Харон

Из пары двойников еще надо долго разбираться, кто был первым, а кто вторым, кто оригинал, а кто слепок. В бывшем Мире Перевозчика главным доказательством всегда оказывалось свидетельство третьего лица. Как быть, если оно отсутствует? В принципе? Хотя рано или поздно помирать приходилось и тому и другому, и испытывали они при этом одинаково, пусть здесь, в лагере, это происходит быстро. Помучился чуть — и ты уже «примороженный», и ничего тебе не надо, ты подготовлен для нового рождения, уже в своем, настоящем Мире. Он будет для тебя одновременно нов и узнаваем, и когда-нибудь ты скажешь себе: я дома. Миры милосердны к вам, обменивающиеся атомы. А как насчет катализаторов реакции?…

Харон коснулся края своего помоста и понял, чем эта партия показалась не похожей на другие, заставила насторожиться.

Он постоял немного, упершись в край помоста ладонями. Румпель, как водится, тот же. Или копия, неважно. Ударил по помосту кулаком, так что дерево загудело, быстро пошел обратно на бак. При этом завернул один раз к борту, чтобы окончательно убедиться в том, что заметил еще с берега, от сходен. Да, эта Ладья весел не имела.

«Самоходом пойдем. На двигателе типа водомета. Спереди дыра, позади отверстие. Черт, это, по-моему, тоже «выскочило». Ну, если так, как мне думается, то мне же и легче. Посмотрим еще, кто из нас пятнистее…»

Прогромыхав вниз в расступающемся потоке ползущих навстречу, Харон без всяких предисловий, сбоку, как вышло, заехал ближайшему танату по скуле. Ощутил, как у того отъехала челюсть. Сбитый танат уронил и своего напарника, что стоял рядом.

«Прелесть с ними, летят, как кегли. Но вы будете со мной разговаривать, танаты. Следующий».

Очередь на сходнях реагировала вяло. Некоторые даже не посмотрели. Впрочем, как раз поднимались «примороженные», кое-кто и двигался-то с закрытыми глазами. Высшая проба — с исчезнувших сотых линий. Один или двое тронули плечо соседа, указывая.

Закончив со следующим (левой в висок, правой, наискось, в скулу — как учили когда-то), Перевозчик сквозь поток прошел на другую сторону сходен, принялся за пятнистых тут. Он ничего не говорил, ни о чем не спрашивал. Он даже не торопился. После первого таната его заметили, после второго отступили, выхватив мечи. Толпа качнулась, потекла вбок. Наконец последний из четверки, оставив без внимания тела остальных, будто тут их и не было, невозмутимо и высокомерно сказал:

— Ну, что тебе еще надо, Перевозчик? Что ты бесчинствуешь? Нам это не нравится.

— А вот я разъясню, что мне надо, — Харон, увлекшись, сцапал и этого.

— Остановись, Харон! — властно сказали сзади. — Уймись, Перевозчик, мы будем говорить с тобой!

Оглянувшись — что ж за привычка все сзади подходить! — Харон процедил:

— Это еще как попросите. Я, — сделал ударение, — могу не захотеть.

Отпущенный высокомерный несколькими движениями оправил взбитую хламиду и вновь занял свой пост у сходен.

«Достоинство свое танаты блюдут, этого не отнять, — запоздало подумал Харон. — Не то что я».

Он отчего-то ожидал увидеть вновь того, с вывихнутыми пальцами, выбитым плечом. Но танат, окликнувший сзади, был целеньким, неповрежденным. А того, выходит, он все-таки окончательно обработал.

— Пятнистые, куда вы деваете своих после… ну, как из строя выйдут? Где у вас цех переплавки-перековки? Или — как мусор?

Перевозчик был верен себе.

— Не твое дело. Чего ты хочешь?

— Почему вы грузите на Ладью всех? У вас же был тан, я сам держал его в руках. Где это видано — сразу весь лагерь на Ту сторону? Им же к разным «пристаням», к разным Мирам.

— Не у одного тебя меняются планы, Перевозчик. Мы решили, — танат дробно рассмеялся, — последовать твоему примеру. Надо меньше предаваться пустым разговорам в горах. Новый оракул указал нам. Ладья станет заходить на разные «пристани», только и всего. Развезешь их, вернешься, и лагерь опять полон.

