Я - инопланетянин

Он был прав, и я молча кивнул.

Мы направились дальше, ступая следом за Фэй и держась на равном удалении от левой и правой стенок рукава. Часа через три Сиад обнаружил еще две вешки, за номерами двенадцать и тринадцать, приткнувшиеся почти что рядом. К этому времени мой пеленгатор отказал, пятнышко солнца скатилось к западному горизонту, а дымка над нами стала сереть и темнеть. Пейзаж оставался неизменным: длинные пологие холмы меридиональной протяженности, грунт – щебень и плотный песок. Двигались мы без труда и шли быстро.

Еще через час наша группа достигла бассейна с развилкой. Этот треугольный эстуарий не совпадал с рельефом местности: его восточный край тянулся наискось по склону холма, скрываясь за его вершиной, а западный пересекал распадок между возвышенностями и шел затем по осыпи, покрытой довольно крупной, с кулак, щебенкой. Мы остановились примерно в центре этой безопасной зоны, и я велел готовиться к ночлегу.

Это не заняло много времени. Сиад разровнял лопаткой место для спанья, Джеф зажег спиртовку и поставил котелок с водой, Фэй бросила в воду концентрат – сублимированные бобы со свининой. Лично я предпочитаю пшено или гречку, но тут приходилось учитывать вкусы коллег: в Великом Китае, Штатах и Судане бобы – универсальная пища путников.

Спать нам предстояло на земле. Наши комбинезоны-«катюхи» – хитрая вещь; из них, конечно, удален экзо-скелет и вся электроника, но в остальном это полный аналог скафандра частей спецназначения. В жару в них прохладно, в холод – тепло; есть устройство для удаления отходов жизнедеятельности, механический хронометр, шагомер и чертова прорва карманов. Еще – насос, которым накачивают воздух в прослойки на груди и спине на тот случай, если придется форсировать водный рубеж или ночевать в постели с матрасом из булыжников. Такая же штука имеется и в наших рюкзаках: при нужде их можно превратить в весьма приличное плавсредство.

Стемнело, и над нами слабо замерцали размытые пятнышки звезд. Я сделал необходимые записи в рабочем дневнике, отметив пройденное расстояние и обнаруженные маяки, затем мы, дружно работая ложками, опустошили котелок. Сумерки этому не помешали – у большинства экстремалыциков отличное ночное зрение, еще один повод для меня, чтоб затесаться в их компанию. Как говорится у Честертона, умный прячет лист в лесной чаще, а гальку – на каменистом морском берегу... Странное тоже скрывают среди странного.

– Давно я так не ужинал, – заявил Макбрайт, с благодушным видом растянувшись на песке. – Крепинет, марешаль [6] , омары, икра, устрицы с белым вином, утка по-пекински... Чушь и ерунда! Ничто не сравнится с бобами, если приправить их тишиной, свежим ветром, светом звезд, а еще... – он задумчиво пошевелил пальцами, – еще ощущением опасности... Вот напиток для настоящих мужчин! Но в городах его не подают, и дело идет к тому, что в середине века не нальют нигде. – Джеф перевернулся на живот. – Собственно, что нам осталось? Сахара, Антарктида, Гималаи, север Канады и Сибири... ну, пара точек в Африке и Амазонка, пока там не покончили с джунглями... Мир опасного стремительно сужается, этот процесс необратим, и в будущем нас ожидает вечная скука!

– Мистер Макбрайт – большой романтик, – с вежливой улыбкой сказала Фэй. – Может быть, он вспомнит, где мы находимся?

Джеф хмыкнул.

– В месте экологического катаклизма, Тихой Катастрофы, где же еще! Но на такие благодатные места романтикам рассчитывать не стоит. Это – исключение, юная леди, случай нетипичный и потому особо редкостный. Если бы тут постарались мы, все было бы залито нефтью, пропитано ядами и химикатами, насыщено радиацией, завалено ржавым железом и прочим дерьмом. Однако песок чист и воздух тоже, значит, причина не в нас... А в чем же?

Наш миллиардер уставился на меня, явно желая продолжить дискуссию, но я отмолчался. До сих пор мне удавалось избегать подобных тем, и нарушать такой порядок не хотелось. Но, если придется, я напомню Макбрайту сколько нефти вылилось в море из его танкеров и сколько радиоактивной дряни вывозят с его оружейных производств. А еще – о нескольких экологически чистых проектах, скупленных его концернами и спрятанных на нижнюю полку сейфа... Он бы весьма удивился, узнав, что кто-то об этом проведал! Ну, был бы невод, а рыба найдется... К счастью, в этом мире уже имеется компьютерная сеть.

– Мы пришли сюда, чтобы выяснить причину, – рассудительно заметила Цинь Фэй. Сейчас, в тусклом мерцании звезд, она и в самом деле походила на фею – тоненькая, с гладкой золотистой кожей и карими, слегка раскосыми глазами. По внешности она была типичной аму однако до боли в сердце, до дрожи в коленях напоминала мне другую женщину, тень, коснувшуюся моей жизни в те времена, когда я был не Арсеном, а Даниилом... Даже голос был похож, особенно если Фэй говорила по-русски.

Как многие аму, русским она владела практически свободно.

Воспользовавшись тем, что ему ответили, Макбрайт подсел поближе к девушке и принялся очаровывать ее рассказами о подвигах и странствиях, какие выпали на его долю. Фэй слушала с вялым интересом, даже историю о пребывании на «Вифлееме», международной космической станции, куда Макбрайт просочился в качестве туриста за девяносто миллионов долларов. Впрочем, там он был не первым, зато на обратном пути испытал аварийный скафандр с автономными движками – покинул шатл на высоте двенадцати миль и приземлился в полях Иллинойса, под Спрингфилдом. Можно сказать, в собственной вотчине, поскольку штат, включая соседние Висконсин, Мичиган и Индиану, принадлежал его компаниям.

Фэй вздохнула, выразительно уставилась в мутные темно-серые небеса, и я похлопал ладонью по песку.

– Отбой! Дежурства двухчасовые, в порядке следования по маршруту: Цинь, ад-Дагаб, Макбрайт. Мое время – от пяти до семи утра. Итак, леди на страже, а джентльменов прошу ложиться.

Фэй снова вздохнула, на этот раз с облегчением, поднялась и начала обходить наш крохотный лагерь. Макбрайт недовольно покосился на меня, однако накачал воздуха в комбинезон, лег, пристроив рюкзак под голову, и опустил веки. Сиад, шаркая по песку, подошел ближе, сел, стянул шлем. В ночном сумраке он казался огромным безголовым зомби: волосы и темная физиономия почти неразличимы, а одеяние, ярко-желтое при свете дня, приняло оттенок недозревшего лимона.