Планета битв

Три месяца. Через три месяца будет поздно. Стало быть, мы обязаны успеть…

Ранним погожим утром на Вьючной площади Каменного форта было многолюдно. Не менее сотни человек, по большей части женщины, собрались у большого колодца — набрать воды, а заодно и узнать последние новости. Утренние ароматы пробуждающегося города плыли над площадью, создавая неповторимое амбре, в котором смешались запах дыма от разжигаемых очагов, вонь прыгуньего навоза, кислая гарь кузнечных горнов, миазмы кожевенных мастерских и пряное духмянье цветущих трав, принесенное ветром из бескрайней степи.

Ревели запряженные в возы с товаром прыгуны — торговцы спешили к своим прилавкам; протяжно и раскатисто прозвучал гудок прибывшего на станцию поезда. Стая черных чаек, потревоженная гудком, поднялась с водонапорной башни, с криками покружилась над крышами Каменного форта и улетела на городскую свалку.

Звеня цепью, женщины переливали воду из бронзовой бадьи в кожаные ведра, но не спешили расходиться. Все ждали старую Гликерью, которая мыла полы в комендатуре и пребывала в курсе всего, что происходит на Великой равнине. Туда, в неоглядные дали, месяц с небольшим назад бывший комендант Каменного форта премьер-майор Лиссаж увел эскадроны нармильцев, среди которых было немало мужчин из Каменного форта — ловить Бигбрассу. Вчера среди горожан молнией пронеслась весть — из степи прибыл гонец. И вот теперь жены и дочери ушедших собрались, чтобы узнать хоть что-то о судьбах своих близких.

Гликерья появилась, когда толпа у колодца уже отравилась слухами и сплетнями настолько, что дело едва не дошло до драки. Разгоряченные спорами женщины обступили старуху, и самая бойкая, рыжая Зайнаб с Магистральной улицы, спросила, заглянув в выцветшие глазки Гликерьи:

– Ну? Знаешь чего? Был гонец?

– Был, был, — закивала та повязанной черным платком головой. — Мне бы водички, девоньки…

– Да будет, будет тебе вода, — закричали сразу несколько женщин. — Рассказывай, не томи!

Старуха оглядела напряженные лица, окружившие ее со всех сторон, и прошамкала беззубым ртом:

– Нету больше змеевников. Совсем нету! Только заслуги большой нашего премьер-майора тут никакой. Вывел он, значит, войско свое в степь и пошел к югу, к горам. Это гонец так сказывал, а я за дверью слушала. Долго шли они, а план был такой — поймать кого из змеевников да и выведать, где же ихнее логово. Едут, значит, наши молодцы по степи, а врага все нет как нет. Они уж и разведку посылали, и пастухов спрашивали — все без толку. И так цельный месяц…

– Бабка Гликерья, не тяни душу! — перебила говорившую какая-то молодица с серьгами-колокольчиками. — Мужиков-то наших много побили?

На женщину зашикали. Старуха пожевала фиолетовыми губами, неодобрительно зыркнула из-под седых бровей, но, понимая, что такое любопытство вовсе не праздно, что болит сердце у обступивших ее за мужей, отцов и братьев, проглотила обиду и продолжила говорить:

– Ты, девка, имей терпеж, иначе царства небесного не дождешься. Я ж ясно толкую — нету змеевников. Стало быть, и сражения не было. Все живы, все здоровы. Назад идут. Вот как.

Общий вздох облегчения пронесся над площадью. Новость тут же принялись передавать дальше, и до тех, кому не хватило места у колодца, она дошла в причудливом, едва ли не сказочном виде — мол, то ли отравились все змеевники, то ли друг друга порезали, то ли сгинули в ледяных ущельях Экваториального хребта.

Один из немногих на площади мужчин, шорник Байнак, высокий, плечистый, но не попавший в народную милицию из-за покалеченной ноги, пробрался сквозь тесные женские ряды и тронул старуху за плечо:

– Уважаемая, а как так получилось? Может, отошли они, бандиты-то эти? Рассеялись, чтобы потом в тыл нашим ударить?

– Да вы ж дослушайте, торопыги! — рассердилась бабка Гликерья. — Гонец сказывал, что от фермеров тамошних известно стало — напали на змеевников какие-то люди. Вроде бы из Кустолесья они пришли. А вел их, и это верно, потому как видели это люди, атаман кустолесский, по имени Парис. Только он не по своей воле вел — его Тряпочник заставил, вот как!