— Харон! Харон! — закричали из толпы, и Перевозчик не успел ответить танату.

Группа, в которой были и Гастролер, и Псих, и девушка-пифия, испуганно к Гастролеру жавшаяся, и виднелась макушка Локо из козьей шкуры, подходила к сходням. Рядом шли в той или иной степени «примороженные» индивидуумы, и группа выделялась. Звал Харона Листопад.

«Вот поэтому я и понял. Слишком они на этой Ладье собрались разные. И слишком много. Большого напряжения ума от тебя, Перевозчик, не понадобилось, надо признаться».

— Вот этих — сюда, — сказал он, еще не совсем понимая, верно ли поступает.

— Ты перестанешь делать нам назло, Перевозчик? — ощерился танат. — Сколько можно создавать трудности из одного своего каприза? Мы уважили твое мнение, отнесись и ты к нашему соответственно. Где твоя честь? Ты забыл свой долг!

— Не шипи, пятнистая крыса, все равно сделать ничего не можешь. — Харон наблюдал, как компания выворачивается из потока. — Как прикажешь тебя понимать — я не уважаю вас, танатов, или я не выполняю свой долг по отношению к Мирам? Миры — это вы? Государство — это я? Новая интерпретация старинной формулы из моего Мира — откуда вам ее слышать?

— Харон, мы знали, что ты не бросишь, — проговорил Листопад, оказываясь рядом. — Я говорил им… говорил ведь? — обернулся он к остальным.

(*Здесь — Аполлоний Родосский, «Аргонавтика», III в. до н. э. (пер. Н. Мамонтова))

сказал Псих.

— Как поешь, когда тебе хвост прищемить. «Плечо…» Уж я тебе подставлю, погоди.

— Братан, все пучком! — Гастролер.

— Как же это вы, такие смелые, на Ладью-то поплелись? Ладно, позже. — Харон обвел всю компанию пальцем и указал им в сторонку, а подумав чуть, вообще махнул, чтобы убирались.

— Ты поплатишься, Перевозчик! — возник между ними танат.

— Не грози. Хуже, чем есть, вряд ли выдумать. Эти останутся. А то вам будет скучно с самими собою. Их до моего возвращения и покараулите, чтоб даром не проедаться, забаловались вы, меня уже не слушаетесь, — Харон выразительно похлопал рукой по бедру, где висел кошель с Ключом.

Гастролер, который все выглядывал кого-то в общем потоке, вдруг нырнул туда, вытащил за рукав неопрятного толстячка. Харон узнал Брянского.

— Ну, сокровище. Он-то вам зачем? Брянский был совсем не тем вертлявым бойким

приставалой, что встретился Харону. Обычные «примораживающие» трансформации коснулись его щедрой рукой. Он, должно быть, уж и не разговаривал.

— Нельзя его отправлять, — говорил Листопад. — Мы без него, Харон, знаешь, как без рук. Это ничего, что он почти не узнает. Это ему не мешает.

— Мужик рулит свою фишку, — подтвердил Гастролер, заботливо устанавливая Брянского прямее.

Последние из последней процессии втянулись в ладью, на ее широкий трап, на палубу, где, наверное, стало не повернуться. Харон окинул взглядом опустевший лагерь. Вдруг… нет, это не было обманом зрения в неверном свете. Панорама палаток на фоне Горы задрожала, и по ней побежали волны, совершенно точно, как там, в Мире, только не произошло замены на негативное изображение. Ошалело ругнулся Гастролер, охнул Листопад, Псих забубнил себе под нос. Танат рядом, и на посту у сходен, и все они, торчавшие на очистившейся набережной, дернулись разом как-то очень синхронно, как бы повторяя одно и то же движение, которое Перевозчик не сумел уловить. Волны бежали, бежали не концентрические круги, а прямые, как переливающиеся складки исполинского занавеса. Локо раскинул руки и застыл так, будто распятый. Все шире, шире расходилась эта рябь, отхватывая все большее, большее пространство, подбираясь. Вот уже фигурки танатов на дальнем конце качнулись, расплылись. Харон нашел в себе силы оглянуться, чтобы посмотреть на Реку, на даль Того берега — там пока было спокойно, рябь шла с этой стороны. Луны заплясали в небе танец, которым начиналось их схождение над Переправой. Взвизг — Харон не разобрал чей, ропот позади, над головой — с загруженной Ладьи…