Завещание ночи. Переработанное издание

Диего шагнул ему навстречу, и Писарро был вынужден отступить. Теперь свет луны падал прямо на лицо Диего.

У собеседника Писарро был абсолютно голый череп и худое лицо с запавшими щеками и тонкогубым бледным ртом. Глаза Диего — мертвые и холодные, как у змеи, смотрели Писарро в переносицу.

— Я знаю не только это, благородный Франсиско, — шепотом сказал он, и Писарро показалось, что он слышит шипение огромной болотной твари, — я знаю еще и то, кто арестовал пятнадцать лет назад в Акле славного конкистадора де Бальбоа. Я знаю, кто отправил де Бальбоа на эшафот — это был ты, Франсиско, а ведь за пять лет до этого, в Дарьене, вы кровью скрепили вашу дружбу. Я знаю это и молчу, Франсиско. Но я могу и заговорить…

Зловещее костлявое лицо нависло над Писарро.

— Я много знаю, потому что учился. В Саламанке, потом у мавров — я семь лет провел в плену в страшном Порт-Саиде… И если ты будешь разумным, благородный Франсиско, я помогу тебе еще не раз, как помог с этим золотом, — Диего постучал тяжелым сапогом по деревянной крыше. — Но если… — он замолчал, решив, что и так уже сказано достаточно.

Некоторое время Писарро боролся с собой. Наконец ненависть погасла в его глазах, лицо обрело привычное выражение жестокого равнодушия.

— Хорошо, — сказал он ровно. — Разговора не было, Диего. Я поручаю тебе переговоры с южанами.

— Есть, командир! — четко отозвался Диего, развернулся и пошел к квадратному люку под башней.

Около самого отверстия он повернулся и посмотрел на Писарро.

— А что касается твоего брата Эрнандо… Прости меня, благородный Франсиско, но он дурак. Смелый воин, не спорю, но дурак. Я предупреждал его, чтобы он не совался в святилище, а он полез на самый алтарь и вдобавок разбил их бога. Теперь на нем проклятье Пачакамака, и я ему не завидую.

— Сатанинские наваждения не властны над солдатами Девы Марии, — важно сказал Писарро. — Впрочем, я скажу падре Вальверде, чтобы тот принял меры…

Странная усмешка свела бескровные губы Диего, но Писарро этого уже не увидел. Обернувшись, он заворожено считал мерцающие золотые чешуйки на теле таящегося в долине чудовища. Их было не меньше, чем звезд на небе.

Диего д'Алькантра, первый меч всех земель по эту сторону Дарьена, звеня подкованными сапогами, спустился по каменной лестнице и направился к зданию, в котором размещались послы из Куско. Было время третьей стражи, но у длинной, сложенной из циклопических плит стены толпились солдаты. Некоторые взбирались на плечи своих товарищей и пытались заглянуть в узкие трапециевидные окна — там, внутри, уже третий день шла опись сокровищ, полученных испанцами в обмен на жизнь Инки Атауаль-пы. Чуть дальше, у мрачного вида бронзовых дверей, дежурили шестеро здоровенных вояк во главе с Эрнандо де Сото — это была охрана пленного Инки. Писарро боялся, что индейцы попытаются силой освободить своего повелителя, и заботился об охране Атауальпы больше, чем о сохранности его золота. Но никто так и не попытался спасти Инку на протяжении двух месяцев его пленения; гигантская империя застыла в параличе, как человек с перебитым позвоночником.

— Как служба, Эрнандо? — спросил Диего, останавливаясь перед де Сото. — Как дела у короля?

Де Сото с сумасшедшей скоростью вращал мечом, разрабатывая кисть — он изнывал от безделья на этом посту, где никогда ничего не происходило. Не отрывая взгляда от сверкающей стали, процедил сквозь зубы:

— Такая служба годится для свинопасов, Диего. Я конкистадор, а не альгвасил. Мое дело рубиться в честном бою, а не просиживать штаны под дверью проклятого язычника. Что говорит брат Франсиско, когда мы его отпустим?

— Мы не отпустим его, Эрнандо, — жестко сказал Диего.

— Порка Мадонна! — рявкнул де Сото. — Брат Франсиско дал этому чертовому Атабалипе слово дворянина! (Он все еще не мог правильно выговорить имя своего пленника.) — Я, черт меня подери, не так уж люблю этого идолопоклонника, но слово кабальеро есть слово кабальеро! Брату Франсиско придется отпустить Атабалипу, иначе он потеряет меня и мои шпаги!

