал.

Была уже глубокая ночь. Мимо проносились наплывы свежего льда, сковавшие Лену в цепкие объятия. Николай понимал, что скоро кончится топливо, а он уже далеко от цитадели Старшины, однако душа рвалась искать друга, но вокруг были тишина и пустота. Как он ни пытался мобилизовать свои приобретенные способности, ничего не выходило. Он сейчас был не морлок. Не псионик. Простой осиротевший человек, который не хотел признавать потерю друга. Он остановил снегоход. Изо льда на полкорпуса торчал опрокинутый на бок танк. Нет… Это Т-72. Это не то, что нужно. Николай заглушил снегоход и подошел к танку. Обошел вокруг. Во льду виднелись вмерзшие трупы легионеров, собак, что тянули упряжки. Даже оленей. Вон еще что-то на полкорпуса торчит… БМП…

Васнецов аккуратно извлек из кармана пачку папирос, которые взял в вещах Людоеда. Прикурил. Сделал затяжку и залился кашлем. Какая гадость…

— Зачем ты куришь? — спросила Рана. — Это же вредно.

— Вредно. — Николай горько усмехнулся. — Илья ведь не от сигарет погиб.

— Ну, все равно… — Она пожала плечами.

— Почему он, Рана? Почему не я? Он ведь лучше бы справился с миссией.

— Не я ведь решаю. Но я ставлю на тебя. Ты сможешь… А он сделал мне больно…

— Сделал тебе больно? А я тебя вообще убил. И что?

— Ты убил одну несчастную девушку… Теперь-то ты убил много больше людей… Но он… он сделал больно всей земле. Он запустил ракеты по собственной планете, на которой жил. Зачем так?