Битые козыри

В первом же отсеке лаборатории на стене была высечена надпись: «Поменьше уважайте старую дуру!»

Все знали, что под «дурой» доктор Гарри Лайт имел в виду природу.

«Пора удивления, восхищения и подражания миновала» — таков был другой любимый афоризм Лайта. И опять же речь шла о природе.

Впервые мысль о жестокости и безрассудстве природы ушибла Лайта в четырнадцать лет, когда он стоял у изголовья умирающей матери. Еще несколько месяцев назад она была молодой, цветущей женщиной, неотделимой от жизни. Любящая, веселая, она всегда была с ним. Теперь она лежала измученная болезнью, неузнаваемая и неузнающая. Гарри привели проститься. Легион врачей со всеми своими аппаратами и медикаментами признал свое поражение.

Он и раньше знал, что все умирают — люди, животные, растения. Но только увидев, как превращают в горстку пепла его мать, он был потрясен чудовищной несправедливостью и нелепостью смерти. Его утешали и пастор, и отец, и многочисленная родня. Гарри прислушивался к речам, которыми они пытались объяснить ему неизбежность того, что случилось, но ни одного разумного, убедительного слова не услышал., Все, что они говорили о воле божьей, о вечных законах природы, о необходимости примириться с тяжкой утратой, как мирились все люди, жившие на Земле, — все это только раздражало его, усиливало боль, вызывало желание кричать, протестовать, возмущаться. Он тяжело болел и даже в бреду твердил одну и ту же фразу: «Этого не должно быть!» — фразу, на всю жизнь ставшую программой его деятельности.

Мысль, возникшая у подростка, мужала вместе с ним. Чем старше он становился, тем чаще приходилось ему прощаться с близкими людьми и тем больше крепла его уверенность в том, что только бессилие и беспомощность человека заставляют его считать смерть чем-то естественным и неизбежным. Гарри уже не мог без гнева читать восторженные отзывы о мудрости природы, ее могуществе и щедрости. Не мог он без злого смеха слышать слова восхищения созданными природой живыми творениями и, конечно, венцом ее созидательных усилий — человеком.

Гарри задавал вопросы, на которые никто не мог или не хотел ответить, — над ним просто смеялись. Но уже тогда проявилась важнейшая черта его характера — пренебрежение к насмешкам и способность идти к цели даже в одиночку, какой бы далекой и труднодостижимой эта цель ни была.

Чтобы самому найти ответы на возникшие вопросы, нужно было много знать. И Лайт ушел в науку. Его отец был умным и незлым человеком. Крупный бизнесмен считал, что его единственный сын может себе позволить искать даже то, чего нет и не может быть.

Профессора разных специальностей видели в Лайте своего самого одаренного ученика и преемника. Они увлекали его за собой. Но у каждого из них он брал все, что мог получить, и уходил к следующему. Он последовательно и упрямо создавал свою, никак еще не названную и никем не признаваемую науку.

Еще в студенческие годы, выступая на бесчисленных дискуссиях, Гарри привлек сердца и умы многих молодых ученых дерзостью своих идей, презрением к авторитетам, непримиримым отношением к устоявшимся догмам и страстной убежденностью в правоте того дела, которому он собирался служить. Но к тому времени, когда Лайт получил возможность приступить к самостоятельной работе, большинство его поклонников отсеялось. К ним пришло здравомыслие, а ушло от них желание пуститься в плавание по неведомому морю к неведомым землям. Лайт не обещал ни карьеры, ни славы, ни богатства. Капитал, унаследованный от отца, позволил ему построить такую лабораторию, о которой он мечтал, и платить скромную стипендию своим сотрудникам. С ним остались двое — Дэвид Торн и Роберт Милз. Всех других помощников, на которых он рассчитывал, пришлось заменить серийными ДМ.

Приобретенный Лайтом участок шельфа у Западного побережья позволил ему разместить под водой и лабораторные отсеки, и полностью автоматизированные цехи, и жилые помещения. Подобных обителей науки на дне океана было построено множество, и среди них надолго затерялась безвестная лаборатория доктора Лайта.

Дэвид Торн, так же как и Роберт Милз, стал верным приверженцем Лайта после первых же встреч. В идеях Лайта он усмотрел бескрайние возможности для открытий и изобретений, которыми можно завоевать признание и признательность человечества. Торн считал, что сдержанность его шефа, безразличие ко всему, что не имело отношения к поставленной цели, его категорический запрет любым способом рекламировать достигнутые частные успехи — преходящие причуды гения, которые со временем сменятся естественным желанием познать сладость славы и богатства.

***

Чуть ли не со школьных лет Торн привык фиксировать все, что говорили вокруг него люди, вне зависимости от того, предназначались эти разговоры для его ушей или нет. Он не расставался с магнитофонной запонкой и собрал уникальную коллекцию образцов болтовни на любые темы. Прослушивая потом эти записи, он утверждался в своем убеждении, что глупости человеческого рода нет предела, и ехидно посмеивался, взвешивая интеллектуальный потенциал прославленных дельцов от науки, политики, искусства. Но были среди этих записей редкие находки — мысли неожиданные, ни с чем не схожие, из которых Торн впоследствии извлек немалую выгоду. Он обладал удивительной способностью — из семян, случайно оброненных чужим умом, выращивать полновесные плоды.

Записи Лайта хранились у него отдельно. Речи юного Гарри теперь звучали излишне запальчиво, наивно, многое нельзя было слушать без улыбки. Однажды, когда они втроем отдыхали после очередной стычки противоположных мнений, Торн включил пленку десятилетней давности.

«— Природа бездарно повторяется, — гремел голос Гарри. — Снова землетрясение и тысячи погибших ни в чем не повинных людей. Еще один тайфун. Новые вирусы и глобальная пандемия. Опять проснулся вулкан, или смыло прибрежные города очередное цунами. Все это было уже миллионы лет назад и будет продолжаться до бесконечности, если мы не обуздаем старую дуру.

Природа медлительна, как слепец, шагающий по незнакомой дороге. Да и торопиться ей некуда. И никакого чуда в том, что на Земле появилась жизнь, нет. Любой кретин, имея в запасе вечность, мог бы, взбалтывая, перемешивая, бросая то в жар, то в холод подручные химические элементы, создать ту комбинацию молекул, которая стала основой живого…