– Тряпочник! Тряпочник! — Это имя полетело над площадью. Женщины произносили его вполголоса, с испуганными лицами. Еще бы! Кто не знает страшную то ли сказку, то ли быль про бесстрашного человека, у которого нет лица, а вместо него висит грязная тряпка с дырами для глаз. Будто бы бандиты-змеевники убили всех его родных, а самого искалечили да бросили умирать. И явилась к умирающему Матушка Мария, и сказала: «Срок твой еще не пришел! Иди и покарай убийц. Не место им на нашей земле!» С тех пор немало подвигов совершил Тряпочник, истребляя бандитов по всей Великой равнине. То здесь, то там дозорные десятки нармильцев натыкались на сожженные лагеря змеевников и их разоренные схроны. Врагов своих Тряпочник не щадил, убивал всех, и старых душегубов, и молодых дурней, что утянулись в степь, прельстившись легким бандитским достатком да лихой воровской славой. Тряпочником пугали непослушных детей. Пословицы про него по степи пошли, одна другой страшнее: «Тряпочник под корень рубит», «У Тряпочника лица нет, а рук в избытке». Когда кто-то пытался сжулить, объегорить другого, люди говорили: «А ну Тряпочник судить придет? Он не простит».

Понятное дело — сокрушить степную вольницу змеевников в одиночку не под силу никому. Имелось у загадочного мстителя и свое войско не войско, отряд не отряд, но две-три сотни отчаянных рубак, все больше из числа пастухов и фермеров, настрадавшихся от бандитов, ушли в степь и объединились вокруг Тряпочника. Однако и с этой армией нечего было и думать сражаться с Бигбрассой — тот выводил на бой свыше тысячи всадников.

Теперь люди слушали бабку Гликерью, затаив дыхание.

– Кустолесский-то атаман, он все тропочки секретные знал. Тряпочник его связал и рот заткнул, чтобы своим он, значит, не крикнул. Ночью подобрались они к лагерю змеевников, доглядных тишком побили и давай по палаткам шарить. Гонец сказывал — почти всех во сне зарезали. А как до укрывища Бигбрассы добрались, тут уж его злодейцы, те, что в чешуйчатых бронях ходят, тревогу подняли. И случилось там побоище такое, что страх просто. Всех звеевников перебили люди Тряпочника — и сами смерть приняли. Я слышала, как гонец про это рассказывал: «Мертвые, — говорит, — лежат там валом, и вал этот выше дома двухэтажного. А Бигбрасса поверх всех!» Вот какое дело великое свершилось, вот какое избавление нам пришло…

Несколько секунд на площади стояла тишина. Ошарашенные услышанным люди молчали, а потом чей-то пронзительный вскрик прорезал воздух:

– Хвала Матушке Марии! Хвала берегине нашей!

Тут же все подхватили этот отчаянный вопль, и над городом зазвучало многоголосье:

– Хвала берегине! Хвала!!!

Жители Каменного форта, как и обитатели других городков и селений, разбросанных вдоль меднодорожной магистрали по Великой равнине, чтили Матушку Марию, называя ее «первой святой земли нашей». К ученью Юного пророка относились здесь без почтения, справедливо считая его вредным и даже «придуманным для змеевников и всякого ворья». И в едва ли не чудодейственном избавлении от бандитской напасти каменнофортцы сразу углядели вмешательство покровительницы всех простых и честных колонистов Матушки Марии, берегини Медеи. Дело было сделано. Снейкеры перестали представлять опасность, на степных дорогах отныне стало спокойно, и люди вернулись к своим повседневным заботам. Зазвенела бадья, зажурчали струи воды. Переговариваясь, женщины расходились по домам, неся своим близким удивительные вести.

К бабке Гликерье, которой заботливые руки Зайнаб уже наполнили два медных высоких ведерка, подошел Байнак. Шорнику не давал покоя один вопрос, и, отчаянно хромая, он догнал старушку, почтительно поклонился:

– Уважаемая, позвольте отнять у вас еще несколько минут вашего, без сомнения, драгоценного времени…

– Ну, чего тебе? — Поставив ведра в пыль, женщина выпрямилась и холодно посмотрела на Байнака.