Изоляция

Моя фантазия рисовала за этой плитой вход в какую-то подземную лабораторию, где выводили бы генетических супербойцов. Но детские рисунки на ней цветным мелом как-то не стыковались с этой версией. Дети упражнялись здесь в изобразительном искусстве: папа, мама, домик, солнце. Вся нижняя и средняя часть плиты были в рисунках.

Красиво. Не надо никакого Рембрандта. Правда.

Сам бетонный карман под холмом местные использовали в хозяйственных целях. Для лошадей стойло оборудовали, упряжка валяется, сено в яслях, кизяки копытами растоптанные. Мужикам придется изрядно повозиться, чтобы полностью освободить некогда строго охраняемый боевым расчетом, а ныне вконец околхозневший желоб.

Впрочем, работают они с энтузиазмом. Видать, мысль, что снайпер может разглядывать именно их затылок через ПСО-1, [19] выполняла роль эдакой нагайки. Не хотелось примерять удачу тех пленных евреев из «Списка Шиндлера», которых начальник лагеря отстреливал просто так, дымя сигарой на мансарде своего поместья. Окуляр, конечно, вряд ли стал бы уподобляться нелюду Амону Гёту, но, кто знает, что на уме у Призрака?

Ольга указала краснощекому на беспорядочный склад у правой стены желоба.

— Нам нужно сюда.

Старший краснощекий, хоть и бухтел при этом как кипящий самовар, все же разобрал нагромождение. Заставленный всякой бытовой дребеденью, за ящиками с-под минералки, запчастями к телегам и брезентовыми ряднинами оказался провал. Когда-то тут была железная дверь на кодовом замке, к которой, насколько я помню, обычные солдафоны даже не приближались.

Вместе с Ольгой мы вошли внутрь.

Запечатленные на стендах формальности в виде уставных правил и обязанностей оказались обгоревшими и лишившимися остекления. Видать, со взрывчаткой «спецы» перестарались, поскольку железные столы и стулья, что тут находились, больше напоминали обгоревших калек. Местные использовали этот предбанник для хранения всякой ерунды, что совсем не нужна в хозяйстве, но жаль выбросить. Типа ржавых корыт, громадины-колеса от Т-150, котла АГВ…

— Давайте там побыстрее, — тихо сказал Бакун, заглянув к нам. — А то мало ли что у них на уме. Как бы бабенке какой моча в голову не ударила, и она «максимку» в окошко не выкатила.

— Постараемся, — ответила Ольга. — Главное, смотрите, чтоб они подальше держались от плиты. Держите их на расстоянии, о’кей?

Он хотел что-то спросить, но вместо этого коротко кивнул и на меня с вопросом зыркнул, мол, ты-то хоть знаешь, почто идешь? Я ответил ему тем же, что и раньше: взглядом человека, который опустил руку в черный ящик и всей душой надеется, что внутри окажется не тыква.

Переступая через холмики бетонного крошева и бытового мусора, мы проникли в следующее помещение. Здесь было темно, сыро, холодно и четко ощущалось мышиное присутствие. Витал запах древесной гнили. Под ногами трещали осколки стекла, скрежетала бетонная крупа.

— А ты молодец, — неожиданно сказала Ольга. — Не стреманулся этих, когда снайпер дедка снял. Я уж была уверена, что пальба начнется.

— Да чего ж не стреманулся? — сказал я в темноту. — Кто не стремается, отдыхает костылями на восток. При лучшем раскладе.

— Тогда откуда такое хладнокровие?

— А черт его знает. От тебя, наверное, заразился.

Ольга хмыкнула, включила фонарь, жидкий желтый свет скупо озарил внутреннее пространство.

Все понятно, командный центр. Несколько древних пультов, по форме напоминающих фортепьяно, стояли с одной стороны в ряд, с другой — спина к спине. От упомянутых клавишных инструментов отличались наличием выпуклых телевизионных экранов образца так года восьмидесятого, рядами цветных квадратных кнопок, серебристых тумблеров, висящими на крючках наушниками со спиральными проводами и микрофонами на массивных подставках. Дощатый пол центра был усыпан жесткими обложками от регистрационных журналов, пустыми папками из плотной бумаги, негодной для растопки печи, длинными шифрограммами из тонкой, как промокашка, шелестящей целлюлозы. Еще папки, наверняка с картонными карточками, припадали пылью в шкафу. Любопытно, что на корешках, начиная с нижнего ряда, обозначались года, и самой первой стояла папка с индексом «1949». Вот оно, значится, с каких пор мы тут обустроились.

