Ключ Эдема

Он облизал губы, перед тем как глухо произнести:

– Но есть… люди, которые больше меня.

Элиана поспешно отвернулась, чтобы скрыть улыбку, которая едва ли ему пришлась бы по душе. Только что Закария – случайно ли, или нарочно – признал превосходство Натана бен-Исаака. Это непостижимо! И похвально, поскольку не каждый человек сумеет переступить через заблуждение, впитанное с молоком матери, и восхититься тем, кого был призван презирать. Но что еще удивительнее – а Элиана ощущала это так ясно, будто слова были произнесены вслух – он признавал ее собственное превосходство.

«Что если он и сам более не то чудовище, которым был прежде? – спросила она саму себя, украдкой глядя на его задумчивое лицо. – Что если моя единственная судьба – стать его женщиной и родить ребенка? Возможно, это всё, ради чего я пришла на свет. Если старик не солгал… Хочу ли я дитя от него? Впрочем, что – отец? Лишь семя. Я взращу его в своем чреве, напою своим молоком, научу… Дам ему жизнь. Но если старик обманул, не будет ему покоя и после смерти».

Смеясь, она еще глотнула из бурдюка тягучий сладко-кислый напиток, и, чуть оступившись, едва не упала с камня, на который взобралась декламировать стихи Хайяма. Закария подхватил ее, продолжая улыбаться не то от хмеля, не то от поэзии.

– Ох, оставь меня! – Элиана оттолкнула его, хоть и не слишком сильно.

– Я не тебя спасаю, глупая женщина, а это благословенное вино! – он отнял из ее рук наполовину опустошенный бурдюк и жадно к нему припал.

Не так давно им на пути встретилось поселение, где они смогли пополнить припасы. Разговорчивый хозяин, принявший Закарию за путешественника, что взял с собой рабыню, не стал осуждать того за надругательство над нравами, а лишь угостил вином из своего погреба. В результате кошельки путников заметно облегчились, а на боках лошадей появились дополнительные бурдюки.

– Отдай, несчастный! – Элиана сама припала к струйке вина, глотая его, точно воду. На жарком солнце хмель мгновенно вскружил голову, в ушах слышался далекий звон, словно сотня крошечных колокольчиков дрожала на ветру. Тело стало легким, дорога приятной, а древние тайны – слишком далекими, чтобы о них помнить.

– Ты забыла, что всего лишь моя рабыня?! – воскликнул Закария, пытаясь завладеть бурдюком, но его движения стали слишком размашистыми и неуклюжими. – Тебе и вода из копыта лошади – вино!

Наконец, он выхватил сосуд, опрокинул его себе в рот, но на язык упало не более двух капель. Закария разочарованно посмотрел на свою ношу и швырнул в песок. Элиана рассмеялась, утирая вино с подбородка.

– Думаешь, я не возьму своё? – прорычал Закария, и сжав ее лицо ладонями, губами впился в губы, красные от виноградного сока.

Элиана замерла. Она ощущала его дыхание, как грубо ранит щетина нежную кожу, как ладони проводят по шее, к груди, как сжимают, словно имеют на это право. Будто она и впрямь принадлежала ему. Хмель отпустил так же быстро, как нахлынул. Она осознавала все с ясностью, от которой предпочла бы отказаться. Элиана смотрела в затуманенные глаза Закарии, который с хмурой сосредоточенностью развязывал кушак, и вдруг поняла, что этот путь, куда их отправил Натан бен-Исаак – впрямь важен не конечной целью. Не Константинополем, где их ждет таинственный незнакомец из общества. Этот путь ценен тем, что вырвал двоих, ненавидящих друг друга людей, из привычного мира. И там, за границей клетки, вдруг оказалось, что им нечего делить, не за что мстить, и нет ни одной причины, чтобы ненавидеть друг друга. Всё это осталось далеко позади, и, возможно, ждет впереди. Но здесь и сейчас – не было ничего, кроме них.

– Пес раздери, да мы так до конца света не управимся! – устало воскликнула Элиана, и в два счета покончила с узлом на поясе, с которым все никак не могли совладать пальцы лучника.

