Падение небес

Стрелял молодой цыган, дробь рассеялась в стороне, далеко от дикаря. Тот взмахнул копьем, снова завыл, ударил ящера пятками, разворачивая, — и пропал из виду, скрывшись за насыпью. Ветер подхватил пригоршни песка, вылетевшие из-под ног маниса, и понес прочь рыжей бахромой.

— Надо убираться отсюда, — Альбинос крепче сжал руль. — Если кочевые начнут…

— Погоди. — Разин стал перебираться на заднее сиденье, к пулемету.

Альб сбросил скорость, удаляясь от развалин. Над руинами разнесся многоголосый вой. Справа и слева от холма, за которым скрылся мутант, показались наездники. Стуча манисов пятками в упругие бока, они размахивали копьями и дубинками. Цыгане бросились к повозкам, караван ощетинился стволами, закричали женщины, заныл напуганный шумом младенец. Мутанты вылетели из-за бархана цепью, оглянувшийся Альбинос насчитал почти три десятка наездников с луками. Стрелы взмыли к светло-голубому небу. В ответ затрещали выстрелы — все мимо. Расстояние между кочевыми и табором стремительно сокращалось… Стрелы ударили в повозки, прошивая тенты. Цыгане дали залп — двух мутантов настигли дробь и пули, но оба удержались в седлах.

— Давай туда! — велел Разин, приподнимая пулемет на турели.

Альб развернул сендер, и ствол пулемета пополз вправо, в направлении бегущих манисов.

Кочевые разразились новым кличем, их вождь, скакавший впереди, отвел руку с копьем назад, готовясь к броску… Грохот выстрелов над головой Альбиноса заглушил все звуки. Песок взметнулся перед наездниками десятками фонтанчиков, выбитых пулями, — Разин стрелял с упреждением. Вождь заорал, натягивая поводья. Цепь атакующих развалилась, мутанты разворачивали ящеров, уносились прочь от развалин. Сквозь рев двигателя донесся рык цыганского барона:

— Не стрелять! Хватит!

— Рули к табору, — Разин выпустил пулемет, и ствол задрался вверх.

Навстречу сендеру вышел барон — коренастый пожилой мужик в ярком желтом жилете. Под расстегнутым воротом виднелся еще один жилет, красный, под ним — ядовито-зеленый. Рубаха на нем была белая, из-за широкого кожаного пояса торчал длинный кривой нож в вышитых бисером ножнах. Барон, широко взмахнув рукой, снял шляпу и приложил к груди. Волосы его были совсем седые.

— Легкой дороги, тусклого солнца! — объявил он.

Разин кивнул в ответ. Он стоял в сендере и смотрел на барона сверху. Подошли еще несколько цыган, курчавый паренек встал рядом с бароном и положил обрез на плечо.

— Зачем стреляли? — спросил Разин. — Это были разведчики, если их не злить, они бы не напали.

— Молодые… Молодые любят стрелять.

Барон скорбно покачал головой и отвесил мальчишке с обрезом подзатыльник. Удар вышел неожиданно сильным, цыганенок свалился на колени и выронил оружие.

— Мошка, ты понял? Этот опытный человек говорит, что если бы ты не выстрелил в мутанта, они бы не напали. Ты подверг семью опасности!

Мошка подобрал оружие, встал и потер затылок.

— Я понял, старший…

Барон обернулся к Разину.

— Молодые любят стрелять, им только дай повод. С возрастом он поумнеет, возмужает — тогда поймет, что нет ничего хорошего в том, чтобы продырявить кого-то на расстоянии.

Старый цыган покосился на Мошку, тот отодвинулся — боялся нового подзатыльника.

— Другое дело нож, — барон взялся за кривую рукоять на поясе, — совсем другое дело! Когда горячая кровь заливает твою ладонь, ты поворачиваешь клинок в ране, глядя в глаза кровнику… но молодым только стрелять хочется! Однако я не поблагодарил вас за помощь. Признателен. Мы все признательны!

Барон обернулся и взмахнул рукой. Родичи, столпившиеся позади него, принялись разноголосо благодарить спасителей.

— Какими судьбами здесь? Ваш табор вроде северней обосновался? — перебил нестройный хор Разин.

— Для меня большая честь, что ты слышал о семье, — барон нахлобучил шляпу и сразу сделался моложе на вид — лицо у него было румяное и полное, если бы не седина, он казался бы совсем не старым. — В Москве сейчас сделалось опасно. С юга вторглись дикари, захватили Ленинский тракт. Даже сюда добрались, как видишь.

