Император всего

Низа наклонилась поближе к Руизу, когда он отламывал сухие ветки с маленького поваленного дерева. Он вдохнул чистый запах ее волос. Он улыбнулся и глубоко вздохнул. Она повернулась и посмотрела на него сквозь темную завесу своих волос.

– Я тебя чем-нибудь рассердила? – спросила она.

Голос ее звучал почти враждебно.

– Нет, разумеется, нет, – ответил он. – А я тебя чем-то рассердил?

Она улыбнулась его серьезному тону, и лицо ее стало веселее.

– Нет, на самом деле нет. Но ты стал совсем другим с тех пор, как мы захватили лодку.

– Должно быть, так, – Руиз положил деревце на два камня и сапогами расколол его ствол на несколько кусков, которые удобно было бы сунуть в костер.

– Это потому, что я занимаюсь сейчас своим привычным делом, а не жду возможности действовать. Хотя… ждать с тобой вместе было слаще любого ожидания, которое мне когда-либо доводилось пережить.

Улыбка ее стала теплее, глаза засияли долго сдерживаемыми слезами.

– Я так счастлива это слышать, Руиз Ав. Хотя, может быть, я унижаю себя, когда так говорю. Нет… Это неправильно. Я принцесса, но я уверена, что в своем краю ты тоже принц.

Он похлопал ее по руке.

– Я вырос рабом.

Глаза ее расширились.

– Тогда принцы в твоем краю воистину должны быть велики и могущественны.

Он рассмеялся.

– Я знаю нескольких особенно могущественных. В пангалактических мирах люди любого ранга, даже рабы, могут сделаться царями и королевами, если они так захотят, и если они смогут перегнать, перебороть и перехитрить всех прочих желающих быть правителями. А претендентов много, очень много.

– Твои сильные мира сего не очень отличаются от наших.

Казалось, она немного тоскует по родине и чуть разочарована, что вселенная не оказалась более справедливым и счастливым местом. Она выпрямилась, прижав к груди охапку хвороста, которую она собрала.

– Ладно, пусть так. Ты мне сказал, что сейчас занимаешься той работой, которую привык делать. Что же это за работа?

Руиз пожал плечами.

– Она весьма проста: задача ее – остаться в живых. Я надеюсь преуспеть еще несколько дней, чего вполне достаточно, чтобы нам убраться с Суука.

Она с любопытством на него посмотрела, наклонив набок хорошенькую головку, словно оценивала его.

– Моя уверенность в твоем умении и будущем растет день ото дня. Мы с тобой сегодня разделим палатку?

– Если хочешь, – он почувствовал приятное незнакомое доселе тепло.

– Да, именно этого я и хочу, – сказала она и шутливо толкнула его округлым бедром.

Позже, когда маленький костерок бросал оранжевые отблески на нависающий козырек крыши пещеры, пятеро поели в полном молчании. Глядя на широкое лицо Дольмаэро, Руиз увидел, что Старшина Гильдии придумал новые вопросы.

– Что? – спросил Руиз.

– Ты не обидишься? – Дольмаэро поднял на Руиза настороженные глаза.

– Нет, говори свободно.

Иногда Руиза очень печалило, что он наводил ужас на всех, с кем сталкивался. Разумеется, Дольмаэро видел, как Руиз совершал на его глазах насилие и убийства – поэтому он вряд ли мог упрекнуть Дольмаэро в излишней осторожности с ним.

Дольмаэро вздохнул и потупился.

– Значит, я могу довериться твоей сдержанности.

Старшина Гильдии долго смотрел в огонь.

– Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне правду о себе и о Фараоне. Кто ты на самом деле? И кто такие мы? И какое тебе дело было до нас?

Руиз не был готов к таким прямым вопросам. Его первым порывом, который родился из-за целой жизни, проведенной в камуфляже и неправде, было сказать максимально убедительную ложь – он говорил себе, что все еще должен лгать, чтобы защитить свои тайны или рисковать тем, что спровоцирует свою смертную сеть. Усилия Накера, незаконного уловителя умов, и то, как сеть почти стянулась после его неудачного бегства из рабских казарм Кореаны, несколько ослабили крепления сети… но если Кореана снова поймает его после всего, что было, и он окажется беспомощным в ее руках, сеть непременно сработает, и он умрет. Если бы генчи взяли его и стали пытаться что-нибудь сделать с его мозгом, он тоже непременно бы умер. Если какой-либо иной враг Лиги возьмет его в плен и он окажется беспомощным, он умрет, потому что сработает сеть.

