Помни имя свое (СИ)

— Один. Семь девяносто два, короткий.

— Штурмгевер, значит.

— Он самый. Ими только части СС и вооружены.

— Да всякое бывает. Интересно только одно.

— Что же?

— Такое бывает, если не потушили костер на ночь, и часовой не успел отреагировать — тихо сняли, потом и остальных. Захотели погреться… погрелись. А вот тут — костер был потушен. И как же он их?

— С чего будешь поиск начинать?

— С завтрашнего дня. Они где-то должны прятаться. Наверняка — в подземелье.

— Капитан! — полковник погрозил кулаком — сегодня, чтобы выставил секреты!

Прошляков кивнул.

— Выставлю. Только… спорим, что толку не будет? На табак.

С этими словами — в руке капитана появилась пачка американских сигарет. Такие были редкостью, иногда их находили в танках или самолетах, получаемых по ленд-лизу.

— Ох, допрыгаешься…

Люди капитана Прошлякова не имели никакого пункта дислокации, они передвигались на двух автомашинах — Виллисе и Студебеккере, в которых у них было все, что составляло их нехитрый скарб, и должно было быть под рукой. Третьей машиной был Опель Блиц, который на данный момент был сломан и оставлен в танковом рембате под присмотром двух хлопцев. Остальным — пришлось потесниться…

В отсутствие командира — подчиненные не бездействовали. Они уже нашли место для стоянки своих машин, немаловажный момент — прикрывшись танковой броней. У танкистов же — они выменяли приварок, отдав взамен фашистский флаг в хорошем состоянии (типа в бою взяли, на самом деле разведчики его в местном комитете НСДАП дернули) и пистолет из трофеев. Приварком были немецкие консервы, мясо с соей, но вкусно. Второго фронта ^[81]— не было.

— Поиски начнем завтра — приказал Прошляков — Гюнтер!

— Я — ответил немец. Один из двух, которые имелись в отряде — с ними он был с Киева. Искали переводчика среди пленных, потом оказалось, что он не только переводчик, но и за снайпера может. А найти приличную, неповрежденную снайперскую винтовку — дело отнюдь не хитрое…

— Выставляешься на сегодня… — Прошляков достал карту, которой они разжились при штабе — вот здесь. Бахмачев, прикроешь его.

— Есть.

— Завтра опять в тоннели? — спросил Дерябин, единственный москвич в отряде.

— Прикажу, так и на Рейхстаг пойдете! — огрызнулся Прошляков, который не понимал, что происходит и это его пугало — так, всем отбой, с ранья самого подъем будет. И на открытом воздухе не спать.

Утро получилось недобрым — пришли соседи, несколько человек и сказали, что секрет уничтожен. Пехотинцы прятали глаза от разведчиков — в городском бою снайпер должен быть прикрыт как минимум тремя автоматчиками или одним автоматчиком и одним пулеметчиком. Гибель снайпера, да еще не в бою, а так вот — серьезное дело. А с разведчиками — шутки плохи, чуть что — сразу в морду. Но Прошляков — морду никому бить не стал…

Лестница была относительно целой, неповрежденной, кое-где даже остекление сохранилось. Цветные наборные витражи на свинце… хорошо живут, гады… Солдаты цветные осколки собирали, в платки прятали и в карман — детишкам игрушка, как вернешься. Первым шел солдат с трофейным пулеметом MG-42, в случае любой засады его огневой мощи должно было хватить, чтобы выиграть у противника минуту и дать остальным предпринять ответные действия. Дальше шел Прошляков, за ним — остальные разведчики и пехотинцы, в основном — из танкового десанта. Танкисты были самыми заинтересованными в том, чтобы все это прекратилось — основные потери от действий неизвестных снайперов несли они. Сегодня ночью — снайперы не приходили, и потерь не было…

— Замри! — внезапно крикнул Прошляков.

Солдат с пулеметом замер. Молодец — еще шаг вперед и труп.

