Наковальня

Надпись все ползла и ползла, и вскоре Габриелу стало казаться, что он снова пошел по ложному следу, но тут он наконец попал на Т-образный перекресток и очутился лицом к лицу с еще одним посланием:

Убийца надписей уже нашел ее и поедал букву «ч» в слове «часовой». На глазах у Габриела маленький робот слопал все послание. Приди Габриел минутой позже…

«По стрелке часовой». Улочка перед ним плавно загибалась, уходя в обе стороны. По часовой стрелке — это значит… налево. Габриел ощутил невольное восхищение автором послания. Если не знаешь, что ищешь, никогда не заподозришь, что здесь есть смысл.

Если только там действительно был смысл й он не ткал в уме воображаемые гобелены. Габриела охватило внезапное сомнение, но он оттолкнул его. Иногда надо просто действовать, или будешь, как тот безногий скорпион в одной из мерзких игр Диг-Дига, жалить себя до смерти в безумии тщетности.

Настороженно прислушиваясь и приглядываясь, Габриел шел по улочке, пока не прибыл на перекресток, где два переулка расходились под углом в шестьдесят градусов. Несколько настенных надписей — две потускневшие и уже почти безжизненные — кружили на каждом из четырех углов. Когда землянин нашел то, что искал, то уже не сомневался, что он нашел правильное:

«Возлюбленная… змеиный зуб… Остерегайся змеи в пустыне?» А как умерла Элоиза? От укола в запястье. Габриел скорчил удовлетворенную гримасу.

Значит, я иду правильно.

«Но светит мне маяк…»

Высоко над головой, между зданиями, виднелась узкая полоска неба и Штопор — яркая щепка слева от Габриела, а в центре этой щепки — Маяк. Быстро проверив, не следят ли за ним, землянин пошел по переулку, в направлении звезды. И снова расчет времени, казалось, был на его стороне: пройди еще полчаса, и Штопора отсюда не было бы видно.

Один-единственный раз землянин видел, чтобы Киппер проявлял настоящее беспокойство, и было это при упоминании Кроличьих нор. Теперь Габриел понял почему. Для человека, привыкшего смотреть на Наковальню с макушки Кьяры, войти в Кроличьи норы было все равно что сунуться в пасть ловушки для омаров. Здесь и собственная дремлющая клаустрофобия Габриела уже просыпалась и сжимала его дыхательное горло, так что приходилось сознательно замедлять дыхание.

Переулок, по которому шел сейчас землянин, превратился почти в туннель, но впереди виднелся еще один Т-образный перекресток, а за ним — колышущаяся яркость, словно масса горячих углей за вертикальной щелью почтового ящика.

Выйдя на перекресток, Габриел оказался перед громадной стеной. Она протянулась больше чем на полсотни метров влево и вправо и уходила вверх так высоко, что ему пришлось изогнуться назад, чтобы увидеть верхушку. В ней не было ни одного окна, и надписи покрывали каждый дюйм ее поверхности яркой, корчащейся массой свечения. Она сияла, она пульсировала, как расплавленная стена утеса, тысячи оттенков букв, каракулей, символов наползали друг на друга, перебираясь с места на место.

— Вот дьявол! — благоговейно прошептал Габриел.

Запрокинув голову, он пошел вдоль стены, ведя по ней руками. «Вот дьявол!» Кто-то, должно быть, работал сверхурочно, чтобы держать голодных маленьких убийц надписей Организации подальше от этого пира.

Вот дьявол! Как ему искать смысл в этом месиве? Ответ пришел к нему глыбой льда, упавшей в желудок. Нечего ему искать. Заманили!

Габриел круто повернулся, чтобы бежать назад, но было уже поздно. Первый бандит уже загородил переулок. Его лицо в пылающих отсветах надписей мерцало и переливалось красным, желтым, зеленым. По выбритому черепу ползли зловещие тени. Его улыбка была как глубокая рана, заточенные зубы светились собственным белым светом. За ним в тротуаре разверзся прямоугольник люка, и второй бандит вылезал наверх с такой же заточенной алой усмешкой.

Нижнеземельцы. Больше некому быть.

Шарканье туфель позади сказало землянину, что он в западне.

Первый нижнеземелец пошел на него леденяще расслабленной, неторопливой походкой.

— Не туда свернул, плоскоземелец? Ты смотришь на мою стену?

Пульс Габриела стучал в ушах.

— Я не ищу проблем, — ответил он, заставляя свой голос звучать ровно. Нельзя показывать страха.

Не показывать, мать его, страха.

— Но ты смотришь на мою стену, плоский, — повторил первый нижнеземелец. — Это очень собственная стена Сына Родины, а ты на нее смотришь.

— Твоя стена — это твоя стена, приятель, — спокойно ответил Габриел, — и я не смотрю.

Но только землянин это сказал, как его глаза непроизвольно метнулись к ней. А, блин!

— Вот опять смотришь.

Бандит остановился перед ним в двух шагах. За его спиной Габриел чувствовал еще не меньше троих. Его кулаки сжались.

— Что скажешь, если я просто пойду, своей дорогой и не взгляну больше на твою стену?

Насмешка.

— Теперь плоскому не нравится моя стена. Да, влип!

— Он, понимаешь, смотрит, но ему, понимаешь, не нравится…

Из кулака нижнеземельца раскрутилась серебряная лента, выпрямилась и затвердела. Свитковый клинок. Такие же клинки вытекли, словно струйки масла, из рук его сообщников.

Больше всего Габриела испугала мысль, что его противникам ничего не нужно. Их ничем нельзя ублажить. Землянин для них — развлечение; скольжение клинка и долбление кулака по расщепленной плоти добавят приятную остроту скучному вечеру. Габриел перекатился на носки и приготовился к боли прежде темноты.

Но боль так и не пришла. Вместо этого знакомый и желанный голос каркнул:

— Это тот самый. Которого надо пропустить.

Третий глаз Эрзи расцвел радугами, когда она скользнула мимо собравшихся нижнеземельцев. Габриел едва сдержал вздох облегчения.

Первый нижнеземелец не шелохнулся.

— А точно он?

— Так же точно, как то, что у тебя генинжевый червяк вместо пиписьки, мальчик, — фыркнула Эрзи.

Габриел вздрогнул, но нижнеземелец и ухом не повел. Он только чуть отклонился назад — жест неохотного отпускания.

— За мной. — Эрзи ущипнула Габриела за руку. Нижнеземельцы не сдвинулись с места, и ему пришлось

протискиваться между ними, вздрагивая всякий раз, когда их клинки поворачивались следом за ним, как ножки смертоносного циркуля. Облегчение Габриела было так велико, что он даже не испугался, когда Эрзи спустилась в дыру в тротуаре. Ее ведьмина клешня вновь появилась и поманила его вниз.

Десять минут спустя клаустрофобия Габриела вернулась с утроенной силой, и стены туннеля навалились на него, стискивая легкие.

— Ты не потерялся, парень?

— Я здесь, не беспокойся, — хрипло ответил Габриел.

— Ты принес что-нибудь поесть?

— А? Нет. Нет, я ничего не принес. Прости. Эрзи высокомерно фыркнула:

— Ничего и не хотела. Просто спрашиваю. Сюда…

Они повернули в еще один туннель, тускло освещенный бледно-зелеными спиралями, вмонтированными в пол. Там Эрзи остановилась и тихо свистнула.