Квест империя. Трилогия (СИ)

А вот Макс обнаружил, что его клад потревожили. Нет, его вещей, среди которых были и очень дорогие, как, например, некоторые фамильные драгоценности клана Ё, никто не тронул. Но ему подложили в схрон еще один контейнер, и не просто так контейнер, а контейнер, содержащий архив Легиона. Конечно, это был не весь архив, и даже не половина от него, но это была значительная часть архива собственной разведки Легиона, то есть именно того подразделения, где служил Макс. Кто‑то, кто имел доступ и к архиву, и к информации о месте «захоронения», положил сюда этот контейнер не раньше, чем восемь стандартных месяцев назад, и не позже последнего штурма Курорта. По косвенным данным, этот неизвестный тоже был землянином. Он что же, знал, что Макс вернется? Но откуда? Бред! Но, с другой стороны, неоспоримый факт.

Загадка. Но хотя бы загадка со знаком плюс, потому что архив позволил им легализовать Лику и, даст бог, будет еще полезен – и еще как! – столько там всего. А ведь были и загадки со знаком минус. И главная среди них, самая больная, самая гадская из всех свалившихся на них непоняток – та, что связана с Хельгой и Олафом. Что, черт их побери, с ними случилось? Они ведь были такими же легионерами‑землянами, как Виктор и Макс. Они должны были сейчас быть вместе. Почему Хельга и Олаф хотели убить их троих? Как они оказались в компании с ЭТИМИ, которые, если следовать схеме их поведения, их абсурдной логике, кровожадности, наконец, должны были убить и Олафа с Хельгой, но ведь не убили.

Нет ответов. А вопросы есть. Много вопросов без ответов. Но жизнь ведь продолжается, не так ли? И в этой жизни есть место не только подвигу, но и тихой радости. Хотя бы иногда.

– Хорошо сидим, – сказал Виктор, закуривая трубку. Это была одна из тех трубок, кривая, покрытая черным лаком и инкрустированная серебристыми и розовыми опалами.

– Мне тоже нравится, – согласился Макс, окидывая долгим взглядом зал ресторана. – Но не уверен, что все разделяют наше мнение.

Виктор посмотрел в зал («Ну что за люди!» – подумал он) и усмехнулся:

– А вот хрен им! Пусть хоть лопнут! Будем сидеть здесь до опупения, а они пусть слюни пускают. – Он кровожадно оскалился. – Устроим им бастион Сен‑Жерве!

– Э… – сказал Макс и недоуменно посмотрел на Виктора. – Какой бастион?

– Макс! Ну ты, ей‑богу, как из деревни! Ты что, Дюма не читал? – в свою очередь удивился Виктор.

– Дюма? – повторил Макс. – О! – просиял он. – Ты имеешь в виду «Les Trois Mousquetaires»?[78]

– Точно.

– Тогда у нас с тобой сейчас Le conseil des mousquetaires.[79]

– Ну вроде того, – согласился Виктор.

«Знать бы еще, чем занимаются наши мушкетерки?» – подумал он, но вслух ничего не сказал.

«Мушкетерки» находились сейчас далеко, на Сше. Думая об этих особах, вернее об одной из них, пепельноволосой даме Йя, Виктор испытывал смешанные чувства: тоски – ведь ее не было рядом уже восемь дней – и тревоги – «Господи, только бы с ней ничего не случилось!» Вот и железный Макс, судя по всему, тревожится о своей рыжеволосой «графине Нор».

– Ты знаешь, кто почтил нас своим благосклонным вниманием? – спросил неожиданно Макс.

– Вероятно, император, – усмехнулся Виктор.

– Нет, до этого еще не дошло, – Макс сделал глоток вина и начал снаряжать свою крошечную трубочку. Дело тонкое, не каждому слуге доверить можно. – На этот раз всего лишь герцог Йёю.

– Подождет, – отрезал Виктор.

– С дамой, – договорил Макс.

– Тем более, – отмахнулся Виктор. – Пусть пообщаются пока. Ему полезно, он писатель. И нам не помешает, хоть мы и не писатели. Поболтаем? У меня тут вопрос один наболел, а помахаться еще успеешь. До вечера далеко, надоест.

– Ну, – сказал Макс, закуривая. – И что у тебя, Федя, наболело на этот раз?

– А вот скажи мне, Макс, – ухмыльнулся Виктор, который на самом деле почувствовал себя вдруг очень скверно. «С огнем играешь, дорогой товарищ», – сказал он себе, но отступать было поздно.

– А вот скажи мне, Макс, – спросил Виктор. – Готов ли ты до конца разоружиться перед партией?

