Врата Атлантиды

— Да пей, чего ты разобиделся.

— То-то! — Павел, прикрыв глаза, сделал огромный глоток. — А что ты там насчет сигаретки говорил?

Марина с Анютой проснулись около девяти утра. Пока они принимали душ, Корсаков приготовил завтрак: яйца всмятку, бутерброды и кофе. Воскобойников бродил по комнатам, с нетерпением ожидая, когда все уедут, чтобы спокойно заняться картиной. После завтрака он проводил всех на улицу и попросил, чтобы раньше шести-семи часов вечера никто не появлялся.

— Трудись спокойно, — сказал Корсаков, — а мы отдохнем. И за тебя тоже.

Павел поцеловал Марину, помахал Игорю и Анюте и закрыл двери. Корсаков услышал, как Воскобойников щелкнул замком и одобрительно кивнул — это он предупредил Пашку, что могут заявиться коллеги или просто друзья пивка попить и тогда никакой работы не будет.

— Ну что, красавицы? Куда едем? — спросил он, оборачиваясь к девушкам.

— Я бы хотела в Архангельское, — попросила Марина.

— Значит, едем в Архангельское, — сказала Анюта, — есть возражения?

— Никаких, — поспешил ответить Корсаков.

— Вот и отлично. А потом предлагаю на пляж, а потом поедем ко мне, в Митино. Это по дороге. Должна же ты посмотреть, как я живу.

— Хорошо, — согласилась Марина.

Поехали на красной «daewoo» Анюты. Марина, хотя ей хотелось обкатать «Ниву», не возражала — после ночного происшествия она чувствовала себя невыспавшейся. Анюта наоборот, будто спокойно проспала всю ночь, была полна сил и энергии. Она усадила Марину на переднее пассажирское сиденье и пообещала ехать осторожно. Корсаков, прежде чем сесть в машину, шепотом сказал, что у Марины только полтора месяца беременности и не стоит так ее опекать. Анюта отмахнулась от него, ядовито спросив: он беременный или Марина? — и заявила, что она как женщина лучше знает, что делать.

Через Строгино выехали на Новорижское шоссе. Анюта вела машину быстро, но без своей обычной наглости, не забывая, однако, сигналить и отпускать едкие замечания по поводу манеры вождения других водителей.

Припарковав машину перед центральным входом в усадьбу, она, словно профессиональный экскурсовод, начала было рассказывать об Архангельском, но Марина мягко ее остановила:

— Анечка, это же моя специальность, позволь я проведу экскурсию.

Посетителей было немного, а может, так казалось потому, что усадьба занимала большую территорию. В основном бродили группы иностранцев, восхищенно цокавших языками и щелкавших фотоаппаратами. Усадьба строилась и украшалась более пятидесяти лет и, по словам современников, напоминала садами, цветниками и парками райский сад. Редкие сорта деревьев и кустарников впоследствии погибли — оросить территорию парка в полтора десятка гектаров при Советской власти оказалось не под силу. Корсаков был здесь еще в студенческие годы, все с тех пор позабыл и с удовольствием слушал Марину. Они бродили по паркам, спускались по террасам, проходили длинными «зелеными галереями», напомнившими Анюте Петродворец, где она была в прошлом году. Марина останавливалась перед скульптурами античных философов, полководцев, мифологических персонажей, сыпала именами ваятелей, работавших на князя Юсупова, коротко рассказывала историю каждого: Кампиони, Пенно, Трискорни. Коллекцию живописи смотреть не пошли — погода была отличная и заходить в помещение не хотелось, хотя посмотреть и там было что: в коллекции Юсупова были итальянские, голландские, французские художники семнадцатого — девятнадцатого веков.

Перелеском спустились к реке и расположились у воды, на крутом берегу. Справа был пологий спуск к реке. Анюта сбегала в машину и принесла купальники себе и Марине. Корсаков с завистью смотрел, как они плещутся в воде, — сам он в трусах с нарисованными мышами купаться не решился. У обеих были такие фигуры, что хоть сейчас ваяй их и выставляй возле малого дворца «Каприз» или у «Чайного домика». Пожалуй, ни один из архитекторов: ни Гонзаго, ни Петонди, ни Бове, не нашел бы, что возразить.

