Харон

— Река не пропустит их через себя.

— Тогда они останутся в лагере.

— Это невозможно. Им нельзя находиться там. Они отобраны сюда.

— Значит, я останусь с ними тут. Миры потеряют Перевозчика. А ведь задерживать следующую Ладью…

— Щель все равно откроется. Мы не можем допустить, чтобы ты исчез вместе с ними!

Харон показал пятнистым издалека Ключ.

— Вы же ни за что не опуститесь до грубого, физического, танаты. Это только мне, неотесанному… — От края отвесной стены послышались крики, возгласы. В них была неподдельная радость, и Харон встревожился. — Пойду взгляну. А вы, пятнистые, думайте, да не очень тяните. Земля начинает дрожать, так обычно перед самым-самым и бывает. Не знаете? Понятно, откуда вам. За вас все делал Перевозчик. А теперь все… Вы б его сменили, раз такой строптивый.

Оставив танатов, по обыкновению собравшихся в круг, Харон быстро прошагал на край поляны, откуда доносился веселый шум, как на пикнике. Танатам он соврал: земля пока не дрожала.

Так и есть. Из скалы в каменную чашу бьет родник. Хрустальный, прозрачный. Совсем как в сказке.

Первого окунувшегося в крохотное озерцо Харон выдернул оттуда за шиворот. Это был крупный мужчина. От рывка он отлетел шагов на десять. Харон выхватил мальчишку, которого какой-то сердобольный намеревался умыть из озерца. Ударил по чьим-то сложенным лодочкой рукам, в которых хотели передать «воду». Пинками разогнал столпившихся у обрывающегося в чашу желоба, где весело бежала прозрачная мука и смерть. Встал между отпрянувшим и родником-обманкой.

«Я никогда не всматривался в партиях, отводимых на Горячую, в каждого по отдельности. «Пробы негде ставить». «Так захотели Миры, такого требует равновесие». А они вот какие, в большинстве своем — люди как люди. Разные. Только очутившиеся не там, где надо. Не чем иным, как чудовищной несправедливостью к ним, попавшим в жернова устройства Миров, это не назовешь.

Миры огромны прекрасны и бесконечны

Не знаю, не бывал. Сюда бы того, кто это выдумал. Перевозчиком».

От толпы отделилась женщина. Это была та, с девочкой. Она держала ребенка за руку.

— Я только дам ей пить, господин Харон.

Самая обыкновенная женщина. Высокая, худая нездоровой худобой. Ситцевый халатик, синие от холода губы. Что последнее у нее было в Мире? Больничная койка? Чем эта женщина могла Миру угрожать? Перевозчик даже представить себе не мог.

Разумом-то он понимал. Логикой. И не больше.

Харон покачал головой, указал женщине на стоящих позади, чтобы вернулась. Там многие уже поплелись прочь. В свете изменившегося неба видно, что они, как бывает обычно, кто сел, кто лег. Но основное ядро оставалось тут.

— Я прошу вас, господин Харон. Ребенку. Она так обрадовалась, увидев воду…

— Нет. Это нельзя. Не надо. Она перетерпит, так будет лучше. Пожалуйста, верьте мне… о, черт!

Женщина продолжала смотреть в черное лицо Харона, и взгляд ее был ищущим, умолял. Кто ей была эта девочка? Вряд ли дочка, скорее всего просто пригретая здесь, в лагере.

Харон медленно улыбнулся. Подействовало. В глазах женщины метнулся страх пополам с отвращением, она подтянула дитя к себе и отступила.

— Водичка, — сказало дитя, и Харон, до этого момента не очень в дитя всматривавшийся, сам почувствовал, что готов отшатнуться.

Девочка лет, по меркам Мира, шести-семи, в помятом, но сохранившем некоторую кокетливость легком платьице с кружавчиками, была, как ангелочек, белокура и кудрява. Румянец не ушел с ее щечек, открытые ручки и ножки не посинели в сухом стылом воздухе.

У девочки был узкий вертикальный зрачок и радужки глаз глубокого коралло-красного цвета. Это производило впечатление.

«Альбиноска, — подумал Перевозчик, — только и всего. А «змеиный зрачок» — тоже бывает. Альбиноска».

— Хочу водичку.

Розовый ротик приоткрылся, как треугольная пасть котенка. И как у котенка, в нем показались еще маленькие, но острые, как шильца, клычки. Они заметно выделялись, когда девочка подобрала нижнюю губку.

