Обреченные на победу

– Вы правы, сэр, – сказал Мендель. – Я только что говорил Линнею, что не думаю, чтобы я говорил больше десяти слов в месяц.

– В таком случае вы только что побили свой рекорд.

– Вы не разрешили бы наш спор, сэр? – обратился ко мне Мендель.

– Мне придётся сделать для этого что-нибудь сложное?

– Нет, сэр. Мы всего лишь хотим узнать ваш возраст. Видите ли, Гегель поспорил, что ваш возраст больше, чем удвоенная сумма возрастов всего нашего отделения.

– И какова же эта сумма?

– В отделении десять человек, считая меня, – принялся объяснять Мендель, – и я старше всех. Мне пять с половиной. Остальным – от двух до пяти. В сумме получается тридцать семь лет и примерно два месяца.

– Мне семьдесят шесть, – сказал я. – Так что Гегель прав. Хотя он выиграл бы, поспорив о любом новобранце. Землян вербуют лишь после того, как им исполняется семьдесят пять. И позвольте мне сознаться: быть вдвое старше, чем все ваше отделение, не очень-то приятно.

– Да, сэр, – согласился Мендель. – Но, с другой стороны, в этой жизни мы участвуем по крайней мере вдвое дольше вас. Так что то на то и выходит.

– Пожалуй, вы правы.

– Это, наверно, интересно, сэр, – вступил в беседу Бор, сидевший чуть поодаль от меня. – Перед этой вы уже прожили целую жизнь. На что это было похоже?

– Что вы имеете в виду? – переспросил я. – Моя жизнь или то, что я живу второй жизнью?

– И то и другое.

Внезапно я осознал, что ни один из пятерых моих сотрапезников даже не взял вилки, чтобы приступить к еде. И во всей просторной столовой, где только что слышалось обычное лязганье подносов и негромкий стук вилок, наступила едва ли не мёртвая тишина. На память мне пришли слова Джейн о том, что все очень интересуются мною. Несомненно, так оно и было.

– Мне нравилась моя жизнь, – сказал я. – Не знаю, могло ли в ней найтись что-нибудь захватывающее или даже просто интересное для любого, кто не прожил её. Но для меня эта жизнь была хорошей. Что касается мысли о том, что у меня перед этой жизнью была ещё одна, то, честно говоря, я пока что не думал об этом. И никогда не думал о том, какой будет новая жизнь, перед тем как её начать.

– В таком случае почему же вы так поступили? – спросил Бор. – Ведь должно же было у вас иметься хоть какое-то представление о том, как это будет.

– Нет, я этого совершенно не знал, – честно сознался я. – И не думаю, чтобы знал хоть кто-нибудь из нас. Большинство никогда не было на войне или даже на военной службе. Никто из нас не знал, что здесь заберут наше сознание и пересадят его в новое тело, которое лишь частично является тем, чем мы были прежде.

– Мне это кажется глупостью, сэр, – заявил Бор, и я сразу вспомнил о том, что на Земле люди даже вдвое-втрое старше, чем он, считаются самыми бестактными. – Не пойму, почему кто-то может захотеть ввязаться в историю, о которой не имеет ни малейшего понятия.

– Вам ведь никогда не приходилось быть стариком, – вздохнул я. – Неизмененный человек семидесяти пяти лет может вести себя куда опрометчивее, чем вы.

– А в чём тут может быть разница? – продолжал допытываться Бор.

– Именно это и должен спросить двухлетний, который просто не знает, что может постареть.

– Мне три, – немного обиженно возразил Бор. Я поднял руку.

– Подождите, давайте попробуем по-другому. Мне семьдесят шесть, и, вступая в ССК, я действительно сделал, как это у нас называется, «прыжок веры». С другой стороны, это был мой выбор. Я не обязан был так поступать. Если вам трудно вообразить, что всё это должно было для меня значить, попытайтесь посмотреть с моей точки зрения. – Я указал на Менделя. – Когда мне было пять лет, я ещё толком не умел шнуровать свои ботинки. Если вы не можете представить себе, что такое дожить до моих лет и вступить в ССК, то подумайте, насколько трудно для меня представить себе полностью взрослого пятилетнего человека, не знающего ничего, кроме войны. Если даже отложить в сторону всё остальное, то я неплохо знаю, на что похожа жизнь за пределами ССК. А какой она кажется вам?

Мендель обвёл взглядом своих товарищей, которые ответили ему такими же немного напряжёнными взглядами.

– Мы мало об этом думаем, сэр, – начал капрал. – Во-первых, мы не видим в этом ничего необычного. Все, кого мы знаем, рождались совершенно одинаково. С нашей точки зрения, это вы необычные. Имели детство и прожили целую жизнь, прежде чем попасть сюда. По-моему, это довольно неэффективный подход.

– Вы когда-нибудь задумывались о том, что можно жить и не состоя в Специальных силах? – спросил я.

– Не могу представить себе такого, – сказал Бор, и все остальные закивали. – Мы все здесь – солдаты. Это наше единственное занятие. Это наша жизнь.

– Именно поэтому вы кажетесь нам таким интересным, – пояснил Мендель. – С идеей о том, что эта жизнь может быть результатом произвольного выбора. Мысль о том, что можно жить по-другому. Это чуждо для нас.

– Чем вы занимались, сэр? – спросил Бор. – В вашей другой жизни?

– Я был писателем.

Солдаты удивлённо переглянулись.

– В чём дело? – спросил я.

– Странный способ существования, сэр, – ответил за всех Мендель. – Зарабатывать деньги, составляя слова в строчки.

– Бывают профессии много хуже, – заметил я.

– Мы не хотим вас обидеть, сэр, – поспешно вставил Бор.

– Я нисколько не обижаюсь. Просто у нас с вами различные взгляды на очень многие предметы. Но это заставляет меня задуматься о том, почему вы это делаете.

– Что? – уточнил Бор.

– Сражаетесь. Вы же знаете, что большинство народу в ССК похоже на меня. А большинство народу в колониях отличается от вас ещё сильнее, чем я. Так почему же вы сражаетесь за них? И вместе с нами?

– Но ведь мы же люди, сэр, – с ударением проговорил Мендель. – Не в меньшей степени, чем вы.

– Учитывая нынешнее состояние моей ДНК, это не очень весомый аргумент, – возразил я.

– Вы же знаете, сэр, что вы человек, – сказал Мендель. – И мы тоже. Мы с вами ближе, чем вы думаете. Мы знаем, каким образом ССК набирает для себя новобранцев. Вы сражаетесь за колонистов, которых никогда в жизни не встречали, – за колонистов, многие из которых были когда-то врагами вашей родной страны. Почему вы сражаетесь за них?