Затем, возле примыкавшего к территории усадьбы санатория Министерства обороны они обнаружили шашлычную. Корсаков набрал шашлыков, пива себе и Марине и, несмотря на протесты Анюты, минеральной воды для нее, заявив, что после пива она за руль не сядет. К трем часам стало жарко даже под тентом шашлычной, и Анюта предложила заехать к ней на кофе, а потом на пляж в Строгинскую пойму. Так и поступили и на Арбат вернулись в начале седьмого вечера, истомленные водой и солнцем.

Анюта поставила машину рядом с «Нивой», посигналила, вызывая Воскобойникова. Корсаков, встав под окно спальни, крикнул пару раз, потом постучал в дверь.

— А он не мог уйти? — спросила Марина. — Может, в магазин или по Арбату пройтись.

— Посмотрим, — Игорь открыл дверь своим ключом, подумав, что надо бы провести звонок.

Он быстро поднялся по лестнице. Павел сидел в кресле с закрытыми глазами. У Корсакова екнуло сердце, но, подойдя, он с облегчением обнаружил, что Пашка попросту спит. На столе в пепельнице лежала гора окурков. Корсаков быстро опорожнил ее в мусорное ведро.

— Вот это я понимаю работа! — воскликнул он. — Спровадил всех и спать.

— Работу я сделал, — пробурчал Воскобойников, открывая глаза, — можешь посмотреть.

Он поднялся и протопал в спальню. Картина стояла на мольберте, развернутая к свету. Корсаков взглянул на нее и почувствовал, как по спине побежали мурашки — его ночной кошмар оказался пророческим. Картина была выполнена в темных тонах. На перешейке, разделявшем болотистую равнину, сходились две армии, вот-вот должна была грянуть битва. Справа к болотам подступали горы, слева — холмистая равнина. Ущербная луна освещала трясину, испарения делали фигуры бойцов размытыми. Справа, на скале, в окружении багровых чешуйчатых чудищ, сидела женщина в доспехах. Ее фигура была прописана с удивительной точностью: губы улыбались злой усмешкой, черные волосы вились под порывами ветра, черные широко распахнутые глаза, казалось, проникают в самую душу зрителя. В ней было что-то неуловимо отталкивающее, несмотря на прекрасное лицо и идеальную фигуру. Вот сейчас она небрежно взмахнет рукой, посылая войска на смерть, и никто не дрогнет, готовый умереть за нее. Даже не за нее как абстрактную фигуру предводителя, а за обладание ею. Корсаков был готов поклясться, что именно за обладание этим божественным телом идут умирать воины как с одной стороны, так и с другой. Мимолетный восторг обладания для героя, решившего исход сражения, и после быстрая смерть с улыбкой осуществленной мечты на губах…

— …шестнадцатым — началом семнадцатого века, но холст значительно моложе, — услышал Корсаков голос Воскобойникова. — Эй, ты меня слышишь?

— А… да, слышу, — опомнился от наваждения Игорь.

— Картину переносили на новый холст, — продолжал Павел, — это ясно, и сделали это уже в девятнадцатом веке. О художнике сказать ничего не могу. Скорее всего, это западно-европейская школа. О ценности картины тоже ничего не скажу — нужны серьезные исследования. В каталогах упоминания о ней я не встречал. Грунт двухслойный, состав определит реставратор, если надумаешь восстанавливать картину. Я тебе записал телефон заведующего отделом реставрации Пушкинского музея — там, на столе лежит. Это мой учитель, сошлешься на меня. И не тяни — еще немного, и красочный слой посыплется. Тут не только кракелюр, тут еще изломы и красочного слоя и грунта, лак пожелтел.

— А не может она быть состарена искусственно? — спросила Марина.

— Вряд ли, — поморщился Воскобойников, — хотя такая техника существует. Есть специальные лаки, дающие эффект кракелюра. Декстрин, крахмал, противобродильные добавки, вода, но я не думаю, что здесь мы имеем дело с поделкой. И раньше картина не реставрировалась — ни следа реставрационных мастик или тонировок я не нашел.

Корсаков почувствовал, как Анюта вцепилась ему в руку.

— Кошмар какой! Знала бы, что под птичками такое изображено, — ни за что бы не взяла картину у бабули.

— Да, довольно мрачный пейзаж, — согласился Воскобойников. — Ладно, я свою работу сделал, а что дальше — вам решать. Марина, не пора ли нам двигать? Еще часа два до Яхромы пилить.