— Ам! — И на миг глаза ее вспыхнули, будто внутренним пламенем. А может, Перевозчику только показалось в неверных мглистых отсветах, источаемых с покрывавшегося облаками неба.

«Вот и цена твоему бунту, благородный Перевозчик. Убедился? Станешь продолжать?»

Ему показалось, что он ощутил напряжение почвы под ногами. Снова выходить в центр совершенно не хотелось. Уже очень многие, увидев объяснение Харона с женщиной, стали расходиться от родника с озерцом.

Он совсем готов был сдаться, но тут и там замелькали хламиды и пятнистые рожи танатов. Сидевшие и лежавшие в траве поднялись проворно, те, кто разбрелся по краям поляны, были сгоняемы в кучу. Опять появились черные полоски танатовых мечей.

Харон не шевелился до тех пор, пока последние из отобранных на Горячую Щель не были убраны с поляны. Земля действительно вздрагивала, подобно натянутой барабанной шкуре, и дробь невидимых ударов изнутри ее передавалась Перевозчику, пока он шел, демонстративно не спеша пересекая пространство лужайки. Смотрел прямо перед собой. Его так и подмывало побежать. Но он шел шагом.

Вот и хвост уводимых танатами помилованных скрылся за склоненным утесом. Немного пройдя следом за ними, Харон вдруг вернулся.

Скальная стена все так же поднималась перед ним. Резкий свет — снова луны! — выявил мельчайшие детали. Под стеной…

Ничего похожего на травянистую лужайку Перевозчик здесь уже не нашел. Ровная щебеночная полоса с нечастыми крупными кусками камня. Похоже на русло высохшей реки, какими они бывают там, в Мире.

Харон нагнулся, поднял осколок величиной с человеческую голову. Размахнулся — камень попал почти в самый центр «русла», туда, где Перевозчик обещал танатам остаться и провалиться в огненную бездну вместе со всеми. Ничего не случилось. Донесся короткий стук камня о камень, отлетело два-три осколка. Брошенный булыжник прокатился, замер, и Харон тут же потерял его, одинаково-серый среди точно таких же.

Уходя, теперь уже окончательно, он зачем-то стал забирать гораздо правее дорога в лагерь. Опять перепрыгивал расселины и с терпением муравья карабкался по неверным осыпям. Никакого удовлетворения от своей пусть маленькой, но победы над танатами он не ощущал. Мешочек-кошель с берилловым Ключом ударял Перевозчика по бедру.

«Никто из них не оглянулся, — думал Харон, цепляясь и подтягиваясь на следующем карнизе. — Даже пятнистые. И Ключ так и не понадобился».

На одной из скал, что была повыше других, Харон задержался и огляделся вокруг. Каменное крошево тянулось во все стороны до горизонта, который был очень близок из-за накрывающей окрестности мглы.

Сориентировавшись, Перевозчик продолжил свой путь.

Ты звал меня? Я пришел. Здравствуй, Дэш. Почему ты не хочешь говорить со мной?

В полутьме ниши, как две капли похожей на все другие, облюбованные Дэшем в самых неожиданных местах скал, глаза закрылись на миг и вновь испытующе уставились на Харона. Дэш продолжал хранить молчание. Лишь верхняя часть лица Дэша осталась очертана четко. Прочие детали терялись, то проступая на гладком камне, то стираясь почти до невидимости.

Харон опустился на одно колено, потянулся рукой — чего никогда не делал — к светящимся контурам.

— Дэш…

— Ну, помолись на меня еще. Убери руки. Но ты на коленях, я удовлетворен.

Харон замер. Он вообразил, что изменение коснулось и Дэша. Что теперь Перевозчик совсем один на один с Рекой и прочим.

Он медленно отсел, как был вначале, к стенке ниши. Сказал несколько слов себе под нос.

— Какая буря эмоций, — продолжил Дэш. — Поберег бы ты их для чего-нибудь более полезного. Я молчал, чтобы тебя наказать. За то, что ты устроил у Горячей Щели. Тебе мало нового пейзажа лагеря? Развала…

— Танаты убеждены, что лагерь ничуть не изменился, что он был таким тысячу лет.

— Или миллион.

— Или миллион. Дэш, не сердись. Теперь следует ждать новых потрясений? На Реке? В Мирах Той стороны? Что они такое все-таки? В моем Мире строились те или иные предположения…