Двойной бренди, я сегодня гуляю (СИ)

— Пилотку и косынку сами подберёте или вам помочь? — послышалось у него за спиной.

— О господи! — воскликнул Коннолли, оборачиваясь. — А это обязательно?

— Конечно, обязательно, — авторитетно заявил прокатчик. — Это как галстук у вас на Земле.

Он нажатием кнопки откинул панель в стене, и перед Коннолли предстала череда разноцветных головных уборов. Под каждым лежал свёрнутый шейный платок такого же цвета.

— К вашему сведению, — сообщил Патрик, — галстук уже более века не считается обязательным.

— Придётся вам смириться с консервативностью старой доброй Барнарды, — хихикнул прокатчик.

"Старой доброй Барнарды"! Где он только набрался таких словечек, изумлённо подумал Коннолли.

— Лично я бы посоветовал вам вот это, — прокатчик снял с полки шапочку и платок голубого цвета, оттенка старой бирюзы. — Это замечательно подойдёт к вашим волосам. Вы не обидитесь, если я спрошу?

— Что? — Коннолли разглядывал поданные ему аксессуары.

— Вы их красите, или это ваш естественный цвет?

Коннолли пригладил ладонью рыжую шевелюру.

— Естественный на сто процентов, — сказал он, — правда, редкий. Дайте зеркало, что ли...

Никакая это была не пилотка, и даже не тюбетейка — что-то среднее между тем и другим. Прокатчик любезно помог ему завязать на шее платок.

— Вот видите, — сказал он, страшно довольный, — вы безупречны.

Коннолли подошёл к большому зеркалу на стене и без особой надежды заглянул в него. Однако он выглядел вовсе не так нелепо, как ожидал увидеть. Даже, скажем так, ничуть не нелепо. Костюм придавал ему какой-то неожиданный аристократизм.

В конце концов, всё это не глупее, чем ирландский килт, пришло ему в голову.

— Ну как? — спросил его прокатчик.

— Пожалуй, — сказал Коннолли, подбирая сброшенный им смарт-пояс, — я похожу так немного... Мне надо привыкнуть.

Он оплатил пять дней проката плюс стоимость рубашек, запихнул свои вещи в пакет и вышел. Спускаясь на лифте, он всё ещё придирчиво изучал себя в зеркалах. Если Лика будет ржать, подумал он... а впрочем, может, и не будет. Не кажется же ей смешным кое-кто другой.

Сквозняк из кондиционера неприятно дунул ему по голым ногам, когда он открыл дверь своего номера. Коннолли поёжился. Пора привыкать, напомнил он себе. Он забросил пакет с вещами в номер и отправился ужинать.

Лику он отыскал в дальнем углу ресторана. Она сидела одна за столиком, Лаи с ней не было. При виде коллеги она вытаращила глаза, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась ему.

— Привет, — сказал Коннолли, подходя к столу. — Встречай новую разновидность барнардца — рыжую.

— За барнардца ты не сойдёшь, — критически заметила Лика, — рост не тот.

— Да уж, — усмехнулся он, — костюм еле подобрали.

Он был несказанно рад, что она не произнесла ни слова о шортах. Стащив с головы голубую шапчонку, он положил её на стул.

— Патрик, барнардцы не снимают пилотку за столом, — сказала Лика. Он слегка поморщился и снова нахлобучил злосчастный головной убор. Что ж, по крайней мере, она воспринимала его преображение адекватно. Больше всего он боялся услышать от неё какую-нибудь хохмочку на тему бойскаутов или гитлер-югенда. Но Лика просто сказала:

— Между прочим, красивый цвет — тебе идёт.

— Где Вик? — спросил он, успокаиваясь.

— Пошёл встречать своего чумового племянника. Собирается привести его к нам поужинать.

— Ладно, — сказал Коннолли и встал со стула. — Пойду возьму себе чего-нибудь.

— Будь другом, захвати мне ещё пару вон тех птичек. Тебе тоже рекомендую — специй много, но вкус отличный.

Запечённые целиком птицы были чуть крупнее воробья и с точки зрения Патрика едой не являлись. Исполнив просьбу Лики, он отправился искать для себя что-нибудь более питательное. Это удалось ему без труда — буфет был заставлен множеством разных блюд, и персонал постоянно следил за тем, чтобы запасы пополнялись. Коннолли немало повеселила карточка с надписью крупным шрифтом: "Корова земная".

