Сумеречный септет

Туджаны обходили нас то слева, то справа, и мы, соответственно, шарахались то вправо, то влево, не заботясь о направлении движения. Сначала мы мчались мимо редких трухлявых деревьев, потом мимо гигантских хвощей, потом продирались сквозь кустарник. Я был впереди, потом впереди оказался Хильмо, и я едва поспевал за ним.

А потом я упал. И надо мной стоял Скверный Мальчик с автоматом в руках и стрелял, стрелял, стрелял… Словно вколачивал гвозди. Стрелял уже не очередями, а одиночными, и отработанные гильзы шипели, падая в воду. И лес, казалось, насквозь был пропитан сладковатым запахом крови.

Кончились патроны, и мы снова бежали. По грязной, будто протухшей воде, по серому ковру мхов, по скользкой рыжей земле. Скользили, падали, вскакивали и снова бежали. Хильмо по пояс провалился в какую-то яму, и я, ругаясь последними словами, тянул и тащил его…

А потом все кончилось. Мы миновали какой-то особенно колючий кустарник и обнаружили, что туджаны прекратили преследование…

Была тишина и темнота. Полное блаженство сменилось страхом: если Шварц не выдержал и послал вертолет бомбить Станцию один раз, он запросто может сделать это и вторично. Но, спасшись от туджанов, попасть под бомбы милого дурака Шварца — это не просто глупо, а глупо до отвращения. Значит, надо идти. Быстро идти, быстро делать свое дело и быстро возвращаться.

Я поднялся с мокрой земли и легонько ткнул Хильмо носком сапога:

— Вставай, время не ждет.

Тело отчаянно болело, но надо было собраться с силами, надо было идти вперед.

Какое счастье выйти наконец-то из этих бесконечных болот на твердую землю и не видеть больше перед собой высокой жухлой травы с предательски яркими пятнами мха, прикрывающего промоины черной воды, мертвенно-бледных хвощей, плавающих змей, туджанов и прочей пакости. Даже тучи комаров, столь сильно досаждавшие нам в последние дни, куда-то вдруг разом пропали, а птицы, которых за три недели наших скитаний по болотам я изредка слышал, но ни разу не видел, встречались здесь на каждом шагу и с шумом и писком выпархивали прямо из-под ног.

Все радовало наш взгляд: зеленая трава, блеклые краски луговых цветов, бабочки, стрекозы и живые деревья. Моросящий дождь прекратился, и мне даже на какой-то миг показалось, что сквозь пелену низких облаков тускло поблескивает диск солнца.

Впервые мы не выставили на ночь дозорных и все пятеро завалились спать на расстеленный около долгожданного костра брезент. Разумеется, после того как мы слышали взрывы и нашли посылку, предназначавшуюся, вероятнее всего, преследующей нас группе, это было легкомысленно, однако поход так измотал нас, что пришлось рискнуть. Сколько я ни убеждал себя в необходимости выставить ночной караул, сил у меня достало лишь на то, чтобы подняться и затоптать костер.

Я вглядывался в усталые, обросшие щетиной и распухшие от комариных укусов лица товарищей, смотрел на их оборванные комбинезоны, ободранные и сбитые пальцы и думал о том, что нам пока везет — мы выбрались из этих проклятых болот без потерь. В том, что мы сумеем найти Станцию, я не сомневался, не пугала меня и встреча с мародерами — благодаря найденной «колбасе» мы были прилично вооружены. Однако если, добравшись до Станции, мы обнаружим, что она уже занята, поход наш окажется не только бессмысленным, но и скорее всего гибельным для всех нас. С вертолетом нашим конкурентам ничего не стоит отыскать ее и подготовить нам достойную встречу. Додумать эту мрачную и уже не первый раз приходившую мне в голову мысль я не успел, сраженный тяжелым, беспокойным сном.

Мне снилась Катрин, умолявшая меня не ходить на Станцию. Цеплявшийся за материнскую юбку Освальд сначала вторил ей: «Папа, не надо! Папа, не надо!» — а потом в руках у него появился массивный армейский пистолет и он, с трудом подняв его, начал в меня стрелять…

Первое, что сделал Валентин, разбудив меня, — это сунул мне под нос часы:

Я спросонья обругал его, как будто он был виноват в том, что мы так заспались, и принялся расталкивать остальных. Пока мои товарищи нехотя поднимались, протирали глаза и чистили перышки, Валентин успел разжечь костер и вывалил в котелок содержимое нескольких консервных банок, решив, видимо, что время, затраченное на добрый завтрак, окупит себя сторицей. И, надо признать, лица этих засонь при виде булькающего в котле варева начали проясняться.