— Они и раньше здесь показывались, только редко, — вставил Альбинос.

— Эти смелые, потому что за ними сила, — вздохнул барон. — Они не боятся больше ни Ордена, ни московских кланов. Ну что ж, пусть москвичи покажут свою силу. С нами они держались грозно, а теперь будут грозить войску мутантов. Наша семья мирная, нам не по душе сражения. Это только молодым хочется стрелять.

Мошка на всякий случай отодвинулся еще на шаг.

— Ну а мы откочуем в Рязань, — закончил барон. — Потом поглядим, что дальше.

— Может, в Рязани встретимся, — бросил Разин. — Едем, Музыкант.

— Рязань совсем не изменилась, — заметил Альбинос, когда сендер миновал свалку ржавеющих остовов древних машин и проехал мимо указателя «УЛИЦА БУТЫРКА».

Дело шло к вечеру, и на дороге между домами было тесно. Вдоль заборов, украшенных черепами мутафагов, расхаживали старатели, под повозками кто-то спал, упряжные манисы шипели и качали плоскими головами вслед сендеру, выплевывая черные раздвоенные языки.

— Куда сейчас? К «Злому киборгу»? — спросил Альбинос. — Эта улица ведет к гостинице, ею Миха Ротник и заправляет.

— Это после. Ты знаешь лавку старьевщика? Давай к ней.

— С мотором над дверью? Знаю, конечно. Так что же, хромой Прокоп — и есть человек Меха-Корпа? Никогда бы не подумал.

— А ты и теперь не должен так думать. Наведаемся к Прокопу, после забудешь о нем. Осторожно!

Через дорогу, шатаясь, брел пьяный — судя по одежде, старатель. Увидев сендер, он попытался ускорить шаг, запутался в собственных ногах и рухнул в кучу навоза. Альбинос аккуратно объехал пьяницу, который тут же заснул, блаженно жмурясь посреди вонючей лужи.

— Хороший город, — пробормотал Разин.

— Это центральная улица, — зачем-то пояснил Альб.

Лавка Прокопа находилась на окраине, далеко от площади, где кипела местная деловая жизнь и где процветало заведение Михи Ротника. Альбинос предпочел не показываться у «Злого киборга» и проехал переулками. Похоже, они понравились Разину не меньше, чем улица со спящим забулдыгой — здесь было тесно, грязно и куда больше навоза. И домишки на окраине были убогие — развалюхи, сколоченные из старого хлама. Лавка Прокопа выглядела получше соседних зданий, это было крепкое сооружение, возведенное на древнем кирпичном фундаменте. Над входом покачивался старинный электромотор, к которому были подвешены осколки стекла, пестрые обломки пластика и древние электронные платы. Под вечерним солнышком пайка сверкала красным.

Альб толкнул дверь, она заскрипела, звякнули подвешенные над входом железки и стекляшки. Разин зашел следом и огляделся — вдоль стен тянулись полки. Верхние занимала старая посуда, шкатулки и разнокалиберные зажигалки, на нижней были ящики с полированными крышками, а один, самый большой, с пыльной сеточкой динамика на боковине, стоял на полу. «Какой-нибудь радиоприемник древний», — решил Альбинос. Весь этот хлам, найденный среди руин, в лавку несли старьевщики, таков их промысел. Они сбывают предметы скупщикам старины и тем живут. У Прокопа среди старьевщиков были обширные связи, к нему приезжали даже из самых отдаленных районов Пустоши, заодно делились новостями, которые охотники за древностями зачастую узнавали первыми во время странствий. Хромой торговец стариной славился как человек приветливый, незлобивый и самое главное — уступчивый. У него всегда можно было разжиться по дешевке подержанным барахлом, а то и занять пару медяков в долг. Из-за увечья Прокоп никогда не отлучался из лавки.

Вот и сейчас хромой вынырнул из-за стеллажей с товарами, сияя самой добрейшей улыбкой. Калека всем своим существом излучал приязнь, даже костыль его стучал как-то особо приветливо.

— А, Музыкант, вернулся, а говорили — пропал, — хотя это казалось невозможным, инвалид улыбнулся еще шире прежнего. — Струн тебе? Струн гитарных, как обычно? Есть у меня, найдутся.