— Это на всякий случай, — объяснил ближайший официант, — если у кого из гостей аллергия на наших животных или психологическое предубеждение...

Коннолли решил не вдаваться в словарные тонкости.

— Дай-ка мне этой коровы, — сказал он, подставляя тарелку. Под загадочным ярлыком, как оказалось, скрывался обыкновенный бефстроганов.

Стараясь не запачкать прокатный костюм, Патрик вернулся к столу.

— Решила сесть на диету? — осведомился он, наблюдая, как Лика доедает птицу. — Не мори себя голодом, ты и так неотразима.

— Для кого это, интересно? — Лика выплюнула косточку.

— Для всех, — коротко сказал Патрик и подмигнул. Лика вытерла руки салфеткой и отодвинула тарелку.

— Ты вроде бы не успел выпить, — нахмурилась она. — Или это переодевание ввергло тебя в такую эйфорию?

— Отчасти, — сказал Коннолли, приступая к еде. — Я надеюсь, что теперь, когда я напялил на себя этот костюм, ты будешь разглядывать и меня, а не только одного Вика.

— Что за ерунда! — воскликнула она, вспыхнув. — Ты что, ревнуешь?

— Нет, просто констатирую факты. С некоторых пор ты воспринимаешь его... внештатно.

— Вот как! И в чём, по-твоему, это проявляется?

— Ты ведёшь себя с ним не так, как раньше.

— Глупости.

— Ты стала конфузиться перед ним. В экспедиции ты не конфузилась.

— Я за собой этого не замечала. Возможно, это оттого, что я на чужой планете.

— Лика, — сказал Коннолли, — враньё — не твоя профессия.

Лика метнула на него полный бешенства взгляд.

— Ты сюда пришёл есть или издеваться? — негромко, раздельно проговорила она.

Несколько секунд Патрик глядел ей прямо в глаза.

— Лика, — сказал он, — не пытайся его захомутать. Из этого всё равно ничего не выйдет.

— Я и не пытаюсь, — бросила она и отвела взгляд.

— Надеюсь, вы не станете бить меня ногами, — раздался позади них весёлый голос Лаи, — за то, что я заставил вас так долго ждать? Разрешите представить: мой племянник, Доран Лаи.

Его спутник крутнулся на каблуках и звонко рассмеялся. Это был тощий парень с необыкновенно живым и подвижным лицом; в прошлый раз Лаи говорил, что ему четырнадцать лет, но по виду ему можно было дать все восемнадцать. Впрочем, так и должно было быть, ведь век барнардцев недолог — для них нормально умирать в пятьдесят-шестьдесят. Несмотря на землистую смуглоту и удлинённый разрез глаз, он выглядел менее экзотично, чем его дядя — благодаря довольно высокому росту и молодёжной причёске (каре тяжёлых чёрных волос, разделённых пробором). Доран явно чихать хотел на дресс-код обеих планет — на нём был подпоясанный балахон без рукавов, феерически оранжевого цвета, который при движениях распахивался, открывая чёрные холщовые штаны, похожие на джинсы.

Столкнувшись взглядом с землянами, Доран снова засмеялся — на этот раз смущённо.

— Он не знает земных языков, — пояснил Лаи. — Говорил же я ему — учи маорийский!

Он с размаху шлёпнул Дорана ладонью между лопаток и усадил его на стул. Доран с нескрываемым любопытством посмотрел сначала на Лику, потом на Коннолли в барнардском костюме, а затем повернулся к Лаи и выпалил какой-то длиннейший вопрос. Лаи сморщил нос и ответил ему не менее длинной репликой. Речь барнардцев, состоявшая почти исключительно из отрывистых придыханий, на слух землян вообще не казалась членораздельной. И только по мимике, сходной на двух планетах, можно было понять, что Лаи отшучивается.

— Доран спрашивал меня про марсианскую экспедицию, — сказал Лаи. — А мне никак не удаётся втолковать ему, что ничего особенно героического я там не совершил. Только злоупотребил гостеприимством порядочных людей и поставил их на уши, притом без всякой необходимости.

— Не морочь ребёнку голову, — отозвался Патрик. — Результаты, из-за которых мы здесь, мы получили с твоей помощью.

— Всё так, но у Дорана превратные представления об инопланетной археологии, — с какой-то грустной снисходительностью проговорил Лаи. — Я сам в его годы был таким. Но потом, когда заканчиваешь университет, остригаешь волосы и начинаешь заниматься серьёзной работой, приходится взрослеть.