— Похоже, у нас намечается пиршество, — оживленно пробормотал Даниэль, крадучись и, по своему обыкновению, как-то боком подбираясь поближе к костру. — Хорошо поспали, хорошо поедим, глядишь, и вовсе на людей станем похожи.

— Чего-то не хватает, а? — Валентин запустил пятерню в густую черную бороду и задумался.

— Музыки. Правильному пищеварению способствует тщательно подобранное музыкальное сопровождение, — сообщил Десто и полез в рюкзак за приемником.

— Да не мучь ты его, опять только треск да помехи услышишь. Надоело, — остановил его Валентин. Повел из стороны в сторону коротким, похожим на картошку носом и торжественно возвестил: — Знаю! Знаю, чего не хватает, — лаврового листа! Где-то он у меня здесь был… Даниэль, не суй нос в котел, свари лучше кофе.

— И не думал совать. Между прочим, вы заметили, какие тут странные деревья растут? Листья острые и узкие и расположены перпендикулярно земле.

— Точно. А стволы голубые и блестят, будто металлические, даже не скажешь, что это кора. Я о таких и не слыхивал.

— Обрати внимание, они все молодые, после войны уже выросли.

— При чем тут война?

— Да нет, я так просто.

— «Просто»! — передразнил Даниэля Валентин. — Ты смотри, что делаешь, кто же так кофе варит? Это же суррогат, который с молоком пьют, а не кофе!

— Сюда бы Ионату из «Счастливого якоря»…

— Не успел оклематься, а уже по девочкам соскучился?

— Что ты! Просто никто лучше ее в Порт-Андебаре кофе заваривать не умеет.

— Чревоугодник! После стольких дней воздержания ему нужна женщина для варки кофе! Чудовище! — Десто в притворном негодовании воздел руки к небу.

Холодные консервы и влажные галеты, когда мы жевали их, сгрудившись и скорчившись под наспех натянутым тентом, чуть не по колено в воде, не располагали к беседе, и вот теперь, в предвкушении близкого завершения похода и обильного горячего завтрака, словно вознаграждая себя за долгое вынужденное молчание, мы все разом начали болтать чепуху. Видимо, наступила разрядка, и я вдруг тоже почувствовал, что беспричинно улыбаюсь и мне хочется дурачиться и нести лажу. И я уже было открыл рот, чтобы извергнуть поток глупостей, но тут до меня дошло, что среди веселящихся у костра мужчин нет Батисты.

— А где Викаура? Кто видел, куда он ушел?

— Кто ж его знает!

— Придет. Как ложки ко рту поднесем, так и появится.

— Э-ге-гей, Батиста!

— Тихо, здесь я. — Он появился так неожиданно — будто из-под земли вырос. — Пока вы тут гопничаете, я успел отыскать Станцию.

— Шутишь? — спросил Эрнест неожиданно севшим голосом.

— Какие могут быть шутки? — удивился Викаура. Он вскинул на плечо трофейный автомат, засунул за ремень три гранаты с длинными ручками. — Собирайтесь.

— А завтрак? — уныло протянул Даниэль.

— Если они обнаружат нас первыми, завтракать придется на том свете, — сухо обронил Эрнест, набивая карманы патронами для карабина.

Драться с мародерами, которые, судя по всему, захватили Станцию, мне решительно не хотелось. Я вообще человек мирный, а получить ни за что ни про что пулю в живот — благодарю покорно. Рискнуть ползать по здешним топям в надежде сорвать куш — это одно, а ввязываться в перестрелку — это мне совсем ни к чему.

Я всматривался в лица спутников, надеясь, что хоть у кого-нибудь хватит здравого смысла отказаться от участия в этой авантюре, но не тут-то было. Даже Даниэлюшка, агнец кроткий, и тот, вооружившись карабином, рассовывал по карманам штормовки гранаты. Видит Бог, Даниэлюшка с карабином — зрелище уморительное, однако мне-то было не до смеху. Уговаривать этих безумцев одуматься — все равно что пытаться остановить танк голыми руками. Делать нечего, пришлось взять несколько гранат — благо огнестрельное оружие уже разобрали — и изобразить на лице готовность погибнуть, но выбить неприятеля из этой, тьфу, чтоб ей пропасть, Станции. И зачем только я согласился участвовать в разборке архивов Масенды, зачем привлек к экспертизе Эрнеста?..