Лес господина Графа

лся граф.

– А это, что они вытворяют. Мы дерево колем, в бурт укладываем плотно, полешко к полешку, заваливаем торфом ровненько, чтобы лишнее не сгорало, и недожогу не было; берёзовый дёготь ссиживаем в корчаги, еловая смола самотопная, как слеза, слаще мёда. А пашинские всё кучей валят: и сучьё, и корьё. Целые стволы в кучи попадают. Потому и уголь у них скверный, с недожогом, а дров сгорает, что в пожаре. Кучи они глиной заваливают, за торфом ездить ленятся; оттого дёготь грязный, смола – негодная. Не работа, а только лесу перевод. Вот это и называется – кабанить уголь. Не будут здесь пашинские хозяйничать никогда! Нет нашего на то согласия!

– Прелесть! – вслух восхитился граф. – Какая трогательная забота о моём лесе! Впрочем, в твоих словах есть резон: я позабочусь, чтобы пашинские угольщики прекратили кабанить лес. Оказывается тайна замечательного огнёвского угля так проста! Честно говоря, мне даже жаль строптивых огнёвских мужиков. Вы могли бы жить мирно, занимаясь своим промыслом с дозволения властей и пользуясь моей защитой и покровительством. Неужели так трудно понять, что если живёшь на моих землях, то следует выполнять мои законы?

– Этот лес наш.

– У вас своего – только сопли в носу, – граф усмехнулся. – Эти земли принадлежат нашему роду уже полторы сотни лет, с тех пор, как мы отвоевали их у Райбаха.

– Какое отношение Райбах имеет к нашим чащобам? Их тут от веку не бывало.

– Но они признали наши права на эти земли, и, значит, Огнёвская пуща принадлежит мне.

– А нас они спросили?

– Вас спрашивать не обязательно. Я представляю государство, власть, а вы – никто. Вы обыватели, и если хотите сохранить свой быт, вы обязаны подчиняться власти. Речь идёт лишь о том, кто именно будет владеть вами: я или Райбах. И если ваши угольщики бывали в Райбахской марке, они подтвердят, что под моей рукой жить лучше.

– До сих пор мы не шли ни под чью руку, – пленник говорил спокойно, и Гариц невольно подивился его самообладанию. Человек, которого сейчас повесят, не должен разговаривать так со своим судиёй. – Мы свободные люди, живём по своей правде и никогда никому не подчинялись.

– Так не может быть, – мягко произнёс ван Гариц. – Одна деревня, даже если она забралась в глухую чащобу, никогда не сможет жить сама по себе. В конце концов, вам нужно кому-то продавать уголь, дёготь и смолу, вы должны испрашивать разрешения на пушной промысел, платить налоги и пользоваться защитой и покровительством. В противном случае вас разграбит первый же вооружённый проходимец.

– До сих пор нас грабили только предки вашей светлости, да и то у них это не слишком получалось. Что касается угля, то мы продаём его, не будучи вашими подданными, а если вы запретите торговать углем, то мы повезём его в Райбах, уж там-то его всегда купят. Белку и горностая мы бьём спокон веку, почему кто-то должен дозволять нам охоту в нашем собственном лесу? Когда мы приезжаем на рынок, мы платим таможенное за право торговать. Там ваши земли, ваш закон, и мы ему подчиняемся.