Коломна

Невдалеке от башни росли невысокие кусты ежевики. Все кустарники на территории башен периодически подстригались, чтоб под их прикрытием не подкралась какая-нибудь особенно хитрая тварь, забредшая сюда из подмосковных лесов, или местные крысособаки. Давным-давно, еще до войны, насельницы местного монастыря – монахини-сестры – разводили породистых псов, большая часть которых погибла, выжившие же одичали и дали уже совершенно дикое потомство, время от времени совершавшее набеги на лесные участки и пастбища. Справляться с ними обычно помогал Великий Био, нужно было только принести ему хорошую жертву.

– Здравствуй, Ратко! – Из расположенной рядом с Пятницкой башни приземистого здания бывшей часовни выбежала молодая девушка в длинной домотканой юбке густого травянисто-зеленого цвета и блузке из беленого холста с яркой вышивкой по рукавам и вороту.

Красивая, как само солнце! Стройненькая, воздушная. Карие глаза в обрамлении пушистых ресниц, миленький, чуть вздернутый, носик, пышные волосы падают на плечи солнечно-золотым водопадом. И звали красавицу соответствующе – Ясна, и была она, как и Рат, сиротой – отец погиб, нарвавшись на дикарскую засаду, мать, – как водится, из семеновских, – умерла от болотной лихорадки. Заразилась на старой стерне, случайно зацепившись за кровососущий кустарник, так вот и сгинула в одночасье, угасла за три дня.

– Привет, карие очи! – хохотнул Ратибор. – Что не на работе? Отлыниваешь? Кто ж будет ткать? Ой, видать, ходить нам всем зимой голыми.

И ведь совсем не то собирался сказать парень, а вот ляпнул первое, что пришло в голову, – а что еще с насмешника взять-то? Лучистый взгляд девушки погас, словно наткнулся на невидимую преграду…

– Я просто… просто раньше норму сегодня выполнила, вот, – покусав губы, резко возразила Ясна. – И вообще – тебе какое дело? Не бойся, голым не останешься.

В Пятницкой часовне были оборудована ткацкая мастерская, а чуть поодаль – в новой пристройке на берегу небольшого пруда – кузница. Все девчонки пятницкого рода пряли шерсть с немногочисленной овечьей отары или лен, ткали на изготовленных по древним рисункам станках – тут много ума не надо было, каждая могла. Иное дело – кузнецы. В молотобойцы – да, практически любой годился, хоть в ученики и брали далеко не каждого. Подбирая парней, старший кузнец Велизар лично присматривался, беседовал, советовался с воеводой – а у того, естественно, в приоритете были воины. Так вот и Ратибор кузнецом не стал – не хватало терпения, да и не очень-то, честно говоря, хотелось возиться в кузнице. Уж куда лучше с добрым клинком в руке мчаться на фенокодусе во главе отряда молодых удальцов, громить всякую нечисть! Тут и слава, и почет, и добыча: даже у дикарей частенько попадались весьма занятные и дорогие вещицы, видать, грабили маркитантов, сволочи лесные.

Махнув рукой – ну, что с таким охламоном разговаривать? – Ясна поджала губы, повернулась, решительно шагнув к башне…

Подбежав, Ратибор схватил ее за руку, упал на одно колено:

– Ну, прости! Не хотел обидеть.

– Язык у тебя…

– Знаю – змеиный. А хочешь – вырву? Вот, смотри…

Сунув в рот пальцы, парень сделал вил, что вытягивает, вырывает язык, а тот упирается, не лезет…

Девушка лишь вздохнула и покрутила пальцем у виска:

– Дурак.

– Согласен. Лето придет – нарву тебе фиалок. Знаю, ты их любишь. Честное слово, нарву. Только не обижайся, ладно? Лучше удачной службы пожелай.

– А куда тебя? – встревожилась Ясна. – Неужто снова дальнее пастбище охранять? Или… Маринкину башню?

– На звонницу, – Рат хохотнул, и хотел что-то добавить в своем обычном стиле, но на этот раз сдержался и больше ничего не сказал.

– На звонницу? – озабоченно переспросила девчонка. – Так там же ветра каждую ночь и, говорят, такие ужасные, холодные. Обязательно свитер надень. Тот, что я связала.

– Душа ты моя, – обняв Ясну за плечи, юноша заглянул в ее глаза, глубокие, как море, и хотел уже поцеловать в губы – крепко-крепко, так чтоб померкло в глазах и сердце забилось ураганом… хотел…

…но не успел – из Пятницкой часовни с хохотом выскочили девчонки.