Ему пришло в голову, что, если он скажет фараонцам правду, риск будет невелик, в сравнении с этими остальными возможностями. В конце концов, если кто из них и вернется на Фараон, то только после того, как память у него будет окончательно стерта.

Он вдруг почувствовал страшную усталость от обмана. Осторожность испарилась.

– Вы уверены, что вам хочется знать все эти вещи?

Дольмаэро веско кивнул. У Мольнеха был его обычный вид ясноглазого, дружелюбного любопытства. Фломель презрительно вздернул верхнюю губу и притворился, что он ко всему равнодушен.

– Пожалуйста, скажи нам, Руиз Ав, – попросила Низа.

Так он и сделал.

Он объяснил, что он – вольнонаемный проводник политики Лиги Искусств, человек, чья профессия предполагает причинение боли, наведение ужаса, совершение различных страшных преступлений. Никто, казалось, этому не удивился, даже Низа. Руиз немного даже поразился тому, как легко она приняла эту неудобоваримую правду. Никогда не забывай об этом, думал он. Она происходит из чужеродного общества, каким бы человеческим не был ее род генетически. Почему-то эта мысль не убедила его. Может быть, ему было все равно до тех пор, пока она оставалась тем, кем была – Низой.

Он объяснил, что его наняли, чтобы вынюхать браконьера, который похищал ценных рабов с Фараона. Невзирая на его внезапное отвращение к обману, он был очень осторожен и впрямую Лигу не называл, описывая свое задание и своих работодателей неопределенными словами и уклончивыми фразами. Лига Искусств была не в чести на Сууке, поскольку она была одной из наиболее эффективных межзвездных корпораций и имела сильную полицейскую службу. Он не мог рисковать тем, что один из фараонцев может проговориться и сказать название Лиги в присутствии кого-нибудь из местных.

Но даже и так в его рассказе выявился настоящий статус Фараона. Эти сведения оказались менее приемлемыми для его слушателей.

– Пожалуйста, – сказал Дольмаэро, – объясни дальше. Фараон – чья-то собственность? Словно плантация кошачьих яблонь?

– Что-то в этом роде, – ответил Руиз Ав.

– Но что хотят от нас миры пангалактики? Золото? Змеиное масло?

– Кое-какая часть масла действительно идет на экспорт, – сказал Руиз. – Но главным образом богатство Фараона составляют его фокусники. Вот почему Кореана украла вашу труппу в Биддеруме. Однажды в один прекрасный день она продала бы вашу труппу какому-нибудь коллекционеру театральных курьезов. За огромное количество пангалактических денег.

Дольмаэро словно позабавили эти новости, хотя и невеселые.

– Значит, мы – скот? Или танцующие пылевые медведи?

– Ну нет. На пангалактических мирах институт раба ограничен множеством человеческих весьма гуманных законов. Весьма маловероятно, что с вами стали бы плохо обращаться, если бы вас забрала официальная пангалактическая организация. Теперь насчет Кореаны… вот она могла бы продать вас любому чудовищу, какое только нашлось бы в пангалактике, и никто бы ей не был указ.

Мольнех остолбенел и молчал.

Низа отвернулась и заговорила тихим голосом:

– Я всегда считала, что Фараон принадлежит моему отцу.

Из всех реакций самой странной была реакция Фломеля. В его глазах зажегся огонь злобной вызывающей гордости, хотя его лицо по-прежнему выражало только демонстративную незаинтересованность в том, что говорится. Казалось, он глядел на Руиза с иной, чем прежде, более изощренной ненавистью. Это выражение на лице фокусника заставило мурашки пробежать по спине Руиза.

– Как давно мы в таком положении? – спросил Дольмаэро.

– Много поколений. Вскоре после того, как ваш народ превратил фокусы в высокое искусство.