— Шаг назад. Медленно. Теперь в сторону…

Прошляков сделал два осторожных шага вперед, присел на корточки. Осторожно положил пальцы на пол, начал прощупывать его. Ага, есть…

Ловушка. Из гранаты и суровой нитки, пущенной по полу, причудливо зацепленной за обломки, брошенные тут не просто так — нигде, ни на стене, ни на потолке нет выбоин, откуда они могли упасть. Такие учили делать в СС — у СС вообще много чему стоило получиться — хотя Прошляков понимал, что за такое предложение его ждет трибунал. Например — растяжки. Минные ловушки из гранат в Советской армии не знали — а немцы знали. Причем растяжка — это не самый сложный вид такой ловушки, опытные советские саперы и штурмовики уже знали, что такое растяжка и смотрели под ноги — а эту дрянь так не увидишь. Пальцами — он нащупал подходящее место, прижал нитку к полу, обрезал ее ножом. Затем двинулся дальше — вторая граната была под большим обломком, с выдернутой чекой. Обломок лежит нехорошо, мешает пройти — пошевелил ногой и все.

— Дерябин, подстрахуй! — не оглядываясь, приказал Прошляков.

Дерябин приблизился, достал из кармана свернутый моток прочной альпинистской веревки. Пропустил под ремнем своего командира, отошел обратно, на лестничную площадку. Если все пойдет не так — он постарается быстро выдернуть своего командира за эту веревку. Запал горит четыре секунды, за это время можно много чего успеть. Если это стандартный запал, конечно.

Еще один боец — взялся за веревку, подмогнуть.

— Готово.

Прошляков вытер потные пальцы об форму. Из-за ворота достал французскую булавку — у него было несколько булавок и иголок, у его разведчиков тоже — как раз на такие случаи. Начал нащупывать спусковой рычаг гранаты… хреново, постарался таки Гюнтер, а пальцы потные…

Получилось. Нащупал-таки.

— Готово!

Гранату с булавкой вместо чеки — он передал назад. Взамен ему передали автомат. Он не всегда носил автомат, предпочитая как минимум два пистолета.

Гюнтера они обнаружили в угловой комнате… наверное это и была его смертельная ошибка, человек, если смотрит на здание — всегда смотрит на первый этаж, на последний, на крайние окна, на окна рядом со скульптурами… просто так взгляду легче зацепиться и определить положение нужного объекта относительно остальных. Бахмачев лежал на спине, на Гюнтере, который тоже лежал на спине. Все было так — Гюнтер что-то увидел, возможно, даже выстрелил — винтовка с БРАМИТом, пехотинцы прикрытия могли не услышать. Попал в кого или нет — неизвестно, но ответным выстрелом его сразили наповал. Бахмачев — вскочил на ноги, кинулся к окну — и получил еще одну пулю. Видимо, рассчитывал, что снайпер не сможет так быстро перезарядиться и найти цель в темноте. Но просчитался.

Прошляков осмотрелся — ни горелых спичек, ни сигаретных окурков, ни валяющегося фонарика — никаких источников света. Его люди были битыми, стреляными волками — ни один из них не стал бы курить или зажигать свет ночью, демаскируя позицию и привлекая внимание снайпера. Тогда как, мать твою, это произошло? Как он их увидел?

Он достал из кармана Гюнтера носовой платок, расправил его и накрыл лицо убитого. На скулах — ходили жевлаки.

— Кто что слышал? — спросил он.

— Ничего.

— Быть не может!

— Честное слово ничего! — громко сказал пехотинец.

— Когда нашли — как он лежал?

— Вот так, как сейчас — пехотинец показал.

Прошляков поднял Гюнтера к окну, как если бы он был живым.

— Старых, держи…

Присев на корточки, так чтобы его голова была на уровне головы мертвеца, он осмотрелся. Он даже не поленился засунуть шомпол в рану, чтобы определить, откуда прилетела пуля. Пехотинца за спиной, судя по звукам, вывернуло наизнанку…

Поняв, откуда прилетела пуля, Прошляков взял чудом неповрежденную винтовку Гюнтера, чистой тканью протер прицел, приложился и какое-то время смотрел. Потом резко скомандовал.

— За мной!

Битый кирпич вперемешку со стеклом хрустел под ногами. Это был еще один берлинский дворик, по которому стальным катком прокатилась война. Изуродованные осколками, сгоревшие липы. Разбитый, полузасыпаный автомобиль. Черные дыры окон, за каждым из которых мог скрываться пулеметное рыльце…

Прошляков стоял на колене, обшаривая прицелом комнату за комнатой. За спиной — тяжело дышали в нетерпении бойцы пехоты и танкового десанта, одолженного танкистами. Наконец, Прошляков дал команду, не отрываясь от прицела.