Публичные проявления чувств в башнях не поощрялись, нарушителей вполне могли и наказать, пусть даже и не очень строго: к примеру, Ясну – отправить на ночь прясть, а Ратибору влепить внеочередной караул. Конечно, лишние караулы Рата не сильно заботили, просто не хотелось подставлять любимую.

– Ого! Они уже здесь, – засмеялись, проходя мимо, девчонки. – Чем это вы тут занимаетесь, а?

– Тем, чем вы и подумали, – широко улыбнулся Ратко. – А что, разве не видно?

– Видно, видно – то-то Ясна так покраснела!

– А вам и завидно, да?

Глава 2

Смена караула произошла, как и положено – на закате. Оранжевое солнце садилось в дальних лесах, освещая последними лучами золотистые, плывущие по быстро темнеющему небу облака, вытягивая длинные тени башен и звонницы. Очень скоро весь Кремль – башни, остатки стен и развалины – погрузится во тьму, и тогда караульным на звоннице останется лишь слушать.

Половину шатровой кровли во время Последней Войны начисто снесло лазером, но колокольню не задело. Почти все колокола давно переплавили на пушки, всем миром водрузив их на башни с помощью хитрой системы блоков. Остался лишь один колокол, самый могучий – подать сигнал.

– Крот и Тимофей – дежурят первую половину ночи, потом вы двое – сменяете их и бдите до рассвета, – поднявшись по крутым ступенькам, принялся распоряжаться Сгон. Именно его назначили старшим – ну, не Ратибора же.

Тимофей и Крот – были совсем молодые, зеленые еще парни, и назначение с ними в караул более старших для последних вообще-то считалось оскорбительным. Все это прекрасно знал воевода, потому и назначил в компанию с молодежью Рата с Легошею. В целях унижения проштрафившихся.

Из оружия на звоннице имелись большие стационарные пищали, стрелявшие даже не пулями, а небольшими ядрами, две пищали – с кремневыми замками и две с фитильными. Фитильные давно уже было пора заменить, поскольку фитили постоянно задувал ветер, да вот пока не доходили руки – у людей башен и помимо этого было очень много дел: строить частокол, расчищать лес под участки, ремонтировать Спасскую башню, лить ядра, делать из серы, селитры и прочего дымный и вонючий порох… Но хорошо, что был хотя бы такой.

Без пороха совсем бы плохо было. Ближе к зиме, когда замерзали болота, дикари нападали постоянно, а год назад достали где-то порох да попытались подорвать Спасскую башню, правда, не особенно успешно.

Да, конечно, бродячие шайки нео не давали покоя и летом, но редко. Большей частью нападали исподтишка на участки, да еще на торговые караваны к Мертвой Зоне. С юга им не давал развернуться Великий Био, которого дикари, похоже, боялись не на шутку, со всех остальных сторон башни надежно прикрывали болота и две заболоченные реки – Москва и Коломенка.

– Ну, мы спать, – взъерошив брошенную в углу солому, увалень Легоша, отцепив ножны с мечом, улегся на спину и, заложив за голову руки, немедленно захрапел.

– Молодец! – покосившись на старшего, одобрительно ухмыльнулся Рат. – Сгон, он ведь всю работу делает. Под такой храп молодняк уж точно на посту не уснет.

Крот с Тимофеем переглянулись и, похоже, обиделись, однако ничего не сказали – молча поднялись на верхний ярус. Ратибора они побаивались.

Сгон тоже лишь хмыкнул, да махнул рукой, проверяя захваченные с собою харчи – в караул даже ночью еда полагалась, так и называлась – «ночные». Нынче был пирог с дичью, большой – на всех, и крынка ягодного киселя.

– Лучше б браги плеснули, – шурша соломой, хмыкнул Рат. – А то – кисель. Ах, ну да – с нами-то совсем еще дети.

Десятник поиграл желваками:

– Скажи спасибо, что хоть киселя дали… да пищали есть. А ну как стрелами бы при нужде отбиваться пришлось?

А вот это был выпад, явный выпад в сторону Ратибора. Именно это покойная матушка, смеясь, именовала «гнусными инсинуациями». Надо сказать, Рат, хоть и считался вполне достойным бойцом, однако далеко не все в воинском искусстве давалось ему сполна. Да – клинковый бой, да – огненная стрельба, да – рукопашная, но вот если говорить о луке и стрелах – увы! Хоть ты тресни, а никак не удавалось парню наловчиться четко держать тетиву, рассчитывать угол полета стрелы, делать поправку на ветер. Недоставало не то чтоб хотения – терпенья, скорее. Впрочем, в двадцать лет хорошим лучником в башнях еще не становился никто.