Меч взрезал воздух у самого лица Диего. Холодные змеиные глаза широко раскрылись, острые уши поползли вверх. Неуловимо быстрым движением д'Алькантра выбросил вперед руку и перехватил кисть де Сото. Меч воткнулся в землю у его ног.

— Наш брат Франсиско стал дворянином совсем недавно, — невыразительным голосом сказал он, глядя де Сото в переносицу. — Его слово весит мало. А золото Атауальпы весит много. И если ты, Эрнандо, будешь терпелив и не станешь лезть не в свои дела, тебе перепадет большая доля этих сокровищ. Тебе и твоим шпагам, — добавил он насмешливо.

Де Сото криво усмехнулся, но промолчал. Некоторое время д'Алькантра смотрел на него, будто гипнотизируя, затем спросил отрывистым командирским голосом:

— Кто у Атауальпы?

— Принцесса Анна, — механически ответил де Сото. — И Филиппильо-толмач.

— Аньас, — поправил Диего. — Хорошо. Потом отправишь Филиппильо ко мне.

Он кивнул де Сото и прошел в узкий коридор, ведущий к апартаментам послов. У массивной двери дорогу ему преградили два рослых индейских воина в золотых доспехах, вооруженные бронзовыми палицами.

— Передайте принцу Топаре, что пришел Диего д'Алькантра, — сказал он на кечуа.

Ни один из охранников не двинулся с места, но дверь тут же открылась, отдернулась в сторону почти прозрачная ткань, и Диего, наклонив бритую голову, вошел. В роскошной резиденции столичного принца, так непохожей на спартанское обиталище северянина Атауальпы, было полутемно. Курились в массивных золотых чашах горьковатые травы, тихо и жалобно пела флейта. На мягких коврах сидели и лежали в разных позах полтора десятка человек — молодые кусканские аристократы из свиты принца и их наложницы.

В глубине, закутанный в плащ из меха летучих мышей, восседал на циновке сам принц Топара — полный и вялый юноша с огромными, оттянутыми до самых плеч мочками ушей, в которых сверкали золотые диски размером с блюдце. Около него примостились три девушки в коротких, выше колен, рубашках из полупрозрачного материала. Диего решительными шагами прошел к циновке принца, наступив при этом на чье-то бесчувственное тело, и коротко, по-военному, кивнул Топаре. Принц благосклонно помотал головой и сделал неопределенный жест пухлой кистью. Диего сел перед ним на мавританский манер, скрестив ноги.

— Рад сообщить вам, принц, что дело наше, кажется, улажено, — произнес он на кечуа, отталкивая от себя девицу, норовившую устроиться у него на коленях. — Остаются кое-какие детали, но исход почти не вызывает сомнений. Дело за малым, принц.

Топара с минуту тупо смотрел на него, потом захихикал.

— Супай, — проговорил он, чуть заикаясь. — Супай, хозяин Нижнего Мира! Ну зачем тебе Око Виракочи, Супай? Золота дам тебе больше, чем заплатил Атауальпа. О сокровищах Уаскара слышал? Все отдам… Дворец в Юкай, девочек! Зачем тебе Око Виракочи, Супай?

— Это мое дело, принц, — твердо сказал д'Алькантра. — Мы заключили договор. Ты станешь Сапа Инкой, я получу Око Виракочи, и об этом никто не узнает. Дрова для костра, последнего костра северного тирана, уже готовы. Но огонь не вспыхнет, пока я не получу Око Виракочи.

Принц Топара запустил толстую пятерню в вырез рубашки одной из девушек.

— Я говорил с Великим Жрецом, с Вильях-Уму, — пробормотал он. — Око Виракочи — страшная сила, тайная власть, древний секрет. Если силы тьмы получат его, мир погибнет. Ты — дьявол, Супай, я не могу отдать Око дьяволу.

— Ну, — подбодрил его Диего. — Дальше, принц, дальше!

— Давным-давно Око хранилось в Пачакамаке, — продолжал Топара. Глаза его закатились. — Потом, после войны с чанками, его привезли в Куско… ненадолго. И уже со времен Уайна Капака Око хранил один жрец, живший уединенно в пустыне…

— Да, — сказал Диего. Ноздри его раздувались. — Я же говорил вам, принц, что у Ока непременно должен быть хранитель. Надеюсь, вы помнили и все остальное.

— Никто не знал, где этот жрец вырыл себе нору, — монотонно рассказывал принц, не обращая внимания на возбуждение, охватившее д'Алькантра. — Я разослал десятки шпионов по всем четырем сторонам света, я искал этого ничтожного жреца, как если бы он был самим Виракочей, вернувшимся с Запада! Позавчера я нашел его.