Загадочная душа и сумрачный гений (СИ)

   Конечно, в Порт-Артуре он с Макаровым и Моласом сработался и как подчиненный. Обстановка обязывала. Оба они оказались людьми серьезными и ответственными, для них дело было выше личных амбиций или обид. А как то оно будет сейчас? Со здешней адмиральской братией. С его-то безтормозным характером и их свитской гордыней?

   "Как будто у Дубасова, формально моего непосредственного начальника, своего гонора меньше. Ага! Как же. А с Бирилевым, - тут все еще веселее. Этот деятель прямо мне не подчиняется, но завязано на него будет, как на человека командующего всем нашим казенным кораблестроением, очень много всего.

   И при этом глубина его познаний в этом самом кораблестроении давно на флоте служит источником анекдотов. Чего стоит попытка раскачать по его приказу ставший на песчаную банку броненосец посредством перебежек пары сотен матросов с одного борта на другой. У аналогичной толпы тараканов, попытавшихся так раскачать таз с водой, успехов могло бы быть больше. Или резолюция на рапорте с просьбой прислать десяток французских свечей зажигания для требующего ремонта двигателя внутреннего сгорания, гласящая: "довольно будет 20-и фунтов казенных, стеариновых". И вершина "умственно-волевой конфигурации", между прочим, в должности Морского министра, - подпись не глядя в текст под Бьеркским договором! Хорошо хоть, что молодому Костенко он протежирует еще со времен подготовки к уходу на Дальний Восток отряда Беклемишева, а с Бубновым в дальнем родстве, вроде. Может, не будет много палок в колеса ставить"...

   Отдельную проблему для Петровича представляли два "кота в мешке": командир гвардейского экипажа контр-адмирал Нилов и флаг-капитан Императора вице-адмирал Ломен. Нынче они не просто свитские адмиралы, а адмиралы придворные. Короче говоря, друзья Николая. Они, вместе с Великим князем Александром Михайловичем и графом Гейденом, ожидающим их сейчас во Владивостоке, де факто составляли неформальный Морской Кабинет Государя. Придать им такой статус официально Николай не решился, так как опасался поскандалить с дядей Алексеем, за которого тотчас вступилась бы матушка и большинство прочей многочисленной родни...

   И получается, что этот, по сути, абсолютно безответственный кружок по интересам, будучи некой "молодой морской фрондой" генерал-адмиралу и его блюдолизам, вроде Верховского, Скрыдлова, Авелана и Абазы, за Цусиму в нашем мире ответственен не меньше, чем "болярин Зиновий". Не брутальный охотник на бизонов и бонвиван Алексей Александрович, прямо высказавшийся против отправки эскадры Рожественского на погибель, а именно эти люди были там "властителями морских дум" самодержца. И здесь тоже, конечно. Но только до появления в Питере некоего молодого доктора с "Варяга"...

   Похожие и по своей роли, и по взаимоотношениям с Николаем, Нилов и Ломен были совершенно разными персонажами, как по своим воззрениям, так и по истории своего появления в ближнем круге царя. Ломен вошел в него еще со времен известного Большого путешествия наследника на Дальний Восток. Он командовал крейсером "Память Азова", на котором Николай и находился. Серьезный, тактичный, с окладистой бородой бывалого морского волка, отличающийся трезвыми суждениями о внешней политике и новомодных флотских делах, он сразу понравился цесаревичу.

   Поймав ветер Фортуны, наполнивший его паруса, каперанг Ломен не преминул воспользоваться счастливо представившейся возможностью пробиться на самый верх благодаря дружбе с сыном Александра III, и с легкостью променял палубу крейсера в дальнем море на столичные паркеты и мостики царских яхт в Маркизовой луже.

   В 1892-ом году он, сразу по возвращении "Памяти Азова" в Кронштадт, назначается членом комиссии при библиотеке морского министерства по военно-морскому делу, где подбирает для заинтересовавшегося флотом наследника разнообразную литературу и карты для его личного пользования. Через пару месяцев он уже заведует военно-морским ученым отделом главного морского штаба. А меньше чем через год Николай Николаевич - флигель-адъютант молодого Императора и его флаг-капитан! Тут и орлы на погоны не заставили себя ждать. Сначала один, а затем и второй...