— И чего тут было? — спрашиваю у Ольги.

— Вывески у входа не заметила, — не без подковырки ответила она, пройдя в следующее помещение, вход куда был, разумеется, также взорван. — Секретная локация все-таки.

Я потащился за ней. Несгораемые шкафы по обе стороны, створки огромные, явно не на хранение одежды рассчитаны. На одной замок раскурочен, но внутри я наткнулся лишь на следы мышиного обитания. Вероятно, остальные также были пустыми, иначе деревенщина наверняка не оставила бы их в забытьи. Впрочем, и это занимало меня не особо. Больше хотелось узнать, что же там, дальше.

А там, за поворотом, оказалась массивная дверь. И одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: именно она остановила первопроходцев с тротилом. Надо отметить, старик был прав — черный пропеллер в желтом кружочке действительно обладал каким-то магическим останавливающим свойством. Увидев знак, я и сам было стопорнулся — словно на скелет в генеральских погонах набрел. Приблизился, лишь когда Ольга, смахнув свисающую с потолка паутину, протянула мне фонарь.

— Подержи.

Дверь была похожа на ту, что устанавливают в банках. На входе в денежное хранилище. С громадным вентилем посередине, запорной системой на восемь штырей, красной лампой над входом и большими трафаретными буквами «ВНИМАНИЕ! Открывать только при наличии двух ключей!».

Ну разумеется. Вот оно, волшебное слово: «ключей»! Иначе как бы я сюда попал, если б не ключ? Вот, написано ведь на памятке — один ключ находится у дежурного по части, второй — у ответственного лица штаба оперативного командования округом. Чей был у меня, интересно? Небось самого ответственного. А я-то думал, от склада с прокладками отмычка.

— Тебя разве не обыскивали у Каталова? — удивился я, когда она протянула мне знакомую железку.

— Я умею хорошо прятать, — многозначительно бросила через плечо она, прощупав пальцами обе входные скважины. — Хорошо хоть не напихали сюда ничего. А то, считай, приехали. Значит, провернуть ключи нужно одновременно. Понял-нет? О чем ты думаешь?

— А… да, понял, — шмыгнув носом, я переключил внимание на дверь. — Вот здесь вот, да?

— Послушай, это не шутка. — Блин, а ей однозначно к лицу быть серьезной. — У нас всего две попытки. Потом эту дверь не откроешь ничем. Запомни: крутить вправо и по моему сигналу.

Мы вставили ключи до упора медленно, как если бы от неверного движения тут все могло взлететь на воздух. Мысленно помолившись, Ольга отсчитала до трех, и мы провернули. Кажется, одновременно. Ну, может, я немного раньше закончил, но начали мы точно по сигналу. Кажется, да…

Тишина. Я не знал, чего ожидать, но не произошло ровным счетом ничего.

Ольга уколола меня обвиняющим взглядом. Блин, типа, я ж тебе говорила — вращать вправо, балбесина! Да, им свойственно во всем винить ближнего, особенно если он мужик. Ужаленный, я метнул взгляд на свой ключ. Нет, все верно. Может, заклинило чего? Сорок девятый год — это тебе не вчера из масляной ванны.

В тот же миг за дверью что-то загудело, над нами, недолго поискрив, засветилась красная лампа, а затем внутри самой двери раздался громкий щелчок. Ольга лишь сжала кулаки и победоносно встряхнула руками.

— Йес-с!

Она выглядела счастливой, но что-то в этом ее эндорфинном поведении настораживало. Нет, это не касалось меня. Она не выстрелит мне в спину, когда все кончится. По крайней мере чуйка моя на это молчит, хотя надрессирована как легавая псина на наркоту. Это касалось «догов». И если я все правильно понимаю, то это ее счастье для них обернется настоящей катастрофой.

— Теперь крути, — забрав у меня ненужный более фонарь, кивнула она на вентиль.

Мало что понимая и чувствуя легкое нервное покалывание внутри, обычно заменяющее слова внутреннего голоса «Вали отсюда, Салман», я положил руки на холодный металл. Уж будь что будет, хотя «черный пропеллер» не перестал действовать на меня как заклинание вуду на нескладного колдуна.