Литерный эшелон

Не дожидаясь того, чтоб немцы подняли аэропланы, Данилин лег на обратный курс, и скоро заходил на посадку уже на свой аэродром.

В небо Андрей отправлялся с точным планом как садиться: он его заучивал чуть не час перед полетом. Поэтому сел легко: когда коснулся колесами земли, стал одновременно отпускать газ и брать ручку на себя, увеличивая подъемную силу и тем самым – сопротивление крыла. Самолет быстро остановился.

Произошла лишь единственная помарочка: прежде чем стать окончательно, «Сикорский» качнулся вперед, будто намереваясь скапотировать. Андрей инстинктивно вобрал живот, вжался в кресло, и этого, может быть, хватило. Аэроплан стал на все три колеса.

К самолету спешили механики и пилоты. Обошлось без оваций и без подбрасываний Данилина в воздух. Ему жали руку, одобрительно хлопали по плечам, по шлему.

После полет повторил и Брусин, у него полет и посадка прошли идеально вовсе без происшествий, гладко. На мгновение Данилина уколола игла ревности, но потом это чувство исчезло: все равно он, Андрей был первым…

Более полетов в тот день не было. Авиаторы ушли праздновать: пили местный самогон, выгнанный, кажется, из брюквы и настоянный, видимо на скорпионах.

К вечеру, когда прибыл дирижабль, в авиаотряде не было ни одного трезвого человека, чтоб принять швартовочный канат. Поэтому дирижабль швартовали чуть не всем миром.

– Ни чего вам доверить нельзя! – проворчал Сабуров. – Что же вы так без повода напились?.. В стране, между прочим, сухой закон!

– Никак нет! Повод есть! – и, дурашливо улыбаясь, Андрей доложил о событиях за день.

– Это – поясняет, – согласился Сабуров.

Но все равно сначала матерно выбранил Данилина, Брусина и Хорунжего. После – поблагодарил.

И задумался.

В институте

Появление новых людей оживило Белые Пески. Приехали не просто люди. Прибыли новые хлопоты градоначальнику – семьи и холостяков надлежало расселить. С последними дело обстояло как-то легче: они были неприхотливы по части жилья и провианта. Впрочем, тут имелась иная трудность: количество холостяков уже превышало разумные пределы, и Латынин опасался, чтоб не случилось чего-то дурного.

Конечно, были казачьи семьи, в которых на выданье имелись девушки. Но им, равно как и родителям более нравились бравые казаки, нежели эти худосочные цивильные.

Казаки рвались на фронт, в действующую армию, где легче получить награды и чины. Латынин, грешным делом думал за них замолвить словечко. Ведь еще проще, чем награду там можно получить смерть или увечья. Появятся вдовы, некомплект женихов. Девки на выданье станут сговорчивей.

Но Шульга был непреклонен: там, за пределами города как-то разберутся и без них.

Своей бедой Латынин поделился с казачьим начальником, в надежде, что тот сделает внушения казачкам. Но войсковый старшина сочувственно покачал головой:

– Да, беда… Но это можно старым казацким способом решить…

– Это каким?

– Да украсть невест! У меня дед так бабку у черкесов украл.

– Но помилуйте! У кого тут красть? Тут только туркестанки – часто страшные, как апокалипсис.

– Ну, извините, у вас женихи тоже совсем не георгиевские кавалеры!

На том разговор и закончился.

А в самом деле: о чем еще говорить? Ясно было, что старшина ответил так, только чтоб от него отвязались. Туркестанцы были спокойными, совсем не чета немирным чеченам или черкесам. Да и являлись они подданными российского императора, совсем как Латынин или кто-то еще из Аккума.

И на устройство холостяцких судеб Латынин махнул рукой: как-то будет.

Другим человеком, столкнувшимся с наплывом новичков, был профессор Беглецкий. Ему было проще: прибывшим требовалось лишь помещение и чертежные инструменты. Впрочем, если кто из понаехавших захочет перевестись в другой отдел и помочь посильно, он, как начальник Особой Экспедиции возражать не будет.