   Столь головокружительной карьеры при дворе никто из наших моряков не делал. До вышеупомянутого Нилова. Константин Дмитриевич, правда, и внешне, и внутренне, был полным антиподом тщащегося своей ученостью "академика" Ломена. Хотя "ученость" эта была у него своеобразной. Ни в кухню большой политики, ни в суть происходящих на флоте эпохальных технических перемен, глубоко проникнуть ему не было дано. Вот лишь один характерный образчик рассуждений человека, серьезно влиявшего на "морской" кругозор молодого Императора:

   "Прежде всего, мы должны на Балтийском море иметь минный флот не меньший, чем германский и шведский, взятые вместе, так как в случае войны на Балтийском море, кроме немцев, непременным противником нашим, при всяких политических комбинациях, будут здесь также и шведы.

   Если наряду со всеми работами по воссозданию у нас оборонительного флота финансовые средства позволят нам обратиться к постройке больших кораблей, то, пожалуй, можно согласиться на это, но при непременном условии, чтобы суда эти предназначались бы для службы на Тихом океане, где необходимо в особенности воссоздание нашего флота.

   Переходя к вопросу о своевременности для нас строительства больших кораблей, я прежде всего считаю необходимым оговорить, что нынешнее время вовсе не представляется каким-то исключительно благоприятным моментом для воссоздания нашей морской силы. Мнение, что "замену поршневых машин турбинными двигателями можно считать столь же коренным переворотом в военно-морском деле, как замену паруса гребным винтом", я считаю страшно преувеличенным. Переход от паруса к паровому двигателю можно сравнить с изобретением пороха, направившим все военное дело по совершенно новому пути; введение же турбин есть не более как известное усовершенствование, каковым явился, например, переход от гладкого к нарезному оружию. Введением нового двигателя наука судостроения вовсе не может считаться "поколебленной в самых существенных своих началах".

   Необходимость строительства больших судов в целях поддержания наших судостроительных заводов представляется мне сомнительною: казалось бы, работы для них будет достаточно и на наших достраивающихся судах. Кроме того, значительная часть рабочих может перейти на постройку малых судов, машин и пр., так что, обратившись к постройке судов исключительно оборонительного флота, мы вовсе не обрекаем этим на гибель наших заводов".

   Это выдержка из официального документа на Высочайшее имя от октября нашего 1906-го года. Грамотно, логично, доходчиво. Умно, наконец. Но, Господи Боже, какая же политическая и техническая близорукость! Если не сказать - убожество...

   Нилов был моложе Ломена на 14 лет, но, как и он, успел крепко повоевать турка на Дунае в Болгарскую кампанию 77-го года. В отличие от последнего, науками и глубокими суждениями не утруждаясь, личной храбростью и лихостью он честно заслужил боевого Георгия. Компанейский и разбитной, он не горел тягой к глубоким познаниям в морском деле, зато порученую Богом и начальством лямку тянул добросовестно, представляя собой во многом типичный образчик русского палубного офицера того времени.

   Идеальным досугом для него в бурные молодые годы была бутылка и картишки в кают-компании или приличествующем береговом заведении. С дурачествами, кутежом и хулиганством, доходившими порой до полного морального раскрепощения. Причем иногда, - в духе прусской гвардейской казармы или британского флотского гондека.

   На склонности к гульбе и "трюмному бисексуализму" его, еще юного мичмана, и приметил некто князь Мещерский, который всегда трепетно и по-доброму относился к своим любовникам, даже бывшим, употребляя к их устройству и продвижению по жизни все свое немалое придворное влияние. Душевный такой человек он был, очередной "голубой" князь, появляющийся перед читателем по ходу нашего повествования. Личные встречи с этим неординарным деятелем у наших главных героев еще впереди...