Византия пережила вершину своего расцвета несколько поколений назад.

У самых ее истоков стояла Римская Империя, которая при императоре Константине была разделена на Восточную и Западную. Тому предшествовали тяжелые времена. Империя захлебывалась в интригах, борьба за престол велась кровавая и бесчестная. Правитель пожелал сделать столицей город Византий: расположение города благоприятствовало торговле, а главное, это позволило бы Константину укрепить свою власть, буквально воссоздав центр, полностью подвластный ему, отгороженный от злопыхателей и соперников. Это было время не только политических перемен, но и духовных. Христианство из гонимого верования превращалось в официальную религию. Таким образом, Византий, иначе – Новый Рим – или же Константинополь, стал не только столицей державы, но и столицей христианства.

Постепенно Восточный Рим становился самостоятельным государством. Взрослеющая Византия впитала все лучшее, что было в прежней Римской Империи, не погнушалась опереться на греческую культуру, и вскоре окончательно сформировалась как отдельная политическая единица. Но в то же время, соседство с древним, могущественным Римом не давало покоя жителям Византии. Противостояние глав церквей, старающихся расширить зону своего влияния, сплелось с борьбой за власть. Войны ослабили распавшуюся Римскую Империю. Византийцы, уставая от распрей, тянулись на Запад, к воссоединению с соседями. Из-за этого нередко вспыхивали бунты, подрывающие авторитет правителя. Тем не менее, распространяя христианство, Византия заручалась поддержкой варварских племен, делая их своими союзниками, тем самым укрепляя свои границы и даже расширяя их.

Но если мудрые правители приводили страну к процветанию, глупые и неудачливые погружали в упадок. Так Византия лишилась сирийских земель, проиграв их в битве арабам, Египта, большей части Северной Африки.

При правительстве династии Комнинов, чей потомок Мануил I правил и ныне, Византия пережила новый рассвет. Войнами они вновь обогащали себя землей, а также ставили перед собой высокую цель: уничтожить Западный Рим. Им казалось, что пока тот существует, над Византией довлеет злой рок вторичности. Осуществить желаемое до сих пор им не удалось. Мануил же разменял седьмой десяток, и политика его интересовала уже в меньше степени, нежели астрология, что давало пищу для сплетен и осуждений.

Как бы там ни было, но Византия с ее богатой историей, смешавшая в себе культуру Рима, Греции, прикормленных и порабощенных народов, пережившая несколько расцветов и несколько упадков, была все еще велика и прекрасна. И она встречала с распростертыми объятиями идущих по ее дороге двоих людей – женщину и мужчину.

Как и полагала Элиана, дороге подвластно многое. Она щедро дарит чудеса и раскрывает тайны, но оставляет их себе, как только путь скитальцев подходит к завершению. Едва впереди показались стены Константинополя, они будто забыли всё, что случилось в том, другом мире, пролегающем между монастырем Святой Екатерины и столицей Византии. Нахлынули воспоминания об обидах и горестях, обо всем, что они принесли друг другу, но лишь не о том, какое наслаждение обрели вдали от условностей своих невидимых клеток.

Пройдя в ворота, они обратились к одному из стражников. Тот был хмур и недоволен появлением чужаков, но за определенное вознаграждение выслушал их. Узнав, кто они и откуда (а Натан бен-Исаак приказал отвечать правдиво), стражник удивился и сказал, что начальник всем дал распоряжение относительно новоприбывших, которые назовутся этими именами, задержать их со всем почтением. Элиана и Закария были крайне удивлены, но не подали виду. Лишь проверили, на месте ли их оружие, и не собираются ли у них забрать его. Но им и впрямь не доставили неудобств, напоили и накормили с дороги, позаботились о лошадях, и не прошло часа, как за ними пришел незнакомец. Он был полный, с женоподобной фигурой, его лысая голова блестела на солнце так же, как крупный горбатый нос, тяжелые мешки под глазами были увлажнены не то непроизвольными слезами, не то потом.