Конечно же, прибывшим устроили подробнейшую экскурсию, вдруг у кого-то из новеньких окажется свежий взгляд и в исследованиях удастся продвинуться еще немного далее.

Для начала их провели по деревне к большой охраняемой теплице.

Здесь деревья стелились по земле, на ветках яблонь рядом наливались яблоки и цвели завязи. На свихнувшихся вишнях зрели ягоды: крупные, словно грецкий орех, соседствовали с просто миниатюрными. Под ногами буквально струились побеги гороха. В самом деле: это растение быстро всходит. Но тут оно растет буквально на глазах!

На кустах висели помидоры, огромные, словно бычье сердце. Один из новоприбывших, было, решил что неплохо бы такой взять с собой на салат, и уже собирался умыкнуть плод. Но экскурсовод оказался бдительным. Как бы между прочим пояснил:

– Это инопланетные помидорчики, ты их не кушай и спиной к ним на всяк случай не поворачивайся.

– Это как? – поинтересовался Лихолетов.

Экскурсовод охотно пояснил:

Вышло так: по методу, о котором говорил Столыпин, в камеру с ядерным реактором дозревать поставили несколько ящиков зеленых помидор.

Было это впрочем, до высказывания Петра Аркадьевича, но суть не в этом.

Помидоры если и дозрели, то незаметно. Зато лабораторные твари, которым их скормили, умерли быстро и в мучениях.

Ядовитые помидоры выбросили в яму, и чтоб их не растащили куры – засыпали землей.

К удивлению семена проросли. Заметили это не сразу, когда растение уже поднялось на пядь от земли. Впрочем, более оно и не выросло. Всю свою краткую жизнь оно стелилось к земле, словно вьюн, выпускало листья разной формы и расцветки, будто не могло вспомнить – какие же правильные. Некоторые из них тут же желтели и опадали.

Но после растение благополучно зацвело и даже дало одну завязь. На ту пору помидорный куст ограничили оградкой и аккуратно поливали.

И растение оправдало все ожидания. Единственный помидор на кусте рос стремительно и через неделю был где-то весом в четверть пуда. Верно, рос бы еще, но как-то в полдень от избытка внутренних сил лопнул.

Удалось собрать семена и остатки помидорной мякоти. Последнюю скормили лабораторным мышам – те остались живы. Семена попытались прорастить: но они не взошли: мутировавший помидор оказался бесплодным.

Ученые задумались, но ненадолго: тяга экспериментировать оказалась, конечно, сильнее. Из Астрахани стали выписывать семена: всех и побольше. Предпочтение отдавали растениям с коротким вегетативным периодом. Иными словами – не терпелось. Впрочем, и для других растений нашлось место.

Для растений была спешно построена теплица, в угол ее поставили улей с пчелами: важным, по мнению ученых, было не допустить опыления с другими, неподопытными растениями.

Но результат повторить удалось далеко не сразу: в большинстве случаев мутация оказывалась бесполезной, а то и вовсе вредной. Удалось получить картофель с запахом керосина. Он был совершенно несъедобен и даже ядовит, но загорался от спички, а, попав в костер, тут же взрывался ярким пламенем.

Часть новых растений была бесплодной, и лишь в малой толике удалось закрепить появившиеся особенности. Но Беглецкий не унывал: это было первое, что Аккум мог дать державе. У него даже было все готово, чтоб провести это незаметно, не выдавая своего присутствия:

– У нас есть свои люди в лаборатории Мичурина. Еще год испытаний – и мы начнем ему в лабораторию подбрасывать образцы. Он будет думать, что это он сам вырастил. А нам не жалко…

Затем новоприбывшим показали бывший сборочный тех в котором лежали разрезанные куски бывшей летающей тарелки. Это произвело на птероградцев впечатление неизгладимое, сравнимое с ударом под дых. Они-то, сердечные, полагали, что являются пионерами, основателями новой отрасли, а тут, оказывается, все придумано без них, а они просто фантазируют на заданную тему как бы все сделать попроще и подешевле.

– Обалдеть! – бормотал кто-то. – Видел бы это Циолковский – он бы в гробу перевернулся!

– С чего ему в гробу ворочаться? – возражал Лихолетов. – Он не умер еще…