– Это мы о какой партии говорим? – спросил в свою очередь Макс, невозмутимо посасывая свою трубочку‑носогрейку.

– Партия у нас одна, – нарочито осклабился Виктор. – Та, в которой стучать надо больше.

Макс посмотрел на него, как бы оценивая уровень серьезности разговора, и сказал:

– Юмора я твоего, Федя, все равно не понял. Ну и бог с ним, но ты ведь меня о чем‑то серьезном хотел спросить? Или нет?

– Или да, – ответил Виктор. – Я, когда мы были на Той'йт, ни с того ни с сего вспомнил Прагу. Тысяча девятьсот тридцать шестой год. Помнишь?

– Прага, – сказал Макс. Он не переспросил и не повторил за Виктором это название. Он сказал это так, как будто напоминал что‑то самому себе. – Ладно, Федя, тебе расскажу. Другому не стал бы… Кроме того, – он улыбнулся насмешливо, – теперь можно, я так полагаю.

Макс выпил немного вина, что в его случае означало как минимум треть кружки, и сказал заинтересованно молчавшему Виктору:

– Это был мой племянник… Как говорят по‑русски, третьей степени?

– Троюродный, – быстро ответил Виктор.

– Троюродный, – повторил Макс. – Нет, я не прав. Чет‑ве‑ро‑ю‑родный. Я правильно сказал?

– Правильно, неправильно! Какая, к черту, разница! – раздраженно бросил Виктор. – Я тебя понял. Племянник. И?

– Помнится, ты рассказывал про моего деда, – спокойно сказал Макс.

– Мне тоже помнится, – сказал Виктор. – Слушай, давай вернемся к племяннику. Это, кстати, который? Холмен или Гуго, как его бишь?

– Холмен, – Макс не торопился.

«А куда я спешу? – спросил себя Виктор. – Не на пожаре. Подождем».

– Понятно, – сказал Виктор, который пока ровным счетом ничего не понимал.

– Так вот, Федя, – сказал Макс. – Мой дед Давид был, конечно, крупным талмудистом – не спорю, – но не великим, и тем более не каббалистом. Я тебе тогда правду сказал. Вы ошиблись. Каббалистом был его брат‑близнец. Он и есть «скрытый гаон».

– Про брата там ничего не было, – озадаченно сказал Виктор.

– Не было, значит, не было. Он же «скрытый». Вот вы его и не вычислили. Тут, кстати, вы тоже пролетели. Так говорят?

– Так‑так! А в чем мы пролетели?

– В том, что скрытый это не только тайный, но и скрывшийся.

– От оно как! – протянул Виктор. – Но связи, извини, не улавливаю.

– Уловишь, – пообещал Макс. – Слушай дальше, все поймешь. Я тебе, Федя, сейчас семейную тайну раскрываю. Цени! – Он усмехнулся.

– Ценю, – серьезно ответил Виктор. Он действительно ценил. То ощущение родства, братства, неразрывной связи, которое он осознал во время острого кризиса на Той'йт, не ушло. Напротив, оно окрепло, разрослось, пустило в нем корни, стало частью его видения мира и ощущения себя в этом мире. Он понял – роднее, ближе, дороже, чем Вика, Макс или Лика, у него никого нет и уже, по‑видимому, не будет. Вот что он осознал тогда и что ощущал теперь. И у Макса, судя по всему, все было точно так же.

«Взрослые мужики, елки… – с удивлением подумал он. – Тертые, а туда же! Сантименты разводим. А все просто. Мы свои. Вот как это называется. Свои».

Между тем Макс продолжал рассказывать:

– Брат деда был очень талантливым, может быть, даже гениальным. Он начал рано и еще молодым что‑то такое нашел. Ну, не нашел. Это неверно. Понял, открыл… Так вернее. Что конкретно, не знаю. Честно, не знаю. Я читал его записи, но, Федя, ты же представляешь, как они писали. Иносказания, метафоры, гиперболы…

– Представляю, – сказал Виктор. – Но суть‑то в чем?

– Суть в том, – объяснил Макс, – что он искал дорогу к реке Самбатион[80], и за реку, конечно.

– Во, елки! – тихо выдохнул Виктор и, не веря себе, спросил:

– Он нашел?

– Нашел, – кивнул Макс. – И в конце концов туда ушел. Потому он и «скрытый».

– Так этот твой племянник, он оттуда? – Виктора охватила оторопь. – Он…

– Оттуда, – подтвердил Макс.

– Екарный бабай! Так он… нет, подожди… – Виктор уже сообразил. – Это не тот мир! Верно?