Ангел Экстерминатус

Однако Пертурабо не торопился продолжать атаку.

Он медлил, изучая воинов, выигравших эту битву: орда противоестественных чудовищ, оживших кошмаров. Несколько десятков этих существ бродили среди трупов, словно забыв, где находятся. Пертурабо знал, что они такое: тераты, созданные Фулгримовым алхимиком плоти из геносемени, которое было изъято у павших на Исстване. Сердце Пертурабо застыло, когда он заметил отметки отделений и татуировки легиона, которые не смогли скрыть ни хирургические операции, ни клеточное воздействие. Судя по этим отметкам, больше всего было Железных Рук, но немало встречалось и выходцев из Саламандр или Гвардии Ворона.

Пертурабо не одобрял решение, принятое в легионе его брата: такое вмешательство в генетику космических десантников, даже если они были врагами, было связано с технологией, которую невозможно контролировать. Какие еще запреты нарушит создатель этих существ, если позволить ему распоряжаться генетическим знанием Императора?

К тому же, материалом для терат служили не только солдаты все еще лояльных легионов. То тут, то там Пертурабо замечал знаки легионов под командованием Ангрона, Мортариона, Альфария или Лоргара; был даже один из Сынов Хоруса. Примарх знал, что Фабий грабит мертвых врагов, но то, что он не щадит и своих, стало отрезвляющим откровением.

Если Фулгриму настолько наплевать на своих же товарищей по восстанию, до каких глубин предательства он способен опуститься?

Фабий, в сопровождении почетной стражи из дергающихся, что-то бормочущих терат и какофонов Вайросеана, пробирался по коридорам «Сизифея» с целенаправленной поспешностью. Служебная дверь, которую не успели вовремя закрыть, дала им доступ в недра корабля, а противоестественная сила терат позволила прорваться к его бьющемуся сердцу.

Четыре монстра, сопровождавшие отряд, были лучшими созданиями Фабия — теми, чья генетическая структура потребовала минимальной хирургической модификации. Внешне они все еще напоминали космических десантников, но тела их, прикрытые кусками брони, которую апотекарию удалось раздобыть, чудовищно раздулись и увеличились.

Да, это его лучшие творения, но и их тела пожирали сами себя. Они сгорали в биологическом пожаре, который жадно требовал питательных веществ, чтобы поддерживать изменения, происходящие с плотью. Химическая смесь, которой их кормили, не давала им умереть от истощения, вызванного этими переменами, но напряжение боя оказалось непереносимым для слишком многих. Фабий не мог не признать, что с генетическим кодированием, которое он использовал, было что-то сильно не так.

Неужели в данных, которые Альфарий украл у Гвардии Ворона, был дефект?

Маловероятно: никто в Альфа — Легионе не обладал специальными знаниями, чтобы ввести в код вредоносный элемент так, чтобы апотекарий этого не заметил. Нет, дефект — это его собственный просчет, и предвкушение, с которым Фабий думал о том, как будет исправлять ошибку, не уступало по силе разочарованию, сопровождавшему ее обнаружение.

Коридоры отзывались на шум боя странным эхом. Звук то нарастал, то стихал: защитники упорно сражались за свой корабль, не понимая, что битва уже проиграна.

— Куда мы идем? — спросил Вайросеан; его скрипучий голос был сильно искажен из-за удлиненных челюстей. Фабий провел на бывшем капитане третьей роты одно из своих относительно успешных хирургических вмешательств: он нарастил кости черепа и изменил их форму, чтобы избранные мутации смогли в полной мере развиться. Объединение капитана с экспериментальным инструментом, который разработала Бекья Кинска, хоть и было неожиданным, но принесло вполне удовлетворительные результаты.

— В апотекарион, — ответил Фабий.

— Зачем? — пробулькал Вайросеан.

— Потому что там есть кое-что нужное мне.

— Что?

— Не знаю, — Фабия начинал раздражать этот допрос.

— Не знаешь? — зарычал Вайросеан, и его похожее на топор оружие эхом отозвалось на его гнев.

Вайросеан все еще считался одним из капитанов легиона и пользовался уважением. При нарастающем внутреннем расколе долго это продолжаться не могло, но пока что Фабий был вынужден соблюдать субординацию.

— Там находится источник энергии — древний механизм, который при работе резонирует на частотах, мне не известных. Я не знаю, что это такое, и потому хочу заполучить этот механизм, и вы мне поможете.

Вайросеан в ответ хмыкнул что-то неразборчивое, и трое какофонов за его спиной отозвались на это резким скрипучим шумом. От низкого гудения, которое издавало их оружие, у Фабия ныли зубы; если бы не кляпы из колючей проволоки, ему бы пришлось постоянно слушать их вой. Кляпы можно было удалить по приказу Вайросеана, и тогда эти орущие убийцы своей звуковой атакой разорвали бы на куски все, что окажется на пути.

Двигаясь обходными маршрутами, они все дальше углублялись в сердце корабля, и Фабий выбросил какофонов из головы. На этом пути встречались препятствия, но ярость терат и звуковая ударная волна, исходившая от воинов Вайросеана, смели те очаги сопротивления, что им встречались.

Голый металл корабельных внутренностей казался однообразным и мрачным, разительно непохожим на великолепие «Андроника». Хотя Фабию не нравилась театральная вульгарность собратьев, лабиринт его собственного царства тоже щекотал чувства — правда, совершенно иным образом. Время, когда флоты 28-й экспедиции выглядели так, почти стерлось из памяти. Фабию подумалось, что с тех пор прошла целая жизнь или даже больше.

Один из терат посмотрел на него с высоты своего роста. У существа были сплющенные, будто размазанные черты лица, словно он страдал от гигантизма; покрасневшие от кровоизлияний глаза навыкате из-за химических реакций; между распухших челюстей капала слюна, а дыхание было горячим, звериным.

— Что смешного? — спросило создание.

— Ничего, — ответил Фабий. — И больше со мной не заговаривай.

— Они умеют говорить? — удивился Вайросеан. — Я не думал, что у кого-то из них сохранился разум.

— Некоторые умеют. — Фабию не хотелось признавать, что деградация интеллекта — это еще одна проблема, которую придется решать в следующей партии.

— Апотекарий, тебе еще далеко до следующего уровня постчеловеческой эволюции, — сказал Вайросеан. — Эти твари — регресс к приматам.

— Я не могу совершить прорыв в эволюции, не заплатив за это, — ответил Фабий, и палец его сжался на спусковом крючке медицинского игольника. — Каждое живое существо — звено в огромной цепи, которая связывает прошлое и будущее. Пройдут тысячелетия, и возникнут формы жизни, которые будут в ужасе уже от нашей примитивности.

— Говори за себя, апотекарий, — проворчал Вайросеан.

Фабию хотелось его убить, забыв о последствиях, но прежде чем он смог поддаться этому внезапному порыву, терата вскинул тяжелую голову. Увеличенные ноздри существа зашевелились, анализируя коктейль из запахов. Секундой позже их почувствовал и сам Фабий: притирочный порошок, оружейное масло, стреляные гильзы и едкая, холодная вонь апотекариона.

В конце коридора показалась группа Железных Рук с оружием наготове, но Фабия это не встревожило: он с самого начала знал, что без боя им весь путь не пройти.

— Убить их, — приказал он.

И тераты мгновенно подчинились.

— Таматика! — крикнул Кадм Тиро. — Во имя Медузы, ответь!

Он отбросил трубку вокса; руки его, опиравшиеся на командную кафедру, сжались в кулаки. Немногие еще доступные системы сообщали одно и то же безрадостное известие: битва проиграна. Посадочная палуба потеряна, и враг с минуты на минуту пробьет взрывозащитные двери. Как только это случится, корабль уже не удержать. Тиро никак не хотел с этим смириться.

— Велунд, скажи наконец, что у нас есть энергия.

— Немного есть, — ответил Сабик Велунд, переходя от одной станции мостика к другой и считывая показания. — Большую ее часть я перенаправил на орудия.

Тиро кивнул: он уже чувствовал вибрации в